– Думаю, сейчас самое время попрактиковаться в создании нашего диаконцерта, – предложила Доротея без всякого энтузиазма.
– Да, время еще есть. До магматической полости нам спускаться более шести часов. Я бы хотел сказать тебе кое-что… Если ты не возражаешь…
– Нет, конечно. Но… Если ты не сочтешь меня слишком назойливой… Я бы хотела побольше узнать о твоей жизни. Из бесед с дядей Роги я знаю, как ты родился. Не совсем обычным образом… Однако о многом он умолчал. Вероятно, он решил, что, если я узнаю о твоей тайне, это вызовет у меня отвращение.
– Ну и?..
– Удивительно, но это не так.
– А ты сильно рассердилась на меня, когда я пытался наладить с тобой дальнодействуюшую связь? Прошу простить…
– Я решила, что ты собираешься заманить меня в ловушку и открыть всем, что я – оперант. В ту пору это значило, что меня увезут с Каледонии. Поэтому и скрывала свои способности. Сколько могла…
– Я был просто бестактный идиот. Я слишком быстро взрослел – то есть поглощал знания, а так, в сущности, оставался ребенком, да еще избалованным, постоянно привлекающим внимание родни. Если бы не дядя Роги, я бы еще долго ходил задрав нос.
– Он объяснил мне, что ты ищешь бесед со мной, потому что одинок.
Невидимый разум коротко, сухо рассмеялся.
– Знаешь, встречаются древние старики, которые сами не знают, что несут. Я люблю дядю Роги, но иногда он становится невыносимо болтлив.
– Зачем стыдиться одиночества? Или скрывать его. Это вполне обычное состояние…
– Убеждаешь, что я не монстр и тоже способен испытывать чувства? Спасибо.
– Я рада, что ты ничего не скрываешь. И даже смеешься. – Она повернулась в сторону кристаллического хранилища, с улыбкой глянула прямо в его середину. – Это говорит о твоем психическом здоровье.
– Может быть. Я никогда не позволял хандре, всяким сопливым слабостям взять над собой верх. Так же, как и ты… Насколько я знаю.
– Я просто привыкла держать себя в руках. Единственный человек, память о котором не дает мне покоя, – это моя мама.
Она начала рассказывать Джеку о своей матери.
Позже, задумываясь о неожиданно накатившей на нее откровенности, Доротея сначала решила, что Джек незримо надавил на ее сознание, заставил раскрыться. Сердце не хотело этому верить, да и зачем вообще брать в расчет такое пошлое объяснение. В ту минуту ее потянуло исповедаться совсем по другой причине, простой, незамысловатой. Потому что Джек слушал. Ему было интересно… Память о детских годах камнем висела на шее, и не было другого способа избавиться от гнетущего груза, как рассказать другому человеку о том, что испытала она тогда на острове Айлей. Кто, кроме Джека, мог понять ее? Только он мог оценить, что она вынесла, разрываясь между любовью к матери и бабушке и желанием постоять за себя.
Она рассказала ему все – и об убийстве матери, дяди Роби и тети Ровен, и о таинственном ангеле, помогавшем ей советами… О том, как один за другим открывала сундучки с разноцветными могучими силами. Поведала о Фурии и Гидре…
Замолчав, она на мгновение почувствовала ужас от содеянного и страшное облегчение.
– Не знаю, почему я все тебе выложила, – призналась она. – Это не в моих правилах.
– Мне так хотелось побольше узнать о тебе. Все-все, что ты любишь и что не любишь. О чем мечтаешь и даже чего боишься…
Она одарила хрустальный сосуд долгим изучающим взглядом.
– Я открою, чего боюсь больше всего на свете. Я боюсь бесчеловечного мутанта, который насильно заставил меня открыть душу.
– Клянусь, у меня и в мыслях этого не было! В доказательство позволь поведать тебе историю, касающуюся некоего маленького детского разумишки, который вдруг обнаружил, что у него нет ни рук, ни ног, ни головы, ни слез, ни смеха, ни соплей… Ну, ничего, что было у других детей.
Доротея молча поднялась и заварила себе кофе. Потом она вернулась на прежнее место. Джек выплыл из хрустального дома и тончайшим, просвечивающим серебристым облачком расплылся над пультом управления. Он рассказал о своем рождении, о детстве. Голос его звучал ровно, временами даже весело и едко, и от этих смешинок у Доротеи слезы выступили…
Скоро буровая машина миновала слой Мохоровичича и погрузилась в мантию.
Они уже более свободно проболтали пару часов – он о себе, она о себе. Потом приступили к тренировкам. Спустя час сделали перерыв – Доротея плотно пообедала… Потом опять болтали, уже совсем непринужденно, и когда машина неожиданно остановилась, достигнув, конечно, точки маршрута, девушка напрочь забыла, кто ее напарник. Он был просто Джек, с ним можно подружиться.
– Внимание! Аппарат опустился на глубину сто шестьдесят восемь, точка, два километра ниже уровня моря. Все ремонтные и контрольные операции приостановлены. Можно переходить на ручное управление. В случае перехода на ручное управление и включения альтернативной навигационной программы прошу предупредить заранее.
– Продолжай вести машину, – ответил Джек. – Свяжи меня с другими экипажами. Всем привет. Ребята, мы прибыли.
