– Я буду за дверью, – сказал Гриша, расценив мое молчание по-своему.
Вот уж не думала остаться с этим человеком еще хоть раз наедине. Чудно начинается год…
– О чем же вы хотели поговорить?
Георг чувствовал себя куда свободней, чем я: и Гришина невыплеснутая ярость, и моя усталость его, скорее, забавляли. На мой вопрос он искривил губы в улыбке и посмотрел куда-то чуть выше моей головы.
На тиару?
Я взревела:
– Да боже ж мой! Хотите тиару? Забирайте! Только оставьте меня в покое!
Украшение запуталось в моих волосах, но я и боли не почувствовала, когда сорвала его – всучила Георгу. Он взял ее вполне охотно, крепко сжал в руке, но уходить и теперь не торопился.
– Мне нужна не только тиара, – продолжил он ласковым голосом, в котором я отчетливо слышала фальшь. – Я хотел сказать вам, Марго: мне жаль, что я поступил с вами так, как поступил.
Разглядывая тиару, отыскивая на хрупком ободке клеймо Карла фон Гирса, он прошелся по комнате и каким-то неведомым образом опять оказался рядом со мной.
Поднял глаза, смело встречая мой взгляд.
Почему я раньше не замечала, как он похож на рептилию. Скользкую и хладнокровную – с ледяными, но гипнотически-красивыми глазами.
Ненавижу рептилий. Крысы с их лысыми хвостами и острыми зубками – и те симпатичней.
– Мне тогда этот поступок казался правильным… – вздохнул он, наверное, сам не понимая, как фальшивит. – Слишком уж сильные чувства вы у меня вызвали. Я просто испугался.
Как и тем проклятым вечером Георг поднял руку и ласково погладил мою щеку.
– Вы так красивы сегодня, Марго. Зачем вы танцевали с моим братом? Хотели заставить меня ревновать?
Ну разумеется. В этом все дело: старшенький не хочет делиться с младшим своими игрушками.
Надо было сдержаться, конечно, но какое-то злое, истеричное веселье вдруг прыснуло в мою кровь.
– Конечно! – с сарказмом заявила я. – Все – чтобы заставить вас ревновать. Выйду за вашего брата и нарожаю ему двух… нет, трех детишек – я тоже, чтобы заставить вас ревновать!
Георг бесстрастно приподнял брови:
– Вы собрались замуж за моего брата?
– А почему нет? – делано изумилась я. – Ведь все ваши игрушки рано или поздно достаются ему – так?!
Зря я это сказала. Это было жестоко. Будь я чуть поумнее – немедленно извинилась бы.
А холеное лицо Георга преобразилось мгновенно… Фальшивая улыбка уступила место вполне искренней злобе, верхняя губа непроизвольно задрожала и, молниеносно, как змея бросается на жертву, фон Гирс отвесил мне звонкую оплеуху.
– Ты ногтя ее не стоишь, дрянь! Не вздумай себя с ней сравнивать!
О… так вот он настоящий, обворожительно-обольстительный господин барон!
Странное дело, я даже обиды не чувствовала. Наоборот, я, может, была ему благодарна и за эти слова, и за пощечину – иллюзий, по крайней мере, не осталось.
Не говоря ни слова, я грубо толкнула его в грудь – чтобы не стоял на дороге, и скоро направилась к дверям. Ко мне уже торопился Гриша: шум, должно быть, услышал.
– Все хорошо? – с сомнением спросил он.
– Да… я хотела бы уйти. С Надей я увиделась и простилась, мне больше незачем здесь оставаться. Пойдем!
Не хотелось скандалов на празднике Кики: я крепко ухватила его за руку и повела прочь.
Но это никогда не кончится…
– Марго! – окликнул фон Гирс, когда я еще не покинула комнаты. – Что ж, мне остается только счастья вам пожелать! А ты везунчик, мой дорогой брат: m-lle Лазарева диво как хороша в бальной зале, но в спальной… – он мерзко цокнул языком. – Я буду по ней скучать.
– Что?.. – вопросительно оглянулся Гриша.
– Ничего! Не слушай его, – отрезала я, еще надеясь просто уйти.
Хотела б сейчас, чтобы Гриша был чуть менее упрямым. Но нет, слова брата явно его заинтересовали. Он насторожился и вернулся к нему.
Позади меня гремела музыка, веселились танцующие пары. Не знаю, что расслышали они, но кумушки у стен, уверена, слышали и видели все…
– Что ты сказал? – обманчиво спокойно уточнил Гриша у брата.
Георг свободно пожал плечами:
– Что слышал. Наша Марго чудо как хороша в спальной, и я буду…
Договорить он не смог: широко размахнувшись, Гриша ударил его по лицу.
Что-то оглушительно хрустнуло, Георг сдавленно вскрикнул – попятился, наткнулся на стул и свалился рядом. Хрупкая тиара выпала из его рук и со звоном покатилась по полу.
Гриша повернулся ко мне – а я, не придумав ничего лучшего, просто развернулась и направилась к выходу. Думать ни о чем не хотелось. Не сейчас.
Переполох в танцевальной зале ощущался, хоть и мало кто мог объяснить, что случилось. А я все шла и шла – через залу, вестибюль, потом переднюю, спустилась по лестнице и бросилась в морозную новогоднюю ночь. Я не сразу сообразила, что не взяла верхней одежды, но даже холода не чувствовала.
– Марго!
Гриша шел следом – не ускорял шаг, но и отступать не собирался. Глупо, наверное, бежать от разговора, как нашкодившая первоклассница… Лучше покончить все разом. Я остановилась. Не поворачиваясь, дождалась, пока он подойдет.
– Ты с ума сошла? – спросил он первым делом и довольно спокойно. – Едва выздоровела – и с голыми плечами на мороз!..
Гриша скинул собственное пальто и укрыл меня. Тоже мне, заботливый… Я робко подняла глаза на его лицо. Может, все еще обойдется?
Не обойдется…
Брови сведены над переносицей, глаза – прозрачно-голубые, но словно огнем горят. Такой взгляд у него был при первой нашей встрече, а всего, что случилось позже – словно и не бывало.
– Это правда? – хмуро спросил Гриша. – То, что он говорил?
Я плотно закрыла глаза. Всем богам молилась сейчас, чтобы не разрыдаться, и – выпалила:
– Да! Ты с первого дня знакомства прочил меня ему в любовницы – так радуйся, что предвидел события!
Но он не радовался. Шумно и устало выдохнул, потер руками лицо.
– И давно это у вас?
– Было лишь единожды, – буркнула в ответ. – Гриша, я… я обещала Наде навсегда остаться с ней. А как я могла это устроить, будучи всего лишь гувернанткой?! Гувернантки у нее меняются раз в пару месяцев! Я должна была что-то предпринять! Обязана была!
– Так ты надеялась, он женится на тебе?
– Нет! То есть, я думала об этом… ох, не знаю.
– Ты любишь его?
– Да нет же! – вскричала я. – Люблю я Надю! Люблю маму с папой, своих сестер и совсем чуть-чуть этого негодяя Яшку – сама, правда, не знаю за что. А ты… мы с тобой… я надеялась, ты поцелуешь меня, пока били часы…
Господи, я так жалко выглядела сейчас, что сама себе была противна. Зачем я это сказала? Хотела, чтобы он поцеловал меня если не тогда, то сейчас, мы бы забыли все, жили долго и счастливо, и действительно я родила бы ему этих трех детишек?..
И почему голос у меня такой, будто я оправдываюсь? Не за что мне оправдываться, и нечего ему объяснять! Гриша мне не муж и не парень! Как он вообще смеет чего-то от меня требовать!
Да и целовать меня сейчас он тоже не собирался…
И тогда я поняла главную причину, по которой отправилась тогда в спальню фон Гирса:
– Мне хотелось сделать тебе больно, – вполне осознанно заявила я. – Да. Так же как ты мне – своим враньем, будто ты жертва, несчастный брошенный у алтаря жених! В то время как ты крутил когда-то с женой собственного брата, которого теперь так ненавидишь! Не знаю, хотел ли ты что-то доказать ему, поквитаться за детские обиды или просто добыть эту чертову тиару – но ты, именно ты, свел баронессу в могилу! Она из-за тебя покончила с собой! А мне лгал!
И уже второй раз в новом году я подумала, что это жестоко, и что зря это сказала…
В первый раз меня ударили, а во второй… уж лучше б Гриша ударил тоже. Но он молчал и только смотрел на меня каким-то чужим, потухшим взглядом. Словно я вдруг стала пустым местом, а он – с каждой секундой, с каждой упавшей на его волосы снежинкой – становился дальше и дальше от меня. Словно я его вот-вот потеряю.
– Гриша… – В попытке удержать, я горячо схватила его за руку.
– Знаешь, сколько раз за последние шесть лет я слышал эту фразу от самых разных людей? Что она из-за меня покончила с собой. Сотню, не меньше. Так часто, что, порой, и сам в это верил. Вот теперь и от тебя услышал.
Спокойно, но упрямо он вытянул свою руку из моей.
– Гриша… – снова позвала я, чувствуя, как голос срывается на рыдания.
– У меня с ней никогда ничего не было, Марго. Ни до ее свадьбы, ни после. Она любила своего идиота-мужа, – Гриша невесело улыбнулся. – И она была счастлива с ним – она сама мне сказала в тот единственный раз, когда мы виделись после моего возвращения. А что до тиары… – он кивнул на свое пальто, наброшенное на мои плечи, – найдешь в кармане. Ты обронила.
– Гриша… – в отчаянии позвала я в третий раз, но он уже совсем меня не слушал – шел прочь.
Да и мой названый брат решил вспомнить обо мне именно теперь – торопился навстречу и даже извозчика умудрился где-то найти. А на меня сходу набросился с упреками:
– Вот ты где! Я по всему особняку тебя искал, пока не услышал, как обсуждают некую рыжую девицу, которая растрепанная и без верхней одежды выскочила под снег. Почему ты ушла?! И где тиара?
Сдержаться я уже не пыталась: злилась на себя, а досталось Яше.
– Пропади она пропадом, твоя тиара! Все беды из-за нее!
Рывком я вынула хрупкое украшение из объемного кармана пальто и сунула ему в руки. Яша, впрочем, эмоции мои оставил без внимания, а находке обрадовался несказанно.
Глаза его просияли, он убедился, что тиара цела и невредима, и все двадцать шесть жемчужин на месте. А потом бережно стал заворачивать ее в свой шейный платок; только на минуту и отвлекся, чтобы сказать:
– Ты что-то выронила из кармана, Марго – не потеряй.
Я не сразу его поняла. А потом увидела, что в снег упал маленький картонный прямоугольник. Фотография.
Глава 22. Источник всех бед
Первое января – обычно это день хмурый, тяжкий и неимоверно длинный. Таким он стал для меня и в 1914 году. Яков снова уехал куда-то, а я, хоть и не спала почти ни ночью, ни днем, комнаты своей не покидала. То смотрела на фотокарточку, что оказалась у Гриши в кармане, то с головой уходила в невеселые думы…