Когда же наряд с горем пополам нашелся, волосы были подвиты и уложены, губы подкрашены, и даже «хрустальные туфельки» очищены от грязи (спасибо прекрасной питерской зиме) – явилась Мачеха и обломала всю малину.
– Куда-то собираешься? – как и неделю назад поинтересовался Яша, застав меня на пороге.
– Собираюсь. И ты меня не остановишь!..
За свою свободу я собралась уж воевать по-настоящему. Но в последний момент углядела, что Яша сегодня причесан и выбрит особенно тщательно – будто на бал собрался. А через руку его перекинут суконный чехол, в каких хранят обычно… дорогие вечерние платья.
– Яша…
Да он не Мачеха, он моя Фея-крестная!
Я простила его моментально. Даже бросилась ему на шею и смачно поцеловала в щеку.
– Яша, ты прелесть! Так мы едем на бал к Вишняковым?!
– Разумеется, едем, – заверил он.
Однако когда я потянулась ручками к суконному чехлу, он ревниво его отодвинул.
– Это не тебе, там мой смокинг.
Чехол он бросил на диван, а меня поманил к себе – чтобы распахнуть одну из дверей и снова представить мне гардеробную комнату, возникшую невесть откуда.
Никогда я не привыкну к этим фокусам…
– Знаешь, какая самая возбуждающая сцена была в «Пятидесяти оттенках серого»? – спросила я, лаская взглядом вечерние туалеты.
Яша приподнял бровь.
– Когда он нежно взял ее за руку и привел… к гардеробу, доверху набитому шикарными платьями! Тебе не понять. Но, поверь, пробирает до костей.
Яша покачал головой, но я увидела улыбку, которую он старательно прятал.
– Собирайся скорее, – поторопил он. – У нас не так много времени.
Я была нескромна. Выбрала броское, винно-красное платье с завышенной по местной моде талией и жестким корсажем, украшенным черной вышивкой и бисером. Юбка у платья была шелковой, летящей, струящейся по ногам, и имела верхний слой из прозрачного черного муслина – и даже небольшой треугольный шлейф, который забавно звенел стеклярусом при каждом моем шаге.
С сотней мелких пуговок помогла управиться Арина, несколько опешившая, когда такая красотища, вот так «вдруг» отыскалась в моем чемодане. Не рассказывать же ей про Ордэне? И Арина же посоветовала вместо жесткого, убивающего желание жить корсета, воспользоваться неким новомодным, о котором она вычитала в журнале у бывшей хозяйки, и который тоже «вдруг» нашла в моем обновленном гардеробе. Длиной он доходил почти что до середины бедра, зато был легким, эластичным и даже позволял свободно дышать – невиданная роскошь, должна заметить.
К платью полагались соболий палантин и белые атласные перчатки выше локтя.
Названый братец на этот раз моему выбору не противился. Оглядел меня придирчиво и кивнул с одобрением.
Да Яша и сам выглядел сегодня как сказочный принц: оказывается, я так привыкла к нему, что и не замечала прежде, как он хорош собой. Тем более облаченный в смокинг и начищенные, блестящие не хуже моего платья, ботинки.
– Изволите сопровождать меня на бал, сударь?
Я с напускной изящностью присела в реверансе – оступилась, правда, и чуть не зацепила каблуком нежнейший муслин шлейфа – но Яша и теперь не стал осуждать. Решил, наверное, что поздновато учить меня манерам.
Он даже поддержал мой игривый настрой:
– К такому платью, сударыня, непременно полагаются бриллианты.
– Бриллианты? – повторила я недоверчиво.
– И жемчуга. Черные жемчуга.
Я насторожилась, а Яша кивком головы указал на то, что давало фору даже хрустальным туфелькам…
Да какие, к черту, туфельки! На кофейном столике, где прежде стояла лишь ваза с веткой рябины, теперь красовался оббитый изнутри бархатом ларец, а в нем – тонкая, хрупкая, воздушная, будто сплетенная из золотых и серебряных нитей – тиара. В вечернем газовом освещении она сияла радужными бриллиантами и переливалась расписным гильошем. Мягко светились перламутром двадцать шесть черных жемчужин. Да, это была Тиара Маргариты.
– Яша… – выдохнула я, забыв вдохнуть. – Как? Откуда?
Впрочем, понятно откуда. Ручаюсь, именно за ней мы отправились в Город утраченного.
– Она настоящая?
– Самая что ни на есть настоящая, – заверил Яша. – Сделанная рукой знаменитого Карла фон Гирса в подарок единственной дочери.
Я не смела даже приблизиться к украшению, чтобы рассмотреть его получше – и настоящим святотатством посчитала, когда Яша запросто взял ее в руки и принялся закреплять в моих волосах…
– А если Кики или Драгомиров ее узнают?
– Надеюсь, что узнают. – Яша заговорщически подмигнул. – Не бойся, я буду рядом.
Мне все это было не по душе, но спорить я не стала. Надеюсь, он знает, что делает…
* * *
Сани лихо мчались по заснеженным улицам – только ветер в ушах свистел. Когда перед поворотами извозчик все-таки соизволял придержать лошадку, я успевала оглядеться и налюбоваться красотой, устроенной в Петербурге к этой новогодней ночи.
А любоваться было на что.
Дома и особняки, как волшебные шкатулки, сверкали фонарями и елочными гирляндами; витрины лавочек – будто соревновались меж собой в великолепии – представляли целее композиции с картонными фигурками волхвов, Девы Марии и младенца Иисуса. Из каждого окна непременно доносилась музыка, а где-то в отдалении ярко вспыхивали огни фейерверка.
Мы припозднились. До полуночи оставалось немногим меньше двух часов, когда мы все-таки добрались до особняка господ Вишняковых. Вряд ли это заметил кто-то, поскольку гости давно уж были навеселе – смеялись, шумели, шутили, и едва удалось нам с Яшей протиснуться дальше передней.
Умом я понимала: нужно сперва удостовериться, что старшего фон Гирса и правда нет на празднике – но глаза выискивали в толпе одно-единственное лицо.
И нашли.
Господин Драгомиров, по-видимому, и сам только что приехал. Еще одетый в элегантное черное пальто, он стоял средь толпы – но совершенно сам по себе. Я подумала тогда, что в этом мы с ним похожи: оба чужаки здесь. А вот чудаком Гришу назвать сейчас язык не повернулся бы ни у кого… Одетый с иголочки, выбритый так чисто, каким я его еще ни разу не видела, а русые волосы причесаны модно и гладко, даже, кажется, напомажены слегка.
Сдается мне, он совершил настоящую сделку с совестью, когда одевался на этот праздник.
И почему я раньше не замечала, что он настолько красив? Как ровна его осанка, широки плечи, и как горд и величествен чеканный профиль его лица…
Стайка барышень, ведомых маменькой, с деланной скромностью стреляли в его сторону глазками, поправляли локоны, проходя мимо, и милейше краснели. Гриша на них не смотрел. Взглядом он старательно выискивал кого-то в толпе.
И тоже нашел.
– Я уж боялся, что вы не приедете, Марго, – сказал он первым делом, не успев даже поздороваться. – Рад, что вам лучше. Вы сегодня необыкновенно… кхм… красивы.
Все-таки мужчины в любую эпоху есть мужчины. Гришин взгляд легко и невесомо, будто бы случайно, окинул, меня от макушки до пят. Еще более случайно задержался в районе декольте – и живо вернулся к моим глазам. Нет-нет, так и говорил этот его взгляд, – я только в глаза вам и смотрел, остальное вам померещилось.
Если он узнал жемчужную тиару в моих волосах, то виду не подал: декольте его увлекло заметно больше.
– Вы тоже сегодня… кхм… постарались, – не осталась я в долгу. – Это что у вас – помада на волосах?
Наверное, я смела этим все правила этикета, но все равно шагнула к нему еще ближе, чтобы легонько коснуться его волос.
– Хрустят…
Гриша смотрел мне в глаза, и на его лице была улыбка – тихая, почти умиротворенная. Как, оказывается, красивы его губы, когда он улыбается. Признаться, дерзкой этой выходкой я хотела его смутить – но теперь, стоя так близко к нему, дыша его одеколоном с горькой ноткой кардамона, была смущена сама.
…Слава богу, какая-то дама нечаянно задела меня локтем, и наваждение спало. Очнулся и Гриша.
– Да… помада, – запоздало ответил он на мой вопрос. – В цирюльне сказали, без этого нынче нельзя. Гриша пожал плечами и, как будто извиняясь, подцепил отворот пальто: – я, признаться, уже лет шесть не надевал всего этого. Совершенно отвык. Что ж… надеюсь очень скоро увидеть вас в бальной зале, Марго.
Я даже оскорбилась:
– Разве не вы меня проводите?
– Разве это правильно – незамужней даме появляться в обществе не родственника?
– Разве вам есть дело до правил?
– Мне – нет, но…
– Тогда мне тем более нет, – отрезала я.
Тем более что «родственник» мой где-то запропастился.
Я с удовольствием отметила, как губы Гриши снова тронула легкая улыбка. Он отдал свое пальто и охотно выставил локоть, за который я, не раздумывая, крепко уцепилась. Если уж являться на первый в своей жизни бал – то лишь в обществе такого мужчины, как господин Драгомиров.
И гори все синим пламенем!
– Господин Григорий Драгомиров и… Маргарита Лазарева! – с заминкой, но все-таки прочитал наши имена распорядитель бала.
Танцевальная зала Вишняковых была не в пример скромнее, чем в роскошном особняке на Мойке – наверное потому здесь казалось столь тесно. В центре – огромная ель, упирающаяся верхушкой в потолок; вокруг кружатся пары под аккомпанемент музыкального квартета. Квартет явно устал и играл что-то нестройное, но задорное и ужасно громкое. Мне, впрочем, это было на руку: чтобы услышать Гришу, мне приходилось опять стоять так близко к нему, что я ничего уже не чувствовала, кроме запаха его кардамона.
– Кажется, нам везет! – пыталась я перекричать оркестровый тромбон. – Никому до нас дела нет – все заняты лишь танцами!
– Ошибаетесь! Видите тех кумушек вдоль стен? Они все видят, все слышат! К утру каждая собака в Петербурге будет знать, какое на вас было платье, и сколько раз я с вами заговорил.
– Полагаете, вашей репутации скандалиста это повредит?
– Моей репутации уже ничего не повредит. Но вашей – может.
Боже, он беспокоится о моей репутации… В последний раз о моей репутации беспокоилась бабушка, когда во втором классе я забыла надеть в школу юбку.