– Казаки, а такой позор?! – с деланным удивлением высказался Мещерин, словно никак не ожидал их встретить в столь незавидном положении.
– Так чуть ни десять на каждого навалились, – хмуро ответил Седой.
– Хотя б по трое на брата... – отозвался Ворон, снизу вверх глянув в лицо Мещерину, и глаза его блеснули удалью и предприимчивым умом.
– А что? – бойкий стрелец, что подшучивал над Петькой, повернулся к своим товарищам. – Его в гарем, он, пожалуй, трех бусурманок и одолеет.
Товарищи его не поддержали, молчали. Понимали, в этих краях их тоже могла постичь схожая участь.
– Твоё имя, случаем, не Язык Смелыч? – насмешливо спросил шутника Ворон.
– Ванька Румянцев! – гордо и картинно подбоченился, возразил бойкий стрелец.
Седой нахмурился от этой неуместной словесной перепалки.
– Боярин, вызволи. Выкупи нас, – тихо попросил он Мещерина. – Отблагодарим.
– Мы же царские подданные, – сумрачно поддержал его рыжеусый силач.
Мещерин вскользь глянул на охранника казаков и развёл руками.
– Жаль мне, ребята, ваши разбойничьи души. Искренне жаль. – Он кивнул на подьячего. – Казённые у меня деньги, да и тех в обрез. За расходы царь и чиновники строго расспросят по возвращении. – Он и сам был неудовлетворен таким ответом. – Попались-то на разбое? А? Как за вас царским именем вмешаться?
С испорченным настроением он отвернулся, без какой-либо цели отошел к странному пленнику с драконом на груди.
– Тоже русский, братец? – задал он вопрос с резким повышением голоса.
Невольник расправил плечи, стер на песке очередной иероглиф, затем только глянул сквозь Мещерина, как если бы поднял голову единственно потому, что надоело сидеть так вот, согнувшись.
– Да, – произнёс он кратко, без желания вести пустые разговоры.
– Раньше, чем занимался? – рассматривая пасть дракона на его груди и проникаясь невольным уважением, продолжил расспрос Мещерин.
Он не заметил, как приблизился вождь кочевников, и слегка вздрогнул, когда тот вмешался.
– Воин. – Ответ вождя был подчёркнуто вежливым, тот почувствовал в Мещерине искреннее желание побольше разузнать о пленнике. – Очень сильный воин. В личной охране китайского императора служил. Пятерых моих людей убил.
Последнее обстоятельство он отметил с гордостью за свою добычу.
– Китайскому императору? – переспросил Мещерин задумываясь. Он сделал несколько коротких, неуверенных шагов в сторону и застыл на месте. – Не похоже, чтоб врал, – едва слышно пробормотал он себе под нос. Затем решительно вернулся. – Докажешь, что хорошо владеешь оружием? Выкуплю, – объявил он сверху внезапное решение необычному пленнику. И уже подьячему за левым плечом объяснил. – Это для службы государю.
– Денег на такой расход нет, – недовольно возразил подьячий, как будто ему предстояло расплатиться из собственного кармана.
Но возражение его прозвучало в спину удаляющемуся Мещерину, возле которого опять заюлил соглядатай эмира и что-то зашептал на ухо. Подьячему ничего не оставалось, как выполнить распоряжение царского посланника.
– Имя? – потребовал он у необычного пленника, видом и голосом показывая, что делает это не по своей воле.
Казалось, сидящий перед ним не расслышал вопроса, ладонью растер пред собою песок, где выводил иероглифы; после чего сложил руки на груди, холодно осмотрел его от коричневых сапог до курчавой бородки. Подьячему стало не по себе, и он обрадовался, когда вмешался не отходящий от них вождь.
– Бо Лис, – подсказал вождь. На этот раз, без Мещерина поблизости, он не проявлял вежливости, изъяснялся с подьячим, словно с господским слугой.
– Борис, – догадался подьячий и записал на дощечке.
– Не надо давать ему оружия, – неодобрительно покачал головой вождь.
– Тебя не спросили, – огрызнулся подьячий.
Отчаявшись, больше не надеясь на чудо, Седой продолжал стоять, провожал глазами яркую приметную шапку удаляющегося Мещерина и вдруг обратил внимание на коренастого мужчину, который оказался рядом с царским посланником. Одетый богатым казачьим старшиной мужчина был по виду недюжинной силы, и в повадках его угадывалась редкая твёрдость характера. За ним неотступно следовал красивый подросток казачок, который удерживал в руках новые покупки. Мужчина оттеснил соглядатая эмира и о чём-то доверительно заговорил с Мещериным.
– Никак атаман?! – вырвалось у Седого; он не мог скрыть крайнего удивления.
– Какой атаман? – резко переспросил его Ворон, поднимаясь на ноги.
Вместо ответа Седой сплюнул на землю, как человек, который вспомнил не самое приятное событие в своей жизни. Сузив глаза, став похожим на помещённого в клетку орла, он пристально всмотрелся в казачка с покупками, который глянул в их сторону и опустил голову, и пронаблюдал за ним, пока тот не скрылся из виду.
Казачок же на ходу вновь оглянулся через плечо на рынок рабов; ему было неинтересно, о чем говорили старшина с Мещериным, однако он прислушивался и к их разговору.
