Страшно это – очутиться одному среди ночи против таких козней дьявольских! Но мистер Соулис был силен духом. Он спокойно повернулся и вышел из комнаты. Заперев за собой дверь, он стал медленно, шаг за шагом, в глубоком раздумье спускаться с лестницы. Ноги у него были тяжелые, точно свинцом налитые, и когда он сошел вниз, то поставил свечу на стол, стоявший у самой лестницы, а сам остался стоять у этого стола. Он был не в состоянии ни молиться, ни думать; холодный пот градом катился с его лба; он ничего не видел перед собой и не слышал ничего, кроме ударов собственного сердца. Так он простоял час, а может, и два – он потом не мог вспомнить. И вдруг послышались смех, какая-то жуткая возня и шаги в той комнате, где висел труп Дженет, а дверь в нее оказалась открытой, хотя пастор ясно помнил, что запер ее. Вслед за тем раздались шаги на площадке лестницы, и ему почудилось, что мертвая Дженет перегнулась через перила и смотрит вниз – прямо на него.
Тогда он взял свечу, со всей осторожностью выбрался из дома на улицу и пошел в самый дальний конец дорожки, проходившей у него под окнами. На дворе было темно, как в преисподней, и когда он поставил свечу на землю, пламя ее даже не колыхалось, она горела ясно и спокойно, как в доме. Вокруг ничего не шевелилось, только вода в реке чуть слышно плескалась в берега, да из дома по-прежнему доносились жуткие шаги, словно кто-то с трудом спускался с лестницы. Мистер Соулис хорошо знал эту походку: так ходила Дженет, и с каждым ее шагом холод и озноб все глубже проникали в его тело. Он мысленно поручил свою душу Творцу и помолился так: «О Господи! Дай мне силы на эту ночь, дай одолеть власть нечистого духа и огради от всяческого зла!»
Тем временем шаги спустились с лестницы и направились по коридору к дверям; он слышал, как рука шарила по стене, словно нащупывая дорогу впотьмах. Вдруг ивы над рекой закачались, зашумели мелкой листвой, закивали верхушками; над соседними холмами пронесся точно глубокий вздох, пламя свечи заколебалось и чуть не погасло: Дженет, со своей свернутой набок шеей, в темном заношенном платье и черной косынке на плечах, с кривой улыбкой на лице, стояла на пороге дома, словно живая. Но пастор знал, что она умерла, и знал, что там стоит не она, а ее труп.
Странное это дело, что душа, бессмертная душа человека, может так содрогаться в бренном теле; но пастор в этом убедился на личном опыте, и при этом сердце его не разорвалось.
Дженет недолго стояла на пороге дома; она сдвинулась с места и стала медленно приближаться к мистеру Соулису, к тому месту, где он стоял под старыми ивами над рекой. Казалось, Дженет готова заговорить, но не находит слов, поэтому она только сделала знак левой рукой. И тут же откуда-то налетел порыв ветра, словно злая кошка фыркнула, и задул свечу. Ивы застонали человеческими голосами. И в ту же минуту мистер Соулис понял, что останется он жив или умрет, а этому следует положить конец.
– Ведьма, нежить или дьявол! Кто бы ты ни была, – крикнул он, – заклинаю тебя властью Бога, сгинь! Если ты мертва, ступай в могилу! Если проклята навеки – в ад!
И в эту самую минуту Божья десница поразила с небес нечестивый призрак: дряхлое, мертвое, оскверненное тело ведьмы, надолго разлученное с могилой самим дьяволом, вспыхнуло серным огнем и тут же распалось в прах; грянул гром, потом хлынул ливень, и мистер Соулис, кое-как пробравшись сквозь колючую живую изгородь, опрометью бросился бежать в деревню.
На следующее утро, ровно в шесть Джон Кристи видел черного человека около Мак-Керна, около восьми его видели у дома менялы в Нокдоу; а вскоре после того Сэнди Маклеллан видел, как черный человек спускается по склону с Килмакерли. Тут нечего и сомневаться: это он так долго жил в теле Дженет, но в конце концов ему пришлось все-таки уйти. С тех пор дьявол больше не появлялся у нас в приходе Болвири.
А нашему пастору пришлось нелегко – долго он пролежал в бреду, не вставая с постели. Но с того самого часа он и сделался таким, каким вы сейчас его знаете.