Сафие лежала на спине с открытыми глазами. Руки аккуратно сложены на груди, как будто она с нетерпением ждала этого момента. Аннетта удивилась. Знающие люди понимали, что валиде контролировала все и вся в гареме. Сафие-султан, могущественнейшая женщина в Оттоманской империи, мать Тени Аллаха на Земле, чьей личной рабыней была венецианка.
Говорят, мертвые похожи на спящих, но Аннетте так не показалось. Она вспомнила, как застыла рядом с простертой на диване женщиной, словно разглядывая ее в первый раз. Родинка на мочке левого уха, светлая россыпь веснушек на щеке, темное родимое пятно на руке — маленькие изъяны, которых раньше Айше просто не замечала.
Сафие умерла совсем недавно, но кожа уже начала желтеть. Один глаз слегка приоткрылся, как будто она вот-вот очнется от долгого сна и скажет: «Чего ты ждешь, карие? Принеси мне шаль, кофе, кошку…» Не верилось, что волшебный голос умолк навсегда. Она покорила всех в гареме: даже когда Аннетта наконец позвала евнухов, ей с огромным трудом удалось заставить их прикоснуться к валиде.
Но одно мгновение — всего лишь мгновение — она стояла и разглядывала мертвую царицу. Даже сейчас, уже в монастыре, Аннетта поежилась. Валиде мертва… Не может быть! Она вспомнила, как поняла, что перед ней только пустая оболочка, раковина, из которой ушли сила и красота. Тело, вытянувшееся, словно по струнке, под тяжелыми меховыми покрывалами, казалось куда более хрупким, чем живая валиде. Аннетту сразило наповал: вот так внезапно знакомый тебе человек становится просто иллюзией, цирковым трюком, сгустком духовной энергии.
Распущенные волосы Сафие в странном зеленовато-голубом свете опочивальни напоминали косы русалки. Аннетта дотронулась до ее руки. Мягкая кожа, а под ней отвердевшая, холодная, будто птичья лапка, плоть. Аннетта не чувствовала страха, хотя и была одна. Скорее, любопытство. Вот какая она, смерть. И это все?
Тогда девушка впервые увидела его. Дотронулась до мертвой кисти и почувствовала: валиде что-то держит. Странно! Наклонилась, разглядела. Драгоценный камень. Алмаз! Такой огромный, что даже не помещался в кулаке. Аннетта открыла было рот, чтобы позвать на помощь, но решила повременить.
У валиде было много драгоценностей. Изысканнейшие украшения: изумруды из Нового Света, жемчуга и рубины из Персии и Индии, огромные куски бирюзы с гор на севере. Она накопила немалое богатство, пока была фавориткой султана. Но этого камня Аннетта раньше не видела. Он огранен, но без оправы, к тому же слишком велик, чтобы носить его на себе. Слишком велик даже для Сафие.
Сначала Аннетта просто из любопытства попробовала вытащить камень. «Посмотрю и сразу положу обратно», — решила она. Но пальцы валиде так крепко сомкнулись на сокровище, что девушке не удавалось ухватиться за него вмиг вспотевшей рукой.
В канделябрах мерцали две свечи. Ежедневно служанки ставили новые. В их таинственном свете алмаз казался живым существом. Айше прислушалась, не идет ли кто-нибудь, но повсюду царила мертвая тишина. Рабыня слышала лишь свое дыхание и стук крови в ушах.
Никого. Ни единой живой души.
Она потянула сильнее, слегка расшатывая камень. Когда и это не помогло, зажала кулак валиде меж ладоней и попыталась выдавить сокровище, словно сок из апельсина. Безрезультатно. Мать султана сжимала алмаз, словно от этого, зависела ее жизнь. «Кто знает, — подумала Аннетта, — может, когда-то и впрямь зависела». В темных закоулках гарема творились странные вещи.
Девушка запаниковала. Мертвая валиде, сначала казавшаяся такой умиротворенной, выглядела все более зловеще с каждой секундой. Волосы растрепались и накрыли лицо, голова упала набок в неравной борьбе с карие. Мертвые глаза смотрели прямо на Аннетту, отражая свет свечей. Точнее, смотрел один полуоткрытый глаз. Кожа на губах и подбородке натянулась, слегка обнажила зубы, отчего на лице появилась жуткая гримаса. Служанка потела и задыхалась. О чем она только думала? Сюда в любой момент может кто-нибудь войти, и тогда… ее судьба решится очень быстро. Девушка встала на колени, обхватила кулак валиде, впилась зубами в мертвые пальцы, заставляя разжаться один за другим. Ощутила сладковатый привкус — наверное, перед смертью Сафие ела фрукты, мед или другие сласти. Наконец-то! Один медленно поддался. Внезапно что-то громко щелкнуло. Девушку затошнило.
Дьявольский вой разорвал тишину опочивальни. Меховые покрывала вспучились, словно лежащая под ними женщина забилась в судорогах. Аннетта хотела закричать, но ужас словно выдавил из легких воздух, и она лишь пискнула, будто испуганная мышь. Из-под покрывал выскочило что-то белое и мягкое.
Кот! Противная, облезлая, блохастая тварь!
Аннетта попыталась схватить любимчика валиде, но тот прошмыгнул мимо нее и растворился во тьме.
