Обычно люди приходят на дискотеки себя показать и на других посмотреть. У нас же все было иначе. В Раджнишпураме царила атмосфера радости и веселья. Люди чувствовали себя живыми и счастливыми.
Взять хотя бы наши автобусы. Каждый раз, сидя в автобусе в Раджнишпураме, я не могла не сравнивать людей, ехавших рядом со мной, с теми, кого я встречала в Лондоне. Там это были люди с вытянутыми лицами, постоянно ругающиеся с кондуктором из-за непомерно растущих цен или из-за того, что автобус пришел не вовремя, постоянно орущие на водителя и толкающие друг друга. А иногда там встречались маньяки, которые так и норовили украдкой схватить тебя за грудь или прижаться к тебе, когда автобус кренился на поворотах. В Раджнишпураме, когда я садилась в автобус, у меня всегда поднималось настроение. Было видно, что водитель, он же кондуктор, получал огромное удовольствие от того, что делал. На каждой остановке он приветствовал новых пассажиров, а в салоне автобуса всегда играла музыка. Пассажиры смеялись и шутили. К тому же в автобусе можно было встретить тех, кого давно не видел.
Летать на самолете было все равно что сидеть дома в своей уютной гостиной, где друзья приносят тебе еду и напитки. На самом деле, когда я смотрела на наш город, у меня всегда возникало впечатление, что в нем живут дети, играющие в пожарных, водителей грузовиков, фермеров и продавцов. Они никогда не казались серьезными «взрослыми» и все же их «игра» была искренней, от всего сердца.
В огромном кафе, в котором мы все вместе обедали, всегда было полно народу, всегда было шумно и весело. А еда была такой, что невозможно остановиться. Когда саньясины вместе работали, ели или танцевали, вокруг чувствовался большой заряд энергии, несмотря на фашистский режим Шилы.
То, что она прослушивала наши телефоны и наши разговоры в комнатах, сделало ее настоящим параноиком. Ее невероятная энергия помогла нам построить в пустыне целый город, которым, конечно же, нужно было управлять. Но она просто сошла с ума. Ее погубила ее же собственная непомерная жажда власти. Она совершенно забыла, чему учил нас Ошо. Под домом Шилы были обнаружены секретные комнаты и подземные ходы, один из которых вел в лабораторию, организованную в горах. В этой лаборатории изготовлялись яды. Это было царство сестры Менгеле.
Когда Шила уехала, думаю, что многