— И вы член этого общества?
— Логичный вывод после всего, что я тут понарассказывал, — одними уголками губ улыбнулся француз. — Ну, конечно же.
— И вы здесь для того, чтобы найти и перевоспитать того оборотня, что убил Бейлса?
— Нет, молодой человек, — Пастер вздохнул. — Я здесь для того, чтобы прибыть в Саутгемптон после долгого и утомительного путешествия по Африке. Оттуда на материк и… Словом, в этих событиях я замешан случайно. Так же, как и вы, и большинство присутствующих на борту «Суламифи» людей. Думаю, и Седой Охотник не искал встречи с оборотнем именно здесь. Просто он догадался обо всем едва ли не раньше меня и принялся действовать так, как подсказывает его извращенное чувство долга перед обществом.
Харрисон покачал головой.
— Сказать, что вы меня шокировали своим рассказом — это ничего не сказать. Я потрясен. Мысли мои скачут, как табун обезумевших коней. Чью сторону я должен принять? Вы мне глубоко симпатичны, идеи вашего общества свежи и проникнуты гуманизмом, но весь опыт не только моей прожитой допрежде этого рейса жизни, но и жизней поколений моих предков, наследственная память веков, восстает против обеления и защиты кровожадного вервольфа. Да еще и убившего едва ли не на моих глазах невинного человека.
— Покаравшего преступника и потенциального убийцу, как вы сами недавно признавали.
— Все равно. Пусть Бейлс был взломщиком, но простым и понятным с человеческой точки зрения. Понять психологию оборотня…
— Понять значит простить. Пока вы к этому не готовы.
— Вы правы, я к этому не готов. Слишком сильна ненависть ко всякому порождению ночи. Неконтролируемая, атавистическая ненависть, что ли?
— Это ничего… «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». Эти слова написал еще один поэт, тоже ныне покойный. Не переживайте так и не принимайте происходящее слишком уж близко к сердцу. Почему вы должны становиться на чью-то сторону. Для чего вообще становиться на чью-либо сторону? Эта извечная традиция человека раскрашивать мир двумя красками — черной и белой. Разделять человечество на своих и врагов. Кто не с нами, тот против нас, не так ли? К чему? Живите. Просто живите. Вы, к своему счастью, не оборотень, хотя Седого Охотника такая малость может и не остановить, если вы вдруг окажетесь между ним и его добычей. Так что постарайтесь не расставаться с револьвером. А мне пора.
— А как же… Я хочу сказать… Ведь мы собирались расследовать это дело — дело об алмазе Дингаана — как Шерлок Холмс и доктор Уотсон, — пролепетал Харрисон, не осознавая даже, насколько по-детски звучат его слова.
— Простите меня, мистер Холмс, — без сарказма, скорее с легкой грустью произнес Пастер. — Боюсь, вам придется теперь обходиться без помощи доктора Уотсона. Вычислить Седого — для меня важнее. Но, если вдруг догадаетесь, кто же из пассажиров оборотень, дайте знать, пожалуйста. Опередив Охотника, мы спасем человеческую жизнь. И, возможно, не одну.
Француз направился к выходу.
— Одну минутку, мсье Пастер, — умоляюще проговорил Эзра. — А каким образом охотники, да и вы, наследники Протея, узнаете оборотней?
Этнограф развел руками:
— Только по поступкам. Никаких «шестых» чувств, магнетизмов там всяких, подсознательного чутья и видения ауры. Только по делам. Иногда из архивов. Зачастую способность к оборотничеству наследственная. Неужели вы думаете, что я бы не воспользовался шансом, если бы он у меня был?
— Еще один вопрос. Последний.
— Давайте. Любопытство не порок.
— А вы сами, мсье Пастер, вы сами… Вы…
— Ну, смелее! Хотите спросить — оборотень ли я?
— Да!
— А вот тут покорнейше прошу меня простить — не моя тайна. Не скажу. До завтра, мистер Харрисон. Счастливой охоты, как говаривали киплинговские герои.
Ночью Харрисону не спалось.
Помимо воли мысли возвращались к очередной попытке найти решение задачи со многими неизвестными.
Кто оборотень? Кто Седой Охотник?
Как логично расставить всех на подобающие позиции?
Шотбоу?
Оборотнем он быть не может. Это уже оговорено и возвращаться к рассуждениям нет резонов. Охотником? Вполне. У трупа Бейлса он держался хладнокровно. Везет с собой изрядный арсенал. И, возможно, неизвестное сокровище. Прибить записку к столу мог, и при желании не один раз.
Керриган?
Оборотень? Вряд ли. Хотя, чем черт не шутит? Уж очень не в себе он был в ночь убийства стюарда. Или кто-то из его семьи? Пастер что-то говорил о юношах и девушках, испытывающих нервный срыв, осознав себя оборотнем. Может, кто-то из дочерей полковника? Тогда объяснимо и его волнение вчерашней ночью, и решительный уход миссис Керриган из кают-компании сегодня. Но в таком случае никто из них быть охотником не может.
Фитц-Рои?
Пастер не верит, что кто-то из них вервольф. А основания? Слово офицера, данное лейтенантом? Почему они тогда ретировались, едва услышав содержание записки Охотника? А если предположить, что Роберт Фитц-Рой — оборотень? А его жена боится стать вдовой. Отсюда недомогание, уход из кают-компании. Эту версию стоит проработать.
