т что-то эдакое – эффект будет примерно тот же, что после рассказов о якобы внедренных под кожу чипов чудаками из моего времени. За Драгомировым лишь окончательно укрепится слава городского сумасшедшего.
Наверное. И все же, все же…
Ох, Яша прибьет меня на месте!
– Что вы хотите? – выдавила я через зубы, проклиная себя и собственную глупость.
А Драгомиров, снова подойдя к воротам вплотную, подавшись ко мне, вкрадчиво произнес:
– Чтобы вы свели меня со своими кураторами.
– Это невозможно! – возмущенно выпалила я. Чего удумал… – Это невозможно и, главное, абсолютно ничем вам не поможет! Моим, как вы выразились, кураторам дела нет до фон Гирса!
– Так кураторы все-таки есть?
Я прикусила язык, но было уже поздно.
Драгомиров взглядом указал на засов калитки и то ли попросил, то ли потребовал:
– Впустите меня, Марго. Мы уже привлекаем внимание – а поговорить нам нужно серьезно и обстоятельно.
Что правда, то правда – пешеходная дорожка вдоль паркового забора была местом оживленным, прохожие давно уже на нас оглядывались и, чего доброго, успели услышать лишнее. Драгомиров, разумеется, и раньше бывал в нашем парке (перемахнуть через забор можно запросто), но добровольно открывала для него ворота, наверное, я одна. Потому и входил он сюда нерешительно и как будто даже с замиранием сердца.
Впрочем, таиться он не собирался, к сожалению. Мимо меня прошел по парковой дорожке меж заснеженных кустарников – с интересом крутил головой, осматривался, и даже диковатая улыбка появилась тогда на его губах. Остановился он только у фонтана с механическими розами.
– Вам лучше не попадаться никому на глаза, не то мне достанется… – неловко попросила я.
– Извините, – тотчас очнулся Гриша. – Простите, столько воспоминаний нахлынуло. Сто лет не бывал в этом парке днем.
– А ночью, значит, бывали?
– Пару раз, может быть…
Я передернула плечами. Окно моей спальни как раз выходило на парк, и я частенько ленилась зашторивать его, когда переодевалась… Хотя вполне могла бы предвидеть, что от этого маньяка можно ожидать всего!
– Я уж и забыла, что вы тоже когда-то здесь жили, – пробормотала я. – Давайте уйдем куда-нибудь, не хочу, чтобы вас видели слуги.
Тот послушно кивнул и сам же предложил:
– Там, за оранжереей с зимним садом есть укромное местечко, пойдемте.
Укромное – не то слово: за зимним садом, в дальнем углу парка, куда мы с Надей почти не заглядывали, притаились старые ржавые качели под большим навесом. Летом, нужно думать, качели сплошь были оплетены вьюном, который и сейчас, в декабре, черными сухими ошметками покрывал добрую их часть.
– Двадцать лет назад, – вспомнил вдруг Гриша, – вдоль всего парка тек ручей. Небольшой, но у качелей было самое глубокое его место – заводь, где даже лягушки водились. Мы с Кики пропадали здесь часами: я мастерил кораблики, а она спускала их на воду.
– А ваш брат? – не удержалась я от любопытства.
– Нет, Георг никогда в этом не участвовал. – По лицу Гриши пробежала тень. – Руками он сроду ничего делать не умел, а игры его интересовали лишь те, что подразумевали соперничество. О, в них ему не было равных.
– А вы, значит, всегда проигрывали?
– Получал почетное второе место, – криво усмехнулся Гриша. – С тех пор ненавижу вторые места… Впрочем, – он быстро вернул на лицо маску безразличия, – не думайте, Марго, что меня это задевало: играть с Кики мне нравилось куда больше. Представляете, она выискивала самую большую жабу и хвасталась, что поцелует ее, как только ей исполнится восемнадцать. Мол, тогда жаба превратится в принца.
Я улыбнулась. Кики прелесть все-таки.
– И что – поцеловала? Ее муж Мишель вроде не похож на жабу.
– Это как сказать, – Гриша презрительно скорчился. – Тот еще тип. Он игрок, знаете ли. Уж сколько раз Кики вытаскивала его из клубов и перезакладывала драгоценности, потому что он проигрался в ноль. Но она его любит и говорит, что счастлива. Брат мог воспрепятствовать их браку… но я даже не виню его, что он этого не сделал. Кики в любом случае не послушалась бы – еще сбежала б, чего доброго.
– Надо же… а с виду они чудесная пара.
Признаться, я была поражена.
– Они и правда чудесная пара. Мишель – не самый худший супруг среди моих знакомых. А грехи – у кого их нет? Верно, Марго?
Я напряглась. И не зря, как выяснилось секундой позже.
– Господин, что увез вас тогда из моей квартиры, – многозначительно продолжил Гриша, – это один из ваших кураторов, верно? Я так и знал, что никакой он вам не брат! И, позвольте спросить, что вам все-таки понадобилось в особняке, если не его хозяин? На очередную охотницу за ценностями вы не похожи.
