впервые почувствовал свою значимость и то, что он уже не просто русский инженер, но и представитель могущественной державы. Я не стал задавать ему ненужных вопросов – все было и так видно. Но в душе теплился огонек: а ведь хорошо, что с него так вовремя сняли секретность. Он в полной мере смог показать зарубежным коллегам и, как мы сейчас говорим, партнерам и свой интеллект, и культуру, поделиться своими мыслями о будущем оружия не только как технического творения, но и как философской категории. Я до сих пор считаю это главным достижением той совместной поездки.
Я об этом раньше нигде не упоминал, но дело было так. Увидев и оценив величину инженерного таланта, американцы очень быстро сообразили, и от нескольких фирм тут же поступили предложения заключить с Никоновым индивидуальный контракт на разработку нового образца для нужд полиции США – тогда как раз был объявлен национальный тендер. Вначале мы оба были ошарашены напористостью коммивояжеров. Но уже вечером, хорошо посидев вдвоем в баре, поостыв от первого шока, Никонов принял кременно твердое решение: от предложений воздержаться. Решил не рубить с плеча, а все обдумать и взвесить, посоветоваться с родными и близкими дома. Он еще раз со всей ясностью прочувствовал, что к нему теперь и дома будет другое отношение. Оказаться в роли перебежчика, охотника за длинным рублем (или долларом) – такого он даже не мог себе представить. Никонов должен навсегда остаться российским оружейником. И на этот раз он показал, «кто есть who».
Звезда ли Геннадий Никонов или не звезда? Да человек он, обыкновенный человек, только очень умный, начитанный и трудоспособный! Был, к сожалению.
Я диву давался, откуда у него в голове столько информации умещается, как он ею манипулирует без компьютера, откуда и кем ему все это дано?
Что поражало в нем, так это его способность быть сильным и решительным, умницей и организатором, но тут же, в какие-то часы, он мог вдруг стать незаметным, почти безразличным и даже каким-то безвольным. И необыкновенно скромным!
Кто-то сказал, что большое лучше видно издалека. Думаю, была в характере Никонова особая черта, особая фишка, говоря языком современной молодежи.
Человек не может постоянно находиться на пике своих умственных и физических способностей. Ему требуется возможность расслабиться, отвлечься от окружающей его суеты.
Чем выше гениальный человек поднимается вверх за облака, к звездам, тем круче и ощутимее его возвращение к нам, обычным людям.
Народная мудрость гласит: «Новые друзья – бриллианты. Старые друзья – золото. Но даже самый изысканный бриллиант по-настоящему ценен, когда он в золотой оправе».
Как часто, превознося заслуги конструктора за создание им «железа», пусть даже выдающегося образца, мы не в полной мере ценим его талант быть достойным человеком!
Каждый талантливый человек, с которым я встречался, оставил свой след, свой яркий штрих на холсте моей жизни.
Вспоминая о людях незаурядных, выдающихся, каким, несомненно, был и Геннадий Никонов, тешишь себя мыслью о том, что большие патриоты, гении есть среди нас и сегодня и что в будущем они обязательно будут.
Звезды лучше видны ночью.
Звезды и звездочки на моем небосводе стали еще ярче, еще ближе и дороже, когда и мой день как-то неожиданно пошел на убыль.
Только сейчас, когда я давно вошел в категорию людей почтенного возраста, я стал получать больше удовольствия от простых земных вещей – жизнь приобрела особую полноту и прелесть. Многое я начал понимать по-новому.
Ищи звезды не только на небе, друг мой, но и у себя в сердце.
Победители конкурса Интернационального Союза писателей в социальной сети «ВКонтакте» «Соавторы»
Авторский дуэт Светланы Аминовой и Михаила Бродинина завоевал наибольшее количество положительных отзывов и лайков. Победное произведение и творчество каждого автора размещены в данном сборнике.
Аминова Светлана
Вкус бессмертия
С тех пор, как херувим стоит с мечом,
От смертных защищая двери рая,
Людскому роду в муках предречен
Путь, неизбежно приводящий к краю.
Что за чертой? Оттуда нет дорог,
Нам невозврат заказан кем-то свыше,
Кто опытным путем подвел итог
И дальше правил свод для мира пишет.
Лишь первым довелось познать в саду,
Что создан был для жизни безмятежной
Бессмертья вкус, да только на беду
Там яблоня росла или орешник.
И пресный вкус спокойствия души
Наскучил той, что из ребра ваяли.