Кто-то услышал мяуканье. К передним комнатам покоев приближались служанки. Они наверняка немного подождут за дверью, прежде чем войти. Карие быстро выхватила алмаз из разжавшегося кулака. Аккуратно скрестила руки Сафие на груди, осторожно спрятав сломанный перст под другой ладонью. Положила украденную драгоценность в карман, который сразу же отвис под тяжестью.
«Словно камень на шее утопленника», — подумала Аннетта.
ГЛАВА 9
Той ночью, уже перед самой заутреней, кто-то разбудил Аннетту, тряся за плечо.
— Что?.. Кто это?
— Ты говорила во сне, сестра.
— Евфемия! А ты что тут делаешь?
Не успев толком проснуться, клирошанка узнала маленькую конверсу по запаху немытого тела. В отличие от Аннетты с ее роскошными нарядами, Евфемия надевала прямо на голое тело монастырские робы, нечасто попадавшие в прачечную.
— Наверное, тебе опять кошмарное наснилось. Дай залезу рядышком.
Простонародный говор тоже ни с чем не спутаешь. Не дожидаясь приглашения, девочка забралась под покрывало, улеглась спиной к стене и тесно прижалась сзади. В темноте монахиня различала лишь очертания непокрытой головы послушницы. Темные волосы Евфемии, совсем недавно коротко остриженные, отрастали непокорными вихрами. Иногда девочка напоминала Аннетте забавного взъерошенного птенца.
Ставить замки не разрешалось, поэтому дверь кельи была открыта. В коридоре всю ночь горели свечи. Суора Виргиния, одна из самых кротких, старых и уважаемых монахинь, должна ежечасно обходить кельи, чтобы убедиться: у младших сестер все в порядке. Но вскоре после заката, приложившись к бочонку с вином в своей келье, она обычно засыпала так крепко, что, как говорила Урсия, проспала бы даже Судный день.
— Опять тот сон? — спросила Евфемия, гладя подругу по волосам.
— Не знаю. Наверное.
— Не помнишь?
— Никогда не запоминаю снов. Только вот просыпаюсь с этим… ощущением.
— Каким ощущением?
— Не знаю…
Вглядываясь в темноту, Аннетта пыталась найти слова, чтобы описать пугающее чувство: будто на нее давила черная пустота.
— Словно я… потеряла что-то и не найду больше никогда.
— Все закончилось. Не думай об этом.
— Надо попробовать.
Теплое тело Евфемии приятно грело монахиню.
— Наверное, это все из-за пудинга, который мы ели вчера вечером. Кому угодно кошмары приснятся.
— Я отдала свою порцию суоре Катерине, она любит сладкое.
— А я отдала свою коту сестры Маргаретты, хотя он и так толстый, — с улыбкой призналась Аннетта. — Продолжай, это приятно.
Она потянулась, устраиваясь поудобнее на тонком матрасе.
В темноте девушка постепенно начала различать очертания комнаты. Келья, за которую она заплатила кучу денег, состояла из двух смежных комнат в дальнем конце коридора и уступала по размерам только покоям аббатисы. Беленые стены, темные балки под высоким потолком. На этом сходство с комнатами простых монахинь заканчивалось. У стен стояли два расписных кассоне с одеждой, в углу — высокий деревянный буфет, в котором девушка держала тарелки, ножи, кувшины и собственный запас продовольствия. На подоконнике в крохотной клетке дремал воробушек.
— А там как жилось? Ну, в другом месте? — нерешительно спросила Евфемия.
Аннетта задумалась. Вернувшись в Венецию, она держала свое прошлое в строжайшей тайне. Сначала шок от возвращения в монастырь — хотя она сама так решила — просто не давал вспоминать. Постепенно девушка поняла, что загадочность может сыграть ей на руку. Но сейчас, то ли из-за этого сна, то ли из-за резко нахлынувшего чувства одиночества, бесстрашной монахине вдруг показалось, что маленькая послушница — единственный близкий человек на всем белом свете, и захотелось ей обо всем рассказать.
— В гареме… четыре года… я знала одну девушку. Ты очень похожа на нее…
— А что это была за девушка?
— О… — печально вздохнула Аннетта, — англичанка. В гареме ее называли Кейе, но это не настоя идее имя моей подруги.
Из коридора, где монахини держали клети с курами, доносилось недовольное кудахтанье.
— Когда я была послушницей, как ты, и спала в тесной комнатушке за кухней, я думала, клирошанкам вольготно живется! А сейчас… смотрю на всех этих куриц в коридоре — словно на скотном дворе живешь, — улыбнулась старшая сестра.
— Ш-ш-ш! Старая Виргиния услышит! — Евфемия прижала пальчик к губам.
— Суора Виргиния? Ну и что?! Здесь можно жить, как заблагорассудится.
— Ты мне как-то рассказывала, что в том, другом месте правила построже.
— О да, намного! В присутствии султана или его матери нельзя даже говорить, пока не позволят. Повсюду ходят стражники.
— Кастраты?
— Да, евнухи. Обычные и чернокожие.
Евфемии не терпелось узнать о них побольше.
— Чернокожие кастраты! А какие они? — с замиранием сердца спросила девочка.
Аннетта почувствовала, что подруга вся дрожит от любопытства.
— Мужчины без coglioni? — насмешливо фыркнула бывшая служанка. — В основном жутко толстые: грудь свисает до самого живота. Фу! А еще они очень странно разговаривают, вот так, — пропищала она фальцетом. — Но кое-кто из девушек все равно влюблялся. Одна моя знакомая даже вышла замуж за такого, когда ушла из гарема.