Девушка остановилась и обернулась. Я не заметил ни тени испуга, когда она величественным шагом королевы приблизилась ко мне. Я был босиком и одет как простой матрос, если не считать египетского шарфа, заменявшего мне пояс, и она, должно быть, приняла меня за рыбака из соседней деревушки, вышедшего собирать наживку. Когда я оказался с нею лицом к лицу, и она пристально взглянула мне прямо в глаза, я пришел в неописуемый восторг и убедился, что красота ее превосходит все мои ожидания. Девушка восхитила меня еще и тем, что, при всей своей отваге, ни на миг не теряла женственности, своеобразной и обаятельной.
– В чем дело? – спросила она.
– Вы направлялись прямо к Грэденской топи! – сказал я.
– А вы не здешний, – продолжала она, словно смысл сказанного мною не имел значения. – У вас речь образованного человека.
– Надеюсь, что имею право считаться таким, – ответил я, – несмотря на свой костюм…
Но женский глаз уже заметил мой пояс.
– И ваш пояс, – сказала девушка. – Он выдает вас.
– Вы сказали «выдает», – продолжал я. – Могу ли я просить вас не выдавать меня? Я открылся вам только потому, что вы были в опасности. Но если Норсмор узнает о моем присутствии здесь, это грозит мне не только неприятностями, но и кое-чем похуже.
– А вы знаете, с кем вы говорите? – спросила она.
– Надеюсь, не с женой мистера Норсмора? – спросил я.
Она покачала головой. Все это время она с неподдельным интересом изучала меня. Наконец девушка проговорила:
– У вас лицо честного человека. Будьте же честны, как ваше лицо, сэр, и скажите, что вам здесь нужно и чего вы опасаетесь. Не думаете ли вы, что я могу повредить вам? Мне кажется, что скорее в вашей власти обидеть меня. Но вы не похожи на злодея. Так что же заставило вас, джентльмена, шпионить здесь, в этой пустынной местности? Скажите, кого вы преследуете и ненавидите?
– Никого, – ответил я. – Я ни к кому не питаю ненависти и никого не боюсь. Зовут меня Кессилис, Фрэнк Кессилис. По собственному желанию я веду бродячую жизнь. Я давным-давно знаком с Норсмором, но когда три дня назад поздним вечером я окликнул его на берегу, он ударил меня кинжалом в плечо.
– Так это были вы? – удивилась девушка.
– Зачем он это сделал, я понять не могу, да и знать этого не желаю, – продолжал я, не обращая внимания на ее слова. – Друзей у меня мало, да и ни в чьей дружбе я не нуждаюсь, но запугать себя я никому не позволю. Я разбил свой лагерь в Грэденском лесу еще до приезда Норсмора сюда и живу там и сейчас. Если вы решите, что я опасен вам или вашим близким, то от меня легко избавиться. Достаточно сказать Норсмору, что я ночую в Гемлокской лощине, и сегодня же ночью он может заколоть меня во сне.
С этими словами я откланялся и снова поднялся на дюну. Не знаю почему, но я чувствовал себя героем, мучеником, с которым обошлись несправедливо, хотя, в сущности, мне нечего было сказать в свою защиту, и я не мог резонно объяснить свои поступки. Я оставался в Грэдене из любопытства – естественного, но недостойного, и хотя рядом с первой причиной уже появилась другая, но я не стал бы говорить о ней даме моего сердца.
Как бы там ни было, но в эту ночь я ни о ком другом не думал. И хотя положение, в котором оказалась девушка, и ее поведение казались мне подозрительными, я в глубине души не сомневался в чистоте ее намерений. Хотя сейчас все для меня было темно и непонятно, но я готов был жизнью поручиться, что, когда все разъяснится, она окажется права, а ее участие в этом деле – неизбежным. Правда, как я ни напрягал свою фантазию, я не сумел придумать никакого объяснения ее близости с Норсмором, но уверенность моя, основанная на интуиции, а не на доводах разума, была от этого не менее крепка. В эту ночь я уснул с мыслью о ней.
На следующий день, почти в то же время, она вышла гулять и, как только убедилась, что ее не видно из окон дома, подошла к опушке и негромко окликнула меня. Я с удивлением увидел, что она страшно бледна и, очевидно, сильно взволнована.
– Мистер Кессилис! – звала она. – Мистер Кессилис!
Я сейчас же выскочил из-за кустов и спрыгнул на песчаную полосу. Как только она увидела меня, на ее лице появилось выражение облегчения.
– Ох! – перевела она дух, будто у нее отлегло от сердца. – Слава Богу, вы целы и невредимы! Я знала, что, если вы живы, я найду вас здесь, – добавила она.
Не странно ли? Природа так быстро и мудро подготовляет наши сердца к большому чувству, что оба мы – и я, и моя жена – почувствовали неотвратимость его уже на второй день наших встреч. Уже тогда я надеялся, что она будет искать меня, а она была уверена, что меня найдет.
– Вам нельзя, – торопливо заговорила она, – вам нельзя здесь оставаться. Дайте слово, что вы не останетесь на ночь в этом лесу. Вы и представить не можете, как я страдаю! Всю эту ночь я не могла уснуть, думая об опасности, которая вам грозит.
– Какой опасности? – спросил я. – И кто может мне угрожать? Норсмор?
– Нет, не он. Неужели вы думаете, что я проговорилась?
– А если не Норсмор, то кто же? – повторил я. – Мне бояться некого.
– Не спрашивайте, – ответила она. – Я не вправе открыть это вам, но поверьте мне – и уезжайте отсюда! Уезжайте скорее, сейчас же, если дорожите жизнью!
Запугивание – не лучший способ избавиться от молодого человека с характером. Ее слова только разожгли мое упрямство, и я счел долгом чести остаться. А то, что она так заботилась о моей безопасности, только укрепило меня в этом решении.
– Не сочтите меня назойливым, сударыня, – ответил я. – Но если Грэден такое опасное место, вы, должно быть, тоже рискуете, оставаясь здесь?
Она с упреком взглянула на меня.
– Вы и ваш батюшка… – продолжал я, но она тотчас прервала меня:
– Мой отец? Откуда вы о нем знаете?
– Я видел вас вместе, когда вы шли от лодки, – ответил я, и, не знаю почему, ответ этот показался ей достаточным, тем более что он был правдив. – Но, – продолжал я, – меня вам бояться нечего. Я вижу, у вас есть причина хранить тайну, но поверьте, что я сохраню ее так же надежно, как если бы она была погребена в Грэденской топи. Уже много лет я почти ни с кем не разговариваю; мой единственный товарищ – моя лошадь, но и она, бедняга, сейчас не со мной. Вы видите, что можете рассчитывать на мое молчание. Скажите всю правду: вы в опасности?
– Мистер Норсмор сказал, что вы порядочный человек, – ответила она, – и я поверила этому, как только увидела вас. Я скажу только одно: вы правы. Нам грозит страшная, чудовищная опасность, и вы сами подвергаетесь ей, оставаясь здесь.
– Вот как! – сказал я. – Вы слышали обо мне от Норсмора? И он хорошо отзывался обо мне?
– Я спросила его о вас вчера вечером, – ответила она. – Я сказала… – запнулась она, – что встречала вас когда-то, и вы упоминали о нем. Это была ложь, но я не могла поступить иначе, не выдав вас, ведь вы своей просьбой поставили меня в трудное положение. Он вас очень хвалил.
– Позвольте спросить: эта опасность исходит от Норсмора?
– От мистера Норсмора? – вскричала она. – О, что вы! Он сам разделяет ее с нами.
– А мне, значит, вы предлагаете бежать? – сказал я. – Хорошее же мнение сложилось у вас обо мне!
– А зачем вам оставаться? – спросила она. – Мы вам не друзья.
Не знаю, что со мной случилось – такого не бывало у меня с самого детства, – но только я так обиделся, что у меня глаза защипало, и все-таки я, не отрываясь, глядел на ее лицо.
– Нет, нет! – вдруг сказала она изменившимся голосом. – Я не хотела вас обидеть.
– Это я вас обидел, – сказал я и протянул ей руку, взглянув на нее с такой мольбой, что она сейчас же порывисто протянула мне свою.
Я не отпускал ее руку и смотрел ей в глаза. Она первая освободилась и, забыв о своей просьбе и о том обещании, которое хотела от меня получить, стремглав бросилась прочь и вскоре скрылась из виду.
Именно тогда я понял, что люблю ее, и радостно забившимся сердцем почувствовал, что и она уже неравнодушна ко мне. Много раз впоследствии она отрицала это, но с улыбкой, а не всерьез. Со своей стороны, я уверен, что наши руки не задержались бы так долго в пожатии, если бы сердце ее не растаяло. В сущности, я не так уж был далек от истины, потому что, по собственному ее признанию, она уже на следующий день поняла, что любит меня.
Между тем, на другой день не произошло ничего важного. Она, как и накануне, вышла к опушке и позвала меня, сразу же упрекнув, что я еще не покинул Грэден. А обнаружив, что я упорствую, начала подробно расспрашивать, как я сюда попал.
Я рассказал ей, какая цепь случайностей привела меня на берег во время их высадки и как я решил остаться – отчасти потому, что меня заинтересовали гости Норсмора, отчасти же из-за его попытки меня убить. Боюсь, что по первому пункту я был неискренен, потому что заставил ее предположить, что именно она с первого же момента, как я увидел ее на отмели, стала для меня единственным магнитом. Мне доставляет облегчение признаваться в этом хотя бы сейчас, когда жена моя уже призвана Всевышним и видит все, и даже знает, что тогда я умолчал из самых лучших побуждений. Но даже ничтожная тайна в таком супружестве, каким было наше, похожа на крохотную горошину, которая мешает спать принцессе.
Вскоре разговор перешел на другие темы, и я долго рассказывал о своей одинокой бродячей жизни, а она преимущественно слушала. Хотя оба мы говорили очень непринужденно и о вещах как будто бы безразличных, мы испытывали сладкое волнение. Скоро, чересчур скоро мы расстались, как бы по молчаливому уговору, даже без рукопожатия, потому что каждый знал, что для нас это не пустая вежливость.
На следующий, четвертый день нашего знакомства мы встретились на том же месте рано утром как давние знакомые, но со смущением, нараставшим в каждом из нас. Когда она еще раз заговорила о грозящей мне опасности – а это, как я понял, было для нее оправданием наших встреч, – я, приготовив за ночь целую речь, начал говорить ей, как высоко ценю ее доброе внимание, ибо до вчерашнего дня даже не подумал бы никому рассказывать о себе. Внезапно она прервала меня пылким восклицанием: