Покрывало было тщательно натянуто на подушки, но под ним отчетливо обрисовывалась фигура неподвижно лежащего человека. Откинув трясущейся рукой покрывало, Сайлас обнаружил под ним того самого белокурого молодого человека, которого видел накануне в Баль-Булье. Невидящие глаза юноши были широко раскрыты, лицо распухло и почернело, у ноздрей запеклись две тонкие струйки крови.
Сайлас непроизвольно вскрикнул, выронил свечу и рухнул на колени перед кроватью.
Он очнулся от оцепенения только тогда, когда послышался осторожный стук в дверь комнаты. Вмиг ему вспомнилось все, что с ним произошло, и пока он сообразил, что лучше бы никого не пускать в комнату, уже было поздно. Дверь приоткрылась, и в нее заглянул доктор Ноэль, держа в руке лампу, освещавшую его длинное бледное лицо. Затем англичанин отворил ее полностью и вошел.
– Мне послышался какой-то крик, – начал доктор. – Я подумал, что вам стало дурно, и решил предложить свою помощь.
Сайлас, с отчаянно бьющимся сердцем и горящим лицом, стоял между доктором и постелью, но не мог произнести ни слова.
– У вас темно, – продолжал доктор, – но вы явно и не собирались ложиться. Вам непросто будет убедить меня, что все в порядке, да и по лицу вашему я вижу, что вам нужен или врач, или друг. Верно? Позвольте ваш пульс, это самый верный показатель состояния сердца.
Он шагнул к Сайласу, попятившемуся от него, и хотел было взять его запястье, но в это мгновение нервы юного американца не выдержали страшного напряжения. Он лихорадочным движением отстранил доктора и, рухнув на пол, разразился мучительными рыданиями.
Как только доктор Ноэль обнаружил труп на постели, лицо его потемнело. Он мигом вернулся к двери, которую оставил открытой настежь, поспешно запер ее и дважды повернул ключ в замке.
– Встаньте, – сурово обратился он к Сайласу, – сейчас не время давать волю чувствам. Что вы натворили? Каким образом тело оказалось у вас в комнате? Отвечайте прямо, потому что я тот человек, который может оказаться вам полезен в такую минуту. Не думаете ли вы, что я помчусь доносить? Чепуха, это мертвое тело на вашей постели неспособно поколебать то расположение, которое я почувствовал к вам, едва увидев вас впервые. Вы просто неопытный юноша! Та жестокость, с какой слепой закон относится к подобным проступкам, не имеет никакого отношения к дружеским чувствам… Встаньте, Сайлас, – повторил доктор, – и запомните: добро и зло – пустая химера; только рок управляет нашей жизнью. И что бы ни случилось, рядом с вами всегда будет человек, готовый помочь!
Ободренный такими словами, Сайлас взял себя в руки и прерывающимся голосом начал отвечать на вопросы доктора. Мало-помалу он поведал ему все, как было на самом деле, опустив, однако, подслушанный им разговор между принцем и полковником Джеральдином, который и самому ему показался смутным и невнятным. Откуда юноше было знать, что эти несколько фраз имеют самое прямое отношение к его несчастью!
– Увы, – воскликнул доктор Ноэль, – или я заблуждаюсь, или вы по чистой случайности оказались в руках у самых отъявленных злодеев Европы! Бедный юноша, в какую опаснейшую ловушку угодили вы по собственной неопытности! Опишите мне этого человека, этого англичанина, которого вы видели дважды и которого я считаю душою всего этого заговора. Каков он с виду?
Однако Сайлас, несмотря на свое необузданное любопытство, не отличался наблюдательностью, и по его описанию не так-то просто было опознать кого-либо.
– Я бы ввел уроки наблюдательности в каждой школе! – сердито проворчал доктор. – Зачем нам эти дары – зрение и связная речь, если мы не можем запомнить черты лица врага? Я знаком со всеми бандитскими шайками Европы и, зная, с кем мы имеем дело, мог бы точно сказать, каким оружием нам следует воспользоваться, чтобы защитить вас. В будущем постарайтесь развить в себе наблюдательность, молодой человек; когда-нибудь она вам пригодится в трудную минуту.
– В будущем! – скорбно повторил Сайлас. – Какое у меня может быть будущее, кроме каторги?
– Малодушие – одна из худших черт юности, – возразил доктор. – В молодости нам все представляется в гораздо более мрачном свете, чем на самом деле. Я стар, но никогда не отчаиваюсь.
– Поверят ли моей истории в полиции? – спросил Сайлас.
– Ну конечно, нет, – ответил доктор. – В этом отношении ваше дело совершенно безнадежно, из чего я и заключаю, что вы стали жертвой какой-то злодейской комбинации. Для близоруких французских властей вы, конечно же, преступник. И не забывайте о том, что нам известна только малая часть заговора. Заговорщики наверняка обставили все так, что полицейское следствие неизбежно придет к мысли, что виноваты вы.
– Значит, я погиб! – воскликнул Сайлас.
– Я этого не говорил, – возразил доктор Ноэль. – Ибо я человек осторожный.
– А что делать с этим? – выдавил из себя Сайлас, указывая на труп. – Вот она, главная улика! То, что лежит на моей постели, мы не можем уничтожить, не можем объяснить его появление; даже смотреть без ужаса на это невозможно!
– Ужаса? – проговорил доктор. – При чем тут ужас? Если этот органический механизм перестал действовать, то для меня он – всего лишь предмет для исследования. Кровь, как только она остынет и свернется, перестает быть человеческой кровью. Мертвая плоть перестает быть тем, что вызывает вожделение любовника или уважение друга. Вместе с отлетевшим духом исчезают изящество, привлекательность, красота – и ужас. Учитесь спокойно созерцать то, что находится перед нами, потому что, если мой план удастся, вам придется провести несколько дней бок о бок с тем, что теперь так вас пугает.
– План? – воскликнул Сайлас. – У вас есть план, доктор? Скорее расскажите, иначе я окончательно впаду в отчаяние!
Не произнеся ни слова, доктор Ноэль повернулся к кровати и принялся осматривать тело.
– Умер, никаких сомнений, – пробормотал он. – Кстати, как я и предполагал, карманы совершенно пусты и метки портного срезаны отовсюду. Чистая работа. К счастью, он совсем небольшого роста…
Сайлас напряженно ловил каждое слово. Окончив осмотр, доктор уселся на стул и с улыбкой обратился к американцу:
– С той минуты, как я вошел в вашу комнату, я только слушал и говорил, но и зрение мое не бездействовало. У вас в углу стоит одна из тех чудовищных конструкций, без которых ваши соотечественники не появляются ни в одном из уголков земного шара. Я имею в виду ваш сундук. До сих пор мне и в голову не приходило, что такая штуковина может оказаться хоть чем-нибудь полезной. Но теперь я кое-что понял. Использовали ли подобные сундуки в торговле невольниками или же для того, чтобы скрыть следы неосторожного обращения с ножом, я не знаю. Но одно для меня совершенно ясно: их делают только для того, чтобы прятать в них трупы.
– Знаете, доктор, – возмутился Сайлас, – сейчас неподходящее время для шуток!
– Хотя я и говорю с улыбкой, – ответил Ноэль, – но смысл моих слов более чем серьезен. Прежде всего, мой юный друг, нам надо опустошить ваш сундук.
Сайлас, покоряясь властной манере доктора, принялся за дело. Дорожный сундук был вскоре опорожнен, а на полу образовалась изрядная груда вещей. Затем молодой человек взял мертвое тело за ноги, а доктор под мышки, и вместе они не без труда уложили его в опустевший сундук. Затем крышка над этим странным багажом опустилась, щелкнул замок, и доктор собственноручно перевязал его веревкой. Тем временем Сайлас разбирал вещи, прикидывая, что можно было спрятать в чуланчик, а что поместить в стенной шкаф.
– Итак, – сказал доктор, – первый шаг сделан. Завтра или, вернее, уже сегодня вы постараетесь усыпить бдительность портье, уплатив ему все, что должны за квартиру до конца месяца, а я позабочусь о вашей безопасности в дальнейшем. А теперь идемте ко мне – я дам вам снотворного. Как бы худо ни шли дела, отдохнуть вам необходимо.
Следующий день навеки остался в памяти Сайласа как самый долгий в его жизни. Казалось, он никогда не кончится. Он никуда не выходил и провел все это время, глядя на сундук. Вдобавок, он пожинал плоды собственной нескромности: шкаф в комнате мадам Зефирин был отодвинут, и оттуда за ним неустанно следили. Это его так измучило, что в конце концов он загородил щель со своей стороны. Избавившись от соглядатаев, Сайлас провел остаток дня в покаянных молитвах и слезах.
Поздно вечером в его комнату вошел доктор, держа в руках два конверта: один довольно толстый, а другой настолько худосочный, словно он был запечатан пустым.
– Сайлас, – сказал доктор, усаживаясь за стол, – теперь я могу изложить вам свой план. Завтра утром принц Флоризель Богемский, проведший несколько дней на парижском карнавале, возвращается в Лондон. Мне однажды довелось оказать его постоянному спутнику полковнику Джеральдину услугу – самую обычную для людей нашей профессии. Я не стану объяснять, что это за услуга, достаточно того, что полковник в знак благодарности сделает для меня все, что в его силах. Вам необходимо перебраться в Лондон, избежав таможенного досмотра вашего багажа. Казалось бы, дело почти невозможное, но тут я вспомнил, что багаж такого влиятельного лица, как принц, свободен от досмотра. Я обратился к полковнику Джеральдину, и мне удалось получить благоприятный ответ. Итак, если вы завтра к шести часам утра прибудете к отелю, который занимает принц, ваш сундук окажется в его багаже, а сами вы последуете за ним в качестве лица, состоящего в свите.
– Слушая вас, я припоминаю, что я уже видел обоих, и принца, и полковника Джеральдина, и даже отчасти слышал их разговор на балу в «Баль-Булье».
– Весьма возможно, потому что принц бывает везде, – ответил доктор. – Прибыв в Лондон, вы окажетесь в безопасности, – продолжал он. – В толстом конверте находится письмо к человеку, чье имя я не могу написать открыто. В другом конверте вы найдете адрес дома, куда вы доставите ваш сундук. Его у вас примут, и вам больше не придется о нем беспокоиться.
– Увы, – воскликнул Сайлас, – мне всей душой хотелось бы верить в столь счастливое избавление! Но возможно ли это? Вы подали мне надежду, но могу ли я поверить? Будьте великодушны, доктор, поясните мне хоть что-нибудь!