Капитан О'Найл?
В момент убийства Бейлса стоял на вахте. Отлучиться и прирезать стюарда он, конечно, мог. Но отлучиться, превратиться в волка, загрызть, а потом превратиться обратно, пожалуй, нет. Значит, капитан — не оборотень. Но, быть может, он Седой Охотник? Тогда он вдобавок и великолепный актер. Так искренне возмущаться покалеченным столом, ударом по безупречной репутации судоводителя… Причем, ранее актерского таланта за О'Найлом не наблюдалось. Вывод: капитан чист. И первое, и второе обвинение к нему неприменимы.
Хэмп и Вудс?
Ни один из них не оборотень — это ясно. Алиби неопровержимо. А как насчет охотника? Перед обедом Вудс находился в курительной. Вместе с полковником, лейтенантом и его женой. Харрисон знал это совершенно точно, поскольку присутствовал там же, выполняя свой замысел по наблюдению за пассажирами. Следовательно, приколоть записку он не мог. А Хэмп? Перед самым обедом сменил с вахты капитана. Оставить послание мог. А быть безжалостным убийцей-охотником? Не очень-то похоже. Слишком стар. Не дряхлый старец, ясное дело, но и не в том возрасте, чтобы чувствовать силы справиться с мощным, подвижным и смертельно опасным хищником.
Молодой человек расчертил лист вертикально на две колонки. Левую подписал — «ОБОРОТЕНЬ», правую — «ОХОТНИК». Тщательно взвешивая все «за» и «против» вписал результаты логических вычислений.
Слева получилось:
1. Керриган и семья.
2. Фитц-Рой и жена.
Справа:
1. Шотбоу.
2. Хэпм.
Подумал и дописал в обе колонки О'Найла.
Еще подумал и вычеркнул.
Опять задумался.
Плеск волн в обшивку судна оторвал его от раздумий.
Харрисон подошел и отворил иллюминатор, чтобы глотнуть толику свежего воздуха. Подниматься на палубу в одиночку как-то не хотелось. Даже несмотря на оттягивающий полу пиджака револьвер.
Яркий свет луны играл и бликовал в мельтешении низких волн. Атлантика штилевала. «Откуда взяться морской болезни?» — снова припомнилась отговорка Фитц-Роя. Следующая мысль: «А мы так и не поглядели — полная ли Луна?» К сожалению, ночная хозяйка светила в противоположный борт, но обилие сияющих лучей давало повод предположить если не полнолуние, то близость фазы к нему.
Вдруг Эзра похолодел.
Над четко очерченной тенью фальшборта возник черный силуэт остроухой головы. Зверь, стоя на задних лапах, любовался морским пейзажем. Волк или немецкая овчарка? Впрочем, какая овчарка на пароходе? Конечно же волк. Оборотень не только не испугался предупреждения, но, кажется, поднял брошенную Седым Охотником перчатку, принимая бой.
Десятый день путешествия омрачился сразу двумя весьма неприятными событиями.
Во-первых, ветер южный сменился на северо-восточный и усилился до шести баллов по шкале Бофорта, заставляя волны натужно ударять «Суламифь» в правую скулу. Конечно, еще не шторм, но удовольствия от еды почти никто не получил. Застилавшая теперь стол белая скатерть к концу завтрака вся покрылась размытыми пятнами, как шкура снежного барса.
Во-вторых, супружеская пара Фитц-Роев, вернувшись в каюту из курительной, обнаружила следы полнейшего и беспощадного разгрома. Миссис Фитц-Рой не замедлила упасть в обморок, а побледневший до полутрупного состояния лейтенант бездумно принимал, стоя в коридоре, извинения капитана.
Поскольку Пастера несчастье молодых британцев не заинтересовало и он заперся у себя, Харрисон рискнул в одиночку попытаться поискать следы преступления в изуродованной каюте. Он их нашел, даже с избытком. Вспоротые саквояжи, изувеченные предметы гардероба, сломанная мебель. Но только на кого возложить вину за содеянное Эзра не знал.
— Кто бы это ни сделал, старался не шуметь. Видите, орудовали в основном ножом. Мебель не били об пол, — пробормотал Хэмп — первый помощник — и круто развернулся. — Не знаю как вы, молодой человек, а я собираюсь остаток дня провести в компании с бутылкой бренди. Не нравится мне все это.
— Простите, кажется, я не вполне понял… — промямлил Эзра.
— А что тут не понять? — вскинул косматые седые брови, оглядываясь через плечо, старый моряк. — В лучшем случае — уполовиню. В худшем — приговорю совсем… И вам советую.
Под укоризненным взглядом потерявшего на время дар речи О'Найла он прошел к своей каюте. Щелкнул замок запираемой двери.
— А ведь он не так уж и неправ, — заметил Шотбоу. — До встречи.
Капитан, сжимая кулаки, проклинал неудачный рейс, оборотней, охотников, погоду, компанию, политику премьера и прочее, прочее, прочее…
— Вряд ли я чем-то смогу существенно помочь вам, мистер Фитц-Рой, — обратился Харрисон к лейтенанту. — Но хотя бы самую малость… Почему бы вам не перебраться с супругой в мою каюту? Пока приводят в порядок вашу, я мог бы переночевать и в курительной, в кресле.