– Посол Пазухин сказал, ты возвращаешься завтра? – Нехорошо улыбаясь, старшина не отставал от Мещерина. – Меня ты уверял, что на третий день.
– Дела раньше завершил, – неохотно ответил Мещерин.
Старшина негромко и нехорошо засмеялся, как если бы знал нечто тайное о Мещерине, что давало ему известное влияние на этого дворянина. Они вышли к базару.
– Я свои тоже к завтрашнему дню завершу,– сбавляя шаг, бросил он в спину Мещерину. Обернулся, тепло взглянул на казачка и на время забыл о царском посланнике. – Выбери, что еще понравится.
– Отец, я осмотрю тот ряд. Можно? – казачок сделал шаг к ряду с палатками, где шумные купцы Востока продавали яркую одежду и ткани.
После встречи с казаками на рынке невольников и разговора со старшиной у Мещерина вконец пропало недавнее приподнятое настроение, и он не стал больше задерживаться на базаре. Скорым шагом заворачивая за угол, в прохладу узкой улочки, он и соглядатай едва не столкнулись с легконогой монгольской лошадью, которая ступала им навстречу из тени приземистого строения. Всадник монгол, как и его лошадь, мускулистый и поджарый, в темном боевом одеянии, запылённом в долгом пути и с обветренным не городским лицом, был явно не бухарцем; он натянул поводья и пропустил обоих. Но проводил долгим взглядом. Одежда Мещерина, его необычная для этих мест внешность северянина неожиданно всколыхнули в монголе какое-то воспоминание, которое вызвало неясное, смутное, как древнее предание, беспокойство. Он развернул вороного коня. Издалека, однако не теряя из виду, проследил, куда направился тот, кто явился причиной такого странного чувства.
Мещерин шел к послу царя Пазухину, дом которого был поблизости от западной стены цитадели. Крепкую сплошную калитку в высоком каменном заборе открыл слуга посла, немой татарин Алим. Соглядатая он не пустил. Соглядатай эмира сначала мягко увещевал его, затем стал зло сердиться, грозить, но вынужден был остаться за забором.
– Спасибо, Алим, – Мещерин сунул в ладонь слуге мелкую серебряную монету. – Надоел он мне хуже черта.
Посол царя в Бухаре Пазухин отдыхал на открытой веранде своего дома, сидел на толстом персидском ковре, по-восточному поджав к себе полные ноги. Он был один, дорогой китайский халат из голубого шёлка облегал его дородное тело, отвыкающее от многого движения. Цветы и цветущие деревья украшали сад, и белые и красные розы одаривали воздух нежным запахом. Моду русской знати на розы ввел покойный царь Михаил Федорович, страстный любитель садоводства, при котором их впервые завезли в Россию. И поднимаясь на веранду, Мещерин со смутной тоской об иной природе вспомнил, что молодой царь тоже больше любит проживать с конца мая в пригородных селах, нежели на Москве.
Пазухин жестом предложил ему садиться напротив, и сам коснулся ладонью фарфорового чайника, затем налил крепко заваренный чай в тонкую китайскую чашку для гостя.
– Через месяц самая жара начнется, – сказал посол, наблюдая, как Мещерин приноравливается к непривычному сидению на ковре и в душе чертыхается на отсталость Востока. Послу исполнилось сорок пять лет, но выглядел он старше такого возраста и значительно старше своего гостя. – Всё хочу тебя спросить. Что это тебя прислали сюда? Провинился что ль? – Он неотрывно, проницательно всматривался в лицо Мещерина, который неторопливо сделал глоток зелёного чая и попробовал, затем запил восточную сладость: проделывая это молча, точно не слышал вопроса. – Домой тянет, Иваша, – неожиданно жалобно признался Пазухин. – Скажи царю, как вернешься.
– Царский посол – честь большая. А состояние здесь наживаешь на торговле. А? – Мещерин встретился с ним глазами спокойно, без осуждения.
– Так больше от скуки, – пожал рыхлыми широкими плечами Пазухин. И перешел на философские размышления: – Или жара так на голову давит. Нездоровый для нас здесь климат. Видишь, как раздался? – Он помахал руками вроде как петух крыльями, вздохнул. – Зато уважают больше: народ здесь такой.
Он опять вздохнул. Из дома на веранду легко вышла юная красавица в ярком восточном платье, поставила на ковер между мужчинами блюдо с вяленым виноградом, стрельнула на гостя веселыми чёрными глазами. Пазухин чуть смутился.
– Эмир подарил, – зачем-то объяснил он её присутствие в доме. Затем внезапно стал очень серьезным, деловитым.
– Эмир рад получить в подарок от царя пушки, что ты привез.
– В Хиве едва не отняли.
Мещерин оторвал взгляд от лица девушки, сделал глоток чая и поперхнулся. Девушка тихо засмеялась, прикрыла рот ладонью и вильнула телом, гибким, как у танцовщицы.
– Вражда, – хмурясь, согласился Пазухин. – Эмир придет смотреть их после полудня. Так прикажи зарядить.
Мещерин глянул в спину упорхнувшей в дом красавице.
– Прикажу, – сказал он с небрежным кивком головы.
2. Побег из неволи
Купец, хозяин лавки холодного оружия, отобрал длинную саблю, протянул ее Борису, который застыл возле прилавка.