– Хоть на этом спасибо… Послушайте, есть у меня кураторы или нет, но цели у нас с вами действительно разные. Моя – помочь Наде и найти убийцу ее матери, а ваша – поквитаться с братом за детские обиды…
– …это не детские обиды! – перебил Гриша, но я ему сказать не дала:
– Это детские обиды! – я повысила голос. – Смерть этой несчастной женщины, может, и стала последней каплей, но вовсе не первопричиной того, что вы терпеть не можете брата. Ведь так? Вы сами сказали – ненавидите быть вторым. Да все вы, мужчины, одинаковые – соперничество у вас в крови! Жить без этого не можете! Столько лет терпели, даже невесту ему уступили – и все равно взорвались, наконец. Теперь жизнь готовы спустить псу под хвост, лишь бы доказать всем, что вы лучше брата. Как же это глупо…
Невероятно – но пока я говорила, не раз на лице Драгомирова проскальзывало что-то похожее на сомнения. В какой-то момент он и вовсе отвел взгляд, насупился и будто уж готов был пойти на попятную.
Ага, разбежалась, Марго…
– Глупо? – зло спросил он и снова вскинул на меня резкий взгляд. – И убийства тех девушек – тоже глупости и мои детские обиды? Все они были гувернантками Нади! И все были отравлены! Это уж точно не может быть совпадением.
Признаться, теперь уж усомнилась я. Но тоже не желала сдавать позиций:
– Насчет отравления – это ведь только ваши догадки? И, потом, вы сами сказали, что четвертая в последний раз вышла из дома сама, на своих ногах! Вовсе не фон Гирс вывез ее труп в багажнике. А если напряжете память, то наверняка вспомните, что и другие тоже уходили из дома сами. Ведь выходили? Сами?
Совсем уж невероятно, но Драгомиров усомнился снова:
– Действительно, я видел лишь, как они уходят из дома – но не возвращаются… Я даже записи вел по этому поводу: во всех четырех случаях было именно так. Более того, они уходили как будто тайком – рано утром или поздно вечером. Но, право слово, я мог и ошибиться! Банально прозевать их возвращения.
– Все четыре раза? – скептически уточнила я. – И четыре раза прозевали, как фон Гирс волочил мертвые тела из дома в свой автомобиль? Ведь от дверей до гаража расстояние приличное, а ему непременно нужно было избавиться от тел каким-то образом! Если и правда он их всех убил.
Но Гриша и сейчас признавать поражение отказывался. Вот же упертый! Настоящий маньяк!
– Возможно, фон Гирс нарочно выманивал девушек из дома, – предположил он. – Встречался с ними в городе, убивал в номере дешевой гостиницы на окраине и лишь потом избавлялся от тела…
– …ну или фон Гирс вообще не имеет к этому отношения. Как вариант. Вы не думали, Гриша, что в особняке могут находиться люди, у которых куда больше причин убивать гувернанток?
– У кого же? – он подозрительно сузил глаза.
А у меня почему-то не хватило духу заявить вслух, что это сделала Вера. Многое указывало на нее – да почти все! Но вот так обвинить человека безо всяких доказательств, лишь исходя из интуиции, я не сумела.
Здорово было бы, если б Гриша сейчас уловил мои старательно посылаемые флюиды и догадался сам – но он либо не догадался о Вере, либо догадался, но не поверил.
Он долго смотрел на меня с прищуром прозрачных голубых глаз и явно что-то обдумывал.
– Может быть, вы и правы, Марго… – заключил Гриша, в конце концов. Но порадоваться победе я не успела. – Но если и правы – я все равно хочу встретиться с этим вашим Яковом. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы найти виновного. Это единственное, чего я по-настоящему хочу, Марго. А если окажется, что мой брат не при чем… я, конечно, удивлюсь, но приму это. Обещаю.
– Не примите… – шестым чувством угадала я и покачала головой.
А Гриша взорвался:
– Поймите вы, что мне нужно знать правду! Столько лет прошло, а я все не могу найти себе места, не могу успокоиться. Как я могу быть спокоен, если ее больше нет, а убийца ходит по земле, развлекается и радуется жизни? Как?! Что бы вы сами делали на моем месте, Марго?
– Слава богу, я никогда не была на вашем месте, – пробормотала я неловко. – И, надеюсь, что никогда не буду. Хорошо, я подумаю… передам вашу просьбу Якову. Но если он откажет – не смейте меня больше просить!
– Спасибо… – Гриша, по-моему, сам не поверил, когда я согласилась. – Редко встретишь подобную доброту и проницательность у красивой женщины!
Он ухватил мою руку и попытался, кажется, поцеловать – насилу я ее вырвала.
– Ах, оставьте, сударь, ваше амикошонство и грубую лесть!.. – полушутливо возмутилась я. – Лучше верните телефон… то есть прибор. Немедленно!
– Телефон, значит… – Гриша игриво улыбался, однако глаза оставались серьезными. – Держите – но уговор есть уговор. Вы обещали.
Телефон (точнее, его разбитые остатки) Гриша держал во внутреннем кармане сюртука, в узелке из носового платка. В общем, взглянув на них, я поняла, что в ремонт по гарантии я свой телефон точно не сдам.
– Я помню, что обещала, но не радуйтесь слишком, – сказала я, уже выпроводив Гришу за ворота. – Яков наверняка откажет.
– И все равно спасибо. Я верю, что вы хотя бы попытаетесь.
Гриша снова стоял по ту сторону ворот, но не язвил теперь и говорил вроде бы искренне. А глаза у него действительно теплые. Согревают. Да и внешне он очень даже ничего; нос-то точно был сломан в драке, но, ручаюсь, когда-то был не менее изящным, чем у брата. Это хорошо: значит, детишки будут красивые.