Плод надкусив, поведала в глуши:
«Вкус необычный, открывает дали».
Был сладок привкус смерти на устах
С горчинкою познания по сути,
Так падший ангел змеем в деревах
Созданий божьих вывел на распутье,
Где смак покоя заменен борьбой
За право жить по собственным лекалам,
Где бой идет всегда с самим собой,
И нет маршрута к сказочным порталам.
Ты можешь чашу ртути пить до дна
И магии рецептам слепо верить,
Но прочная стена возведена,
И вечносущность спрятана за двери.
В чем жизни смысл, коль неизбежен тлен?
Возможно, он сокрыт в возах с поклажей[15],
Что тащим мы, не замечая стен,
Творца благодаря за дух бродяжий.
Раскрасим зиму?
За окном снова дует и воет,
Как в недетской таинственной сказке.
Эх, зима – это дело смурное:
Вновь простужены кисти и краски.
Вновь палитра скупа, только серый
С грязной охрой измазал дороги,
А деревья без платьев несмелы,
В черной наледи спрятали ноги.
На фонарь налетают снежинки,
Им, как бабочкам, хочется к свету,
Мне бы кадмий[16] добавить в картинки,
Только чтобы все живы при этом.
Расписать невеселые тучи
Хохломскими узорами ягод.
И пунктиром оранжевый лучик,
Он завесу прошьет снегопада.
Золоченую раму – окладом,
В завитушках, как в лучшем музее.
Слишком пестро? Мне это и надо,
Чтобы ахали, в зиму глазея.
На исповедь
Небо звездами расшито – коды тайные.
У звезды прошу защиту не случайно я,
Неприкаянная, сбросив узы пристани,
Для раскаяния в ночь бреду на исповедь.
Принимай, я дочь твоя простоволосая,
Там мой рай, где напоишь шальными росами.
Где травы охапку бросишь под ракитою —
Преклоню колени, буду под защитою.
Ворон мудрый промолчит, он видел многое,
Точно знает, где ключи, да я, убогая,
У него не расспрошу, пером довольствуясь,
Пролепечу камышу про страх и боль свою.
Растворюсь в тумане, не ищите, без толку.
Утону в обмане, растекаясь белкою[17],
До рассвета ворожить, поправ смущение.
Без наветов не прожить, а ночь – спасение.
Вода
Что есть вода? Разгул слепой стихии,
Вселенский ад, где чудища шальные
Девятым валом накрывают плот,
Его на щепки море жадно рвет
Под страшные удары грозовые.
Смиряя всплеск природной истерии,
Велес – владыка многоликих вод
Из Междумирья смертным донесет,
Что есть вода.
Нам в дар ручьи лесные,
И малые снежинки кружевные,
И капли, что проказник-дождик льет,
Росинок невесомый хоровод.
Песнь к небу устремляют все живые,
Что есть вода.
Мысль
Германия. На Опернплац в ночи
Под «Хайль!» великой нации плебеи
Ковчег распотрошили. Палачи
Огню предали «чуждых» книг идеи.
Металось пламя, сглатывая страх,
Под крик толпы выплясывало жарко,
Ковчега книги превращало в прах,
Развеяв строки Манна и Ремарка.
А позже дым печей взметнется ввысь:
Сожгут тела невинных и без счета,
Но первой на костер входила мысль,
Которая была неподотчетна.
Когда крамолу ищут между строк,
К позорному столбу согнав речистых,
Я мысленно отсчитываю срок
До гари крематориев фашистов.
Бродинин Михаил(Смирнов Никита)
Автобиография
Душа – лабиринт. Вот поэт и не вышел.
Разжег костерок, растянул себе крышу
Здесь, под небосводом из черепа. Лобби
Возвел из моих переломанных ребер.
Заправив в движок черно-красных чернил он,
Возделывал рифмы на почве червивой.
Обильно соленой росой оросив их,
Мечтал, что однажды пожнет их, красивых,
И в печени-фильтре избавит от шлака,
Расшарит по всяким возможным площадкам,
Издаст сборник книгой на бежевой коже.
Бумагу марать ради чуши негоже.
И рифмы росли, но прекрасней не стали.
Понять он не может, в чем дело. Места ли
Неправильно выбрал, зажидил монеток?
