Впрочем, физические страдания Христа начались еще в последнюю ночь перед Его арестом в Гефсиманском саду. Помните, как после последней трапезы, Тайной вечери, когда предавший учителя Иуда уже ушел за стражниками, а Иисус с учениками вышел в ночь под звездное небо? Он в последний раз молился, прося Бога Отца «пронести мимо чашу сию», чашу предстоящих телесных мук и страшной смерти на кресте. И от высочайшего душевного напряжения «кровавый пот» выступил на Его лбу, заливая лицо. Современная медицинская наука четко объясняет это спазмами и разрывами капиллярных сосудов в моменты нервного перенапряжения.
Свою последнюю ночь Иисус провел в Лифостратосе, в казармах римских воинов, расположенных тут же, неподалеку от Претории, где Иисуса судили. Наутро по узкой каменной улочке Виа Долороза, по каменным плитам, истертым до блеска подошвами, Иисус понесет свой Крест. Правда, история утверждает, что Он нес на своей избитой, истерзанной спине не целый крест, а лишь тяжелую перекладину, к которой были привязаны Его руки.
На Голгофе, на вершине Лобной горы, казнимых ожидали три загодя вкопанных столба. Тяжеленный брус-перекладину ослабленный предыдущими истязаниями Иисус нес через силу, с огромным трудом. Он останавливался, опершись рукой об уличную стену. Он трижды падал, разбиваясь лицом о камни. И истерзанная спина, и затылок Его побивались этим же бревном. Сам донести до места сей страшный груз Он, обессиленный, так и не смог. И стражники приказали случайно встреченному, возвращавшемуся с поля крестьянину, Симону Кориенянину, ставшему впоследствии горячим христианином, помочь обреченному. Все эти подробности известны сегодня не только из Евангелия. Об этом рассказывает и «пятое Евангелие» – плащаница. Микроанализы показали даже, как расположен был груз на спине. Сколько он весил… И мне стало понятно, почему Христос умер на кресте первым – спустя три часа. Римским стражникам даже не пришлось перебивать ему голени. Над головой казненного была прибита поперечная дощечка с издевательским приговором всего в четыре слова: «Иисус Назаретянин – Царь Иудейский». (Вы и сегодня в любом храме можете увидеть над распятием эти четыре буквы – «ИНЦИ».) Когда же Иисусу копьем солдаты пронзили сердце, «излились кровь и вода».
Это евангельское свидетельство с научной точностью объяснено сегодня учеными-медиками. Такое смешение крови и лимфы возможно лишь при инфаркте, разрыве околосердечной сумки. Однако зачем римским охранникам понадобилось наносить уже умершему, поникшему на кресте казненному этот удар копьем?.. И на этот вопрос есть ответ и у апостолов, и в «пятом Евангелии».
Итак, в последнюю ночь своей земной жизни Иисус был отдан на глумление римской солдатне, в казармы. В низких сводчатых каменных помещениях было холодно. Обогреваясь, солдаты жгли костры. Дров не было, дерево в Палестине вообще на вес золота. А потому топили колючками, принесенными из степи и сваленными кучей в углу двора. Солдаты знали, что утром этого иудея казнят, но пока, не забивая его до смерти, можно было над ним потешиться от души… Была у них такая старинная игра: «отгадай, кто ударил». (Дошла эта страшноватая игра палачей и уголовников и до нашего XX века. Играли в нее и беспризорники двадцатых, и голодные дети послевоенных лет.) Иисуса ставили в круг, сзади кто-нибудь с силой бил и затем со словами: «Радуйся, царь Иудейский!» – требовали указать, кто ударил. В ту же последнюю, предсмертную ночь Его сажали на гранитную плиту, воткнув босые ноги в каменные колодки. Была и еще одна игра, пострашнее, под названием «Василеве» (Император). Еще со времен Македонского на стоянках солдатня играла в «императора» (нечто похожее на игру «в классики»). Провинившегося или обреченного на одну только ночь на потеху, шутейно провозглашали в казарме «императором». Перетаскивали по камням «из класса в класс». В конце концов, в последнем «классе», на несчастного накидывали красную, якобы «царскую мантию», военную плащ-накидку и, выполнив любое его желание, убивали. Правда, по-римски, вполне достойно, сразу боевым мечом. Теперь же в казармы солдат попал иудей-самозванец из какой-то глухой провинции – Назарета, якобы называвший себя Царем. Так почему бы не «поиграть» с этим смертником, не поразвлечься долгой холодной ночью? И солдатня глумится. Хохочет. Его бьют, плюют в лицо. Потом накидывают на плечи пурпурную тряпку и, связав руки, суют в них палку, как скипетр. Затем этой же палкой перебивают нос, повреждают глаз. А на голову нахлобучивают «царский венец» из колючек, взятых тут же, из кучи топлива. Это был не просто «венок», как привыкнут изображать впоследствии. Это была глубокая «шапка» из страшно острых терновых колючек, «стальной коготь», потом названный «Шипы Христа». Эти шипы распороли Христу всю кожу на голове. На Его плечи и лицо кровь лилась буквально ручьями. На Туринской плащанице четко видны эти извилистые потоки по лбу, по щекам. Эта кровь впиталась в плащаницу обильно и навсегда. Современные западные ученые, не верящие в чудеса, даже определили ДНК Иисуса и группу крови и обозначили как «А1+». Кто обладает этой группой, в миру считается абсолютным донором. Ибо святая кровь Христа пригодна для каждого. Однако римские солдаты к утру «в императора» не доиграли. Ибо не было сделано последнего, заключительного, убивающего удара. Они не имели на это права. И вот когда на Голгофе, на кресте, Иисус испустил дух, охранники, стоявшие внизу, под крестом и охранявшие казнимых от толпы, решили «доиграть», потехи ради и ради одежд казненного, которые они тут же у подножия и разыграли между собой. И, перебив ноги разбойникам, они проткнули грудь Иисуса копьем. Это был последний удар. След от него отчетливо виден на плащанице. Апостол Иоанн напишет об этом в Евангелии в связи со сбывшимся ветхозаветным пророчеством, которое гласит: «Кости Агнца Божия не сокрушатся».