Три светлые отметки горели на экране центрального монитора. Машины погрузились в самую сердцевину резервуара расплавленной магмы, в то время как аппарат Доротеи занял позицию под крышей.
Голос Джима Маккилви прозвучал в динамике:
– Докладываю обстановку. Все аппараты заняли исходное положение. Буровые машины один, два, три находятся на глубине сто семьдесят пять, точка, пять километров, азимут – девяносто градусов. Д-4 находится на глубине сто шестьдесят восемь, точка, два километра, азимут – триста. Температура снаружи оболочки сигма-поля – один-один-ноль-шесть градусов, давление – пятьдесят восемь кило-бар, что в пятьдесят восемь тысяч раз превышает давление на уровне моря.
– Боже мой! – прошептала Доротея.
– Я уже успел познакомиться с цифрами, – сказал Джек. – Есть ли какие-нибудь изменения в химическом составе и физических характеристиках магмы по сравнению с расчетными?
– Нет, – ответил Маккилви. – Мы уже сделали все необходимые анализы.
– Тогда пора начинать…
ЦГ-шлем всплыл с того места, куда его положил Джек, не спеша, по дуге пролетел по воздуху и сам собой нахлобучился на сосуд, в котором располагался мозг. Силовой кабель, подобно золотистой змее, покачивая разъемом-пастью, начал вытягиваться и наконец воткнулся в специальное гнездо, расположенное на затылке переносного пульта-шлема. На лобной части загорелись две лампочки, показывающие, что чистое сознание готово к работе.
Доротея тоже надела шлем. Как всегда, ее сначала передернуло от страха – она с детства боялась тесных и темных пространств. К счастью, новая модель имела вырез для нижней части лица, так что она могла нормально дышать и говорить. Микроэлектроды вонзились в черепную коробку, проникли сквозь кости в нужные точки мозга. Она почувствовала, как неизмеримой мощью наливается ее сознание.
Теперь она снова обрела зрение – увидела консоль с многочисленными кнопками, клавишами, тумблерами и шкалами приборов, экран дисплея. Более того, ЦГ усиливал ее собственные ощущения. Она слышала, как бьется сердце, как воздух вибрирует в легких, даже как по жилам струится кровь… Любой, едва слышимый шорох, раздающийся в рубке, становился сравним с ревом ракеты. Касание языка внутренней поверхности зубов она воспринимала как гулкое шлепанье… Но все эти звуки, образы, ощущения исчезнут, как только она сольется с Джеком в могучем диаконцерте…
Я готова , – сказала она.
Тут же из ее поля зрения исчезли приборы, экран, стены рубки. Она больше не ощущала себя человеческим существом, а неким сгустком энергии, подвешенным во мраке. Рядом висел такой же светящийся шар. Редкий малиновый туман плыл вокруг – в этом, сформированном мыслью пространстве, казалось, звучали две ноты. Внизу, выбрасывая языки огня, бурлил океан магмы. Медленно вся эта расплавленная масса взбухала и поднималась вверх. Кое-где отдельные струйки обжигающей жидкости уже проникали в толщу нависающих пород.
Доротея, освоившись, поняла, что, сделав небольшое усилие, она может взглядом пронзить толщу магмы – тогда далеко внизу видны три группы белых светящихся точек. Это сознания остальных участников подземной экспедиции.
В мозгу раздался голос Джека: Сливаемся !
Два зеленых облачка, плавающих в малиновом тумане, по спирали, вращаясь на ходу, поплыли друг к другу. Ровно звучащая музыка начала постепенно изменяться – два главных тона то сближались, то расходились, заунывная и в то же время захватывающая песня отозвалась в сердце Доротеи. Это была красивая, добрая мелодия, ее хотелось прослушать до конца.
Не отвлекайся!..
Когда два зеленоватых шара почти слились в один, яркий конус изумрудного цвета ударил из новообразованной структуры и коснулся верхней границы расплава в резервуаре. Луч вычертил яркую искрящуюся окружность, которая быстро начала расширяться, пока не покрыла всю видимую поверхность пузыря. Отростки магмы, протянувшиеся вверх, тут же рассеялись, словно подрезанные…
Джек долго формировал и градуировал сотворительный импульс. Доротея являлась как бы его фокусирующей линзой, через которую энергия била в намеченное место. При этом она тоже увеличивала мощь силового потока. Она только теперь до конца поняла замысел Джека, его масштаб. Это была смертельно опасная игра. Любая рассогласованность в их действиях, задержка в исполнении команды могла нарушить стройность истечения энергии, искривить вектор. Тем не менее сердце подсказывало Доротее, что их метаобъединение сработает на «отлично». Она почувствовала, как в душе разгорается азарт. Прочь сомнения!..
Вот она, крышка люка, ты готова, Алмазик? – спросил Джек.
Да, – пропела она. – Да!!
Вибрирующие музыкальные звуки пришли и от других оперантов, они тоже доложили о готовности – тут же восемь белых огоньков – там, в глубине пышущего жаром океана! – закружились в диковатом, прыгающем танце. На первый взгляд в их движениях не было никакого смысла, и все равно мелодия, звучавшая в недрах расплава, поразила Ди своей слаженностью и красотой.