Остались все строки стихами во мне. Так
Горюет поэт и в гортани романсы
Гоняет от связки до связки. Без шансов
Из ритма пытается выбиться в люди,
Но сердце споткнуться не хочет отнюдь и
Лишь жарче и резче толкается, словно
Там, где-то в аорте, запуталось слово,
Ведомое только скитальцу поэту.
Вот он в поцелуй превратил слово это,
Созда́л два крыла и отправил кружиться
В желудке моем, как изящную птицу.
Короче, смирился с тюрьмой в моем теле,
И тот Робинзон еще вышел на деле.
Устроился гидом и встал под эгиду
Глупца, сумасброда, лентяя – Никиту.
И я, в благодарность, дарую вам только
Его, Михаила Бродинина, строки.
Мы хотели всегда внучат
Наливаю воды я в стакан на закате лет.
Всё минувшее словно бы было вчера. Вот бред.
Раньше пеной в бокале плескался игривый брют.
То, что было плацдармом для страсти, теперь приют.
Мы не супергерои, но есть на плечах плащи.
Мы не суперзлодеи, на лицах каскад морщин
От улыбок и слез, пересоленного борща.
Вместе мы научились держаться, любить, прощать.
Запускали когда-то мы в будущее шары.
Уносили желания наши шары в шатры
Из перин облаков и безмерных небесных крыш.
И исполнились все. Вместо них к нам пришел малыш.
Мы взрастили его на рожденной вдвоем любви.
Он был нашими чувствами-пледом тепло обвит.
Теперь каждый из нас им самим, как плащом объят,
И частицы тебя и меня за стеною спят.
Норвежский лес
Между шапкой из снега и шарфом Гольфстрима,
Посреди мерзлоты на равнинах от фьорда до фьорда
Мелодично журчали ручьи, и костры мы
Распаляли, чтоб нас до костей не пронзила погода
Этой, невероятной в красотах природы
И на вид необъятной страны. Мы вдыхали до дрожи
Запах леса, хранящий историю рода
Тех, кто через потомков до нашего времени до́жил;
И невольно немым задавались вопросом:
«Кто есть мы»? На холодной земле, в окружении хвои,
Здесь, в норвежском лесу, удивительно просто
На секунду представить себя бравым О́ дина войном.
Проплывали по небу драккары из ваты,
Продираясь сквозь острые рифы бесчисленных фьордов.
Безусловно Вальхалла когда-то была там.
Только лес проведет теперь души попавших.
Я горд им.
«Слова на бумаге, как будто погибшие люди…»
Слова на бумаге, как будто погибшие люди.
Солдаты, в себя поглотившие пламя войны,
Что больше не встанут, но силы у них не убудет
Так, строчкой за строчкой, похожей на гребень волны
Штыком наголо набегать на голодные мысли,
Холодной рукой после смерти достать до врага.
Всегда перед точкой есть точный заточенный выстрел
И, кто не попал, тот, в конечном итоге, солгал.
Слова на бумаге похожи на боеголовку
Из мысли, что разорвалась, и теперь ничего
Не надо ей, кроме как крепко схватиться за глотку
Своим послевкусием в виде второй лучевой.
И время не лечит, а только на хронику сводит
Все колкие фразы, что острый бросает язык.
Машинка печатная не как «калашников» вроде,
Но буквами точно стрекочет похлеще «Грозы».
Слова на бумаге, бесспорно, восстанут из пепла.
Горячие точки дополнят их грозный парад.
Слова разожгут нас, чтоб сердце по-новой запело,
А сами, как знаем из классики мы, не горят.
«Тучи укроют его одеялом…»
Тучи укроют его одеялом —
Солнце ложится спать за горизонт.
Вспыхнут в квартирах больших городов
Люди и лампочки ярким каскадом.
Если не видели вы океана,
Если вы не были на берегу,
Просто разок оглянитесь вокруг:
Море огней. Так ведь странно! Так странно…
Правда же? Там ведь за каждой «лампадкой»
Жизнь полыхает пожаром. Вдвоем
Кто-то живет душа в душу – то днем,
Ну а ночами рука на лопатках.
Кто-то сгорает от пламени музы,
Кто-то в спиртном на копейку взаем.
Где-то, поверьте, пылает огнем
Всеми забытый и брошенный «мусор».
Кто-то истлеет дровами для босса,
Кто-то сперва наломает сам дров.
Ну же. Узнали в одном из костров
Жар сентября, красно-желтую осень
И, очевидно, самих же себя вы?
Видите, как раскаляется мир
В паре простых коммунальных квартир?
Не для забавы и ради забавы.