Мы прошли еще метров сто по Крестному пути, как по каменному коридору. Свернули вправо и вдруг оказались на просторном дворе. Звездное небо над головами словно распахнулось. И перед нами, чуть освещенный в ночной тишине, предстал древний каменный храм. Тот самый, что воздвигла Святая Елена. Под его куполами объединились Голгофа, Гроб Господень, могилы Никодима и Иосифа Ари-мофейского, камень Помазания. Оставалось перейти двор по гулким древним плитам. И ступить в полумрак, тишину святыни, где, кажется, само время остановилось. И чуткий воздух наполнен Его великим присутствием… («Где во имя мое соберутся двое или трое, и Я среди них»…) Ощущаю горячее счастье от возможности приблизиться, сделать навстречу Ему этот последний шаг, опустить лицо и ладони на камень гроба… и, замерев, как бы остановить мгновение…
Сняв с креста, Иисуса положили на плащаницу, даже не успев омыть, умастить благовониями. Ибо по обычаю с наступающей темнотой тело уже считалось неприкасаемым. В каменную пещерку Гроба, который некогда приготовил для себя Иосиф Аримофейский, тело Христа поспешно внесли завернутым в плащаницу и положили на ступень каменного ложа. Затем снаружи, подкатив многопудовый камень, закрыли им вход. И даже запечатали щель-шов особой большой, словно блин, восковой печатью. А еще приставили стражей. И римских, и иудейских, дабы ученики или близкие не могли выкрасть тело Учителя. В гробу до появления там вновь жен-мироносиц тело пролежало 36 часов. На плащанице, как показали анализы, оно отпечаталось как раз в том биосостоянии – скелета, крови и ран, – каким могло быть только на протяжении этого времени. На плащанице отпечаталась даже та капелька крови, которая была на лбу Христа и не успела тогда впитаться в ткань.
Сколько бы мы ни обращались к Евангелиям, написанным живыми свидетелями тех событий, сердце наше каждый раз замирает. От трагизма и величия свершившегося. И от последних слов, сказанных Им на кресте. Матери – «Жено!
Се, сын твой». А любимому, юному ученику Иоанну, единственному в испуге не убежавшему: «Се, Матерь твоя!» И еще последнее – Отцу Своему Небесному: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой». И сделалась тьма по всей Земле, и померкло солнце, и «завеса в храме Иерусалимском разодралась посередине». Так завершилась земная жизнь нашего Спасителя, чтобы продолжиться жизнью небесной и дать человеку земному надежду на жизнь вечную.
…Каждую весну в России, когда под лучами уже теплого солнца подтаивают снега, звенит капель и распускается пушистая верба, наступает для меня, для нас и для всех христиан на Земле великий праздник – Пасха. Мы стараемся получше украсить дом, печем куличи, веселыми красками разрисовываем яйца и, главное, идем в храмы. А при встречах с радостью восклицаем: «Христос воскрес!» – и слышим в ответ тоже радостное: «Воистину воскрес!»
Сталин и Мао слушают насРассказ
Его звали Михаил Вершинин. Но это был его псевдоним. Настоящей его фамилии у нас в ЦДЛ, в «Расписном кафе», среди нашей «тусовки» (этого слова тогда еще не было) никто не знал. (А фамилия была Шульман.) Для нас он был просто Миша и Миша. Литератор. Весельчак, балагур. А для кого-то из поэтов даже попросту – Мишка и Мишка. Хотя он был лет на 10–15 старше каждого из нас. То есть был из предыдущего поколения. И даже успел побывать на фронте. Кажется, в сорок пятом. Одно время был сотрудником какой-то армейской многотиражки. Вроде в Румынии. И в этой газетке иногда печатал свои стихи-агитки, заметки, частушки и прочее. Эти стихи его были, конечно, простенькие, хотя и грамотные. Но среди писателей Вершинина как поэта всерьез никто не держал. Такого в поэзии просто не было. Он был скорее политдеятель, переводчик, песенник и даже частушечник, но не поэт. Цену истинного таланта у нас и в те годы прекрасно знали и высоко ценили. Вокруг были мощные поэты – вчерашние фронтовики. И особо ценна была военная, тоже мощная, проза. Мишка же в это число не входил.
А славен Вершинин был совсем другим. Однажды он написал текст песни, которая зазвучала тогда широко и победно. И постоянно пелась, буквально из каждого утюга. Песня о дружбе двух великих держав, двух великих народов и двух кормчих: «Русский с китайцем – братья навек. ⁄ Крепнет единство народов и рас. ⁄ Плечи расправил простой человек. ⁄ С песней шагает простой человек. ⁄ Сталин и Мао слушают нас. Слушают нас!» А дальше шел мощный припев стоголосного хора: «Москва – Пекин, Москва – Пекин. Идут, идут, идут народы. За светлый путь, за вечный мир. Под знаменем свободы…» И после этой пе