агнул к столу и, схватив сигареты, быстро предложил:
– А давайте мы с вами чаю попьём. А то тот официант вместо чая мне хамить начал. Вы не торопитесь? – с надеждой спросил он, глядя на девушку.
– Вообще-то нам не положено с постояльцами общаться, – растерянно ответила она, с сомнением поглядывая на заварочный чайник и пустые чашки.
– А вы и не общаетесь. Вы обслуживаете постояльца и развлекаете его, – быстро нашёлся Пашка. – А вообще, запомните сами и передайте своему начальству. Я не обычный постоялец. Если они начнут мне мешать, я, недолго думая, самому Куклову пожалуюсь. Посмотрим, что они после этого запоют.
– А вы не боитесь? – с изрядной долей ехидства спросила она.
– Чего? – не понял Пашка.
– Куклов далеко, а они тут, рядом. Кто знает, как оно может сложиться.
– Как бы не сложилось. Начнут гадить, головы поразбиваю. А поведут себя правильно, и я в драку не полезу, – жёстко отрезал Пашка. – Так что? Попьёте чаю со мной? Если не противно, – тихо добавил он.
– Не говорите глупостей, – горячо возразила девушка. – Сейчас чайник принесу.
Подхватив ведро с мусором, она выскочила в коридор. Но спустя несколько минут вернулась, неся руке в электрочайник. Ловко воткнув вилку в розетку, она щёлкнула кнопкой включения и, повернувшись к Пашке, спросила:
– Может, вы есть хотите? Вы не стесняйтесь, скажите, я принесу.
– Спасибо, я не голоден, – грустно улыбнулся Пашка. – Просто после их лечения всё время пить хочется.
– Похоже, у вас обезвоживание, – задумчиво ответила девушка. – Нужно будет врачу сказать.
– Не вмешивайтесь в это. Я сам скажу, – вздохнул Пашка, закуривая очередную сигарету.
В наступившей тишине звонко щёлкнул выключатель закипевшего чайника. Поднявшись, девушка ловко налила чай и, поставив перед Пашкой его чашку, присела на краешек кресла, задумчиво глядя на него своими глазищами цвета ночного тумана. Пригубив из налитой чашки, Пашка в очередной раз вздохнул и, понимая, что наступившую тишину нужно как-то нарушить, задумчиво спросил:
– Вы не против, если мы попробуем начать с самого начала?
– Это как? – не поняла девушка.
– Как вас зовут?
– Татьяна, – чуть улыбнувшись, ответила она.
– А меня Пашка, – усмехнулся он, разведя руками.
– А почему Пашка, не Павел, например? Вроде уже не мальчишка, – мило улыбнулась Татьяна.
– Привычка. Меня так с самого детдома зовут. Пашка. Так и живу.
– И давно?
– Что давно?
– Давно ты один? – от удивления она незаметно для себя перешла на ты.
– По документам с четырёх лет, – грустно улыбнулся Пашка.
– По документам? А по-настоящему?
– Не помню. Меня когда сбили, ранили сильно. Говорят, крепко башкой приложился. Две недели как в себя пришёл. Потому и не помню ни черта.
– Интересно. Для двухнедельного вы уж очень ловко дерётесь, – улыбнулась она.
– Это не я дерусь. Это моё тело дерётся. Без моего участия.
– Как это может быть? – не поняла Тать– яна.
– Ну, как вам объяснить? – задумчиво протянул Пашка. – Сам я не помню, как это правильно делается, но моё тело хорошо это знает и действует само.
– Вот как? А что вам нужно сделать, чтобы оно начало действовать само? – с интересом спросила она.
– Разозлиться. Как только я выхожу из себя, тело сразу начинает действовать. Быстро, жёстко, а главное, эффективно. Я и половины этих приёмов не помню.
Их разговор за чаем длился почти три часа. Только когда за окном начало светать, Татьяна наконец собрала чайный сервиз и, приветливо улыбнувшись Пашке, выкатила столик из номера. Дверь за ней закрылась, и Пашка, испустив очередной вздох, отправился в спальню. Рухнув на кровать прямо в одежде, он закрыл глаза и моментально провалился в сон.
Шёл памятный тысяча девятьсот девяностый год от Рождества Христова. В огромной стране, которую ещё не так давно боялся и уважал весь мир, происходило что-то несусветное. Разваливалось всё. Наука, производство, система обучения. Рушились отработанные годами связи и договорённости. Рушилась сама страна.
Именно в это смутное время и нашёл своё истинное предназначение бывший капитан морской пехоты Николай Верховский. Уйдя из окончательно развалившейся армии на вольные хлеба, он подвизался на ниве перевозки особо деликатных грузов, хозяева которых не желали, чтобы кто-то знал об их существовании.
Это должен был быть обычный рейс. Ему вручили небольшой чемоданчик и, сообщив адрес, велели передать посылку вполне конкретному человеку. Запомнив адресата по фото, Николай кивнул и, получив командировочные, отправился на вокзал. Пользоваться самолётом ему разрешалось только в том случае, если поездка по железной дороге могла оказаться слишком долгой.
Взяв билет на ближайший поезд до Одессы, естественно с изрядной переплатой, он направился к ближайшим ларькам, чтобы приготовиться к дороге. Зубная щётка, мыло, полотенце, тапочки и прочие нужные в дороге мелочи были закуплены, и теперь ему оставалось только дождаться, когда объявят посадку.
Как и везде в те времена, поезда ходили не по расписанию, а по возможности, поэтому покидать территорию вокзала было по меньшей мере глупо. Едва дождавшись, когда подадут состав, он нашёл свой вагон и, встав у дверей, принялся терпеливо дожидаться, когда объявят посадку.
Хорошо зная, чем может обернуться любая поездка, он успел заскочить на свою съёмную квартиру и прихватить из чемодана пистолет и офицерское удостоверение. Пара зелёных бумажек – и оно осталось ему на память, а пистолет, стандартный ПМ, он приобрёл на рынке у какого-то спившегося индивидуума.
При всеобщем бардаке и хаосе офицерское удостоверение вполне годилось для того, чтобы избавляться от внимания транспортной милиции. Отлично понимая, что военный, находящийся при исполнении, не обязан им ничего объяснять, патрульные вежливо козырнув, отступались. Содрать с него ничего не сдерёшь, а получить головную боль и массу проблем от начальства или пулю от особо ретивого служаки можно было запросто.
Офицер, находящийся в служебной командировке, перевозящий важные документы, это вам не пьяный отпускник. Он сдуру и пальнуть может. Тем более что Николай особо кобуру и не прятал. Прикрытая лёгкой курткой, офицерская кобура сразу бросалась в глаза любому внимательному патрульному, но офицерское удостоверение решало все вопросы. Возиться с кипой бумаг и рапортов никому не хотелось.
Стоя у вагона, Николай быстро заметил четверых, явно не самых благонадёжных граждан своей родины. Спортивные костюмы, кожаные куртки, бритые головы и килограммовые золотые цепи на шеях.
«И как только они не согнутся под таким весом», – подумал Николай.
Но его весёлым мыслям пришлось свернуть в служебное русло. Весело переговариваясь и отпуская сальные шуточки в адрес проходящих мимо девушек, они словно между делом бросали быстрые взгляды на кейс, пристёгнутый к руке Николая.
Понимая, что при первой же возможности они попытаются его отнять, Николай, недолго думая, сдвинул полу куртки так, чтобы кобура с пистолетом на несколько секунд оказалась открытой. Этого было достаточно. Быстро переглянувшись, парни дружно развернулись и косолапо затопали в сторону вагона-ресторана.
Наконец объявили посадку, и Николай, делая вид, что не замечает кряхтящей рядом бабки с кучей баулов, первым протянул проводнику свой билет. Убедившись, что это именно её пассажир, проводник, дебелая тётка с выбеленными перекисью волосами, мрачно кивнула, с ходу заметив пристёгнутый к руке кейс и отдав ему билет, отодвинулась от дверей.
Пройдя в вагон, Николай нашёл своё купе и, заняв указанную в билете полку, быстро осмотрелся. Теперь, пока никого нет, ему нужно было быстро спрятать кейс под обшивкой вагона. Взяв давно уже изготовленный знакомыми мастерами вагонный ключ, он вскрыл боковую потолочную панель и, сунув туда кейс, быстро поставил её на место.
Убедившись, что заметить схрон невозможно, он уселся на полку, и облегчённо перевёл дух. Теперь ему предстоял второй этап, благополучно пережить появление соседей. Хотя по нынешним голодным временам ездили только командировочные или челноки. Но на этот раз ему не повезло.
Его попутчиками оказались здоровенная тётка с грудой баулов и двое непоседливых пацанов, которые с ходу принялись везде лазать и совать носы в его пакеты. Едва ввалившись в купе, тётка сразу стала командовать и указывать ему, куда переложить вещи и где он будет ночевать.
Плюнув на вежливость и усталость, Николай молча поднялся и, ухватив бабищу за горло пятернёй, сжал пальцы так, что она захрипела, пытаясь ухватить хоть глоток воздуха:
– Слушай меня внимательно, сука тупая. Сидишь вместе со своими выродками тихо и не мешаешь мне ехать. Иначе всех с поезда скину. Ясно? – прошипел Николай, с ненавистью глядя тётке в блёклые, как у снулой рыбы, глаза.
Обнаглевшие до безобразия отпрыски бабищи испуганно притихли. Небрежно швырнув её на сиденье, Николай ухватил обоих пацанов за грудки и, одним движением усадив на верхнюю полку, тихо прорычал:
– Услышу хоть звук, в окно выкину, выродки.
Перепуганная до смерти бабища тихо заскулила, но Николай одним яростным взглядом пресёк всякое нытьё. Наведя порядок, он уселся на полку и, откинувшись на стену, закрыл глаза. От усталости и постоянного напряжения у него начала болеть голова и ломить виски. В купе воцарилась тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием тётки и тихим перешёптыванием мальчишек на верхней полке.
Дождавшись, когда поезд тронется и по вагонам пройдёт контролёр, Николай вышел в коридор и, медленно пройдя в конец вагона, внимательно просмотрел все купе. Половина из них была пуста. Убедившись, что семейство есть куда переселить, он вернулся обратно в своё купе и, напустив на себя мрачный вид, тихо сказал:
– Значит так, сейчас позову проводницу и попрошу её переселить вас в другое купе. Места есть. Заплатишь ей сама. Всё ясно?
Судорожно кивнув, тётка испуганно покосилась на двери и, бросив быстрый взгляд на сыновей, кивнула ещё раз с таким усердием, что в купе раздался хруст её позвонков. Кивнув в ответ, Николай вышел из купе и, подойдя к проводнице, начал что-то ей тихо говорить. Зелёная купюра не самого крупного достоинства быстро перекочевала из рук в руки, и проводница решительно направилась в сторону его купе.