За это время осаждающие могли бы ворваться в дом и застать нас врасплох; в самом деле, мы совсем забыли об опасности. Но тут раздался крик мистера Хеддлстона, и он спрыгнул с кровати.
– Что случилось? – спросил я.
– Горим! – закричал он. – Они подожгли дом!
Норсмор и я мгновенно вылетели в соседнюю комнату. Она была ярко освещена. Как только мы распахнули дверь, перед окном взметнулся целый смерч пламени, и лопнувшее со звоном стекло усыпало ковер осколками. Они подожгли пристройку, в которой Норсмор хранил свои негативы.
– Тепло! – сказал Норсмор. – А ну-ка, все назад!
Вернувшись, мы распахнули ставни и выглянули наружу. Вдоль всей задней стены павильона были сложены и подожжены кучи хвороста. Вероятно, они были смочены керосином, поэтому так ярко пылали. Пламя охватило уже всю пристройку и с каждым мгновением поднималось все выше и выше; задняя дверь находилась в самом центре этого гигантского костра; взглянув вверх, мы увидели, что карниз уже дымится, потому что свес кровли павильона поддерживали массивные деревянные балки. В то же время клубы горячего и едкого дыма начали наполнять дом. Вокруг не было ни души.
– Ну что ж! – сказал Норсмор. – Вот, слава богу, и конец!
И мы вернулись в «дядюшкину спальню». Мистер Хеддлстон надевал башмаки, все еще дрожа, но с таким решительным видом, какого я у него раньше не замечал. Клара стояла рядом, держа в руках пальто, которое она собиралась накинуть на плечи старика; в глазах ее было странное выражение: она то ли надеялась на что-то, то ли сомневалась в своем отце.
– Ну-с, леди и джентльмены, – сказал Норсмор, – как насчет прогулки? Очаг разожжен, и оставаться тут – значит изжариться. Что до меня, то я хотел бы до них добраться, хотя бы ненадолго, а там и делу конец.
– Другого выхода нет, – сказал я.
– Нет… – повторили за мной Клара и мистер Хеддлстон, но совершенно по-разному.
Мы спустились вниз. Жар был едва переносим, рев огня оглушал нас. Едва мы вышли в переднюю, как там лопнуло стекло, и огненный язык ворвался в окно, осветив весь павильон зловещим пламенем. В то же время мы услышали, как наверху грохнуло что-то тяжелое. Весь дом пылал, как спичечная коробка, и не только освещал море и сушу подобно гигантскому факелу, но и в любую минуту мог обрушиться нам на голову.
Норсмор и я взвели курки револьверов. Но мистер Хеддлстон, который отказался от оружия, отстранил нас властным жестом.
– Пусть Клара откроет дверь, – сказал он. – Тогда, если они дадут залп, она будет прикрыта дверью. А вы станьте за мной. Я послужу козлом отпущения. Грех мой настиг меня!
Я слышал, стоя позади с оружием наготове, как он бормочет молитвы прерывистым, быстрым шепотом, и сознаюсь, что презирал его, помышлявшего о каких-то мольбах в этот страшный час. Между тем Клара, смертельно бледная, но сохранявшая присутствие духа, отодвинула баррикаду у входа. Еще мгновение – и она широко распахнула дверь. Пожар и луна освещали отмель смутным трепещущим светом, и мы видели, как далеко по небу тянется полоса багрового дыма.
Мистер Хеддлстон, на мгновение обретший несвойственную ему решимость, резко оттолкнул меня и Норсмора, и мы еще не успели сообразить, в чем дело, и помешать ему, как он, высоко подняв руки над головой словно для прыжка в воду, выскочил из павильона.
– Вот он я! – вопил он. – Я Хеддлстон! Убейте меня и пощадите остальных!
Его внезапное появление, должно быть, ошеломило наших врагов, потому что Норсмор и я успели опомниться и, подхватив Клару под руки, бросились к нему на выручку. Но едва мы переступили порог, как из-за всех ближайших дюн сверкнули огоньки и раздались выстрелы. Мистер Хеддлстон пошатнулся, отчаянно и пронзительно вскрикнул и, раскинув руки, упал навзничь.
– Traditore! Traditore! – прокричали невидимые мстители.
Огонь распространялся так быстро, что часть крыши в этот миг рухнула. Огромный столб пламени взметнулся в небо; его, вероятно, видно было в море миль за двадцать от берега.
Каковы бы ни были по воле божьей похороны Бернарда Хеддлстона, но погребальный костер его был великолепен.
Глава 9О том, как Норсмор осуществил свою угрозу
Мне трудно рассказать вам о том, что последовало за этими трагическими минутами. Когда я оглядываюсь назад, все мне представляется смутным, напряженным и беспомощным, как бредовый кошмар. Я вспоминаю, как Клара прерывисто всхлипнула и упала бы на землю, если бы Норсмор и я не поддержали ее. Нас никто не тронул. Я, кажется, даже не видел ни одного из нападавших, и мы покинули мистера Хеддлстона, даже не взглянув на него. Помню, что я бежал, как человек, охваченный паникой, неся Клару то один, то вместе с Норсмором.
Почему мы выбрали своей целью мой лагерь и как добрались туда – все это совершенно изгладилось в моей памяти. Первое, что мне отчетливо вспоминается, был момент, когда мы уронили Клару около моей палатки и сами, сцепившись, стали кататься по траве. Норсмор яростно колотил меня по голове рукояткой револьвера. Он нанес мне две раны, и только потере крови я приписываю внезапное прояснение моих мыслей.
Я схватил его за руку.
– Норсмор, – как сейчас помню, сказал я. – Убить меня вы всегда успеете, сначала поможем Кларе.
Он уже одолевал меня. Но, услышав эти слова, тотчас вскочил на ноги, и мы бросились к палатке. В следующее мгновение он уже прижимал Клару к сердцу и целовал ее бесчувственное лицо и руки.
– Стыдитесь! – закричал я. – Стыдитесь, Норсмор!
И, еще не поборов головокружения, я начал колотить его по голове и плечам.
Он выпустил Клару и посмотрел на меня в бледном свете луны.
– Вы были в моей власти, и я отпустил вас, – сказал он. – А теперь вы нападаете на меня сзади. Трус!
– Это вы трус, – ответил я. – Разве она позволила бы вам целовать себя, будь она в сознании? Никогда! А теперь она, может быть, умирает, а вы теряете драгоценное время и пользуетесь ее беспомощностью! Отпустите ее и дайте мне оказать ей помощь.
Он с минуту смотрел на меня, бледный и грозный, потом внезапно отступил в сторону.
– Ну, так помогайте же!
Я опустился на колени и, как умел, распустил завязки ее платья, но в это время тяжелая ладонь опустилась на мое плечо.
– Руки прочь! – яростно прорычал Норсмор. – Вы что же, думаете, что у меня в жилах вода?
– Норсмор! – закричал я. – Вы и сами не можете помочь и мне не даете! Не мешайте, а то я убью вас!
– И к лучшему! – закричал он. – Пусть умирает. Подумаешь, важность! Прочь от этой девушки – и готовьтесь к бою!
– Заметьте, – сказал я, приподнимаясь, – я ни разу не поцеловал ее.
– Только попробуйте! – крикнул он.
Не знаю, что на меня нашло. Ни одного поступка в своей жизни я так не стыжусь, хотя, как утверждала моя жена, я знал, что мои поцелуи желанны ей, живой или мертвой. Я снова упал на колени, откинул волосы Клары со лба и с почтительной нежностью коснулся этого холодного лба губами. То был почти отеческий поцелуй – достойное прощание мужчины на пороге смерти с женщиной, уже преступившей этот порог.
– А теперь, – сказал я, – я к вашим услугам, мистер Норсмор.
Но, к моему изумлению, он стоял, повернувшись ко мне спиной.
– Вы слышите? – спросил я.
– Да, – сказал он, – слышу. Если хотите драться, я готов. Если нет, попытайтесь спасти Клару. Мне уже все равно.
Я не заставил себя просить. Склонившись над Кларой, я продолжал свои усилия привести ее в чувство. Она по-прежнему лежала бледная и безжизненная. Я уже начинал опасаться, что жизнь и в самом деле покинула ее. Ужас и отчаяние охватили мое сердце. Я звал ее по имени, вкладывая в это слово всю душу, я гладил и растирал ее руки, то опускал ее голову, то приподнимал, кладя к себе на колени. Но все было напрасно, и веки тяжело закрывали ее глаза.
– Норсмор, – сказал я, – вот моя шляпа. Ради бога, скорее воды из ключа!
Почти в ту же минуту он уже стоял рядом с водой.
– Я зачерпнул своей шляпой, – сказал он. – Вы не ревнуете?
– Норсмор… – начал было я, поливая водой ее голову и грудь, но он свирепо прервал меня.
– Да замолчите вы наконец! Вам теперь лучше всего молчать!
У меня и в самом деле не было большой охоты говорить. Мои мысли были всецело поглощены заботой о моей возлюбленной и ее жизни. Итак, я молча продолжал свои старания оживить Клару, и когда шляпа опустела, вернул ее Норсмору с одним только словом: «Еще!». Уж не помню, сколько раз он ходил за водой, как вдруг Клара открыла глаза.
– Ну, – сказал он, – теперь, когда ей стало лучше, вы можете обойтись и без меня, не так ли? Желаю вам доброй ночи, мистер Кессилис!
И с этими словами он скрылся в чаще. Я развел костер, потому что теперь уже не боялся итальянцев. Они даже не тронули мои скромные пожитки, оставленные в лагере. И, как ни потрясена была Клара переживаниями этой ночи, мне удалось – убеждением, ободрением, теплым словом и теми простыми средствами, которые оказались у меня под рукой, – привести ее в себя и немного подкрепить.
Уже совсем рассвело, когда из чащи послышался резкий свист. Я вскочил на ноги, но сейчас же раздался голос Норсмора. Он очень спокойно произнес:
– Идите сюда, Кессилис, но только один. Я хочу вам кое-что показать.
Я взглядом посоветовался с Кларой и, получив ее молчаливое согласие, оставил ее и выбрался из ложбины. На некотором расстоянии я увидел Норсмора, прислонившегося к стволу дерева. Как только он заметил меня, сразу же зашагал к берегу. Я почти нагнал его, еще не доходя до опушки.
– Смотрите! – сказал он, останавливаясь.
Еще два шага, и я выбрался из чащи. На всем знакомом мне пейзаже лежал холодный, ясный свет утра. На месте павильона виднелось черное пожарище, крыша провалилась внутрь, один из фронтонов обвалился, и от здания по всем направлениям тянулись плешины обгорелого дерна и кустарников. В неподвижном утреннем воздухе все еще вздымался прямой и тяжелый столб дыма. В обнажившихся стенах дома тлела груда головней, как угли в тагане. Возле самого острова дрейфовала парусная яхта, и сильные руки гребцов гнали к берегу большую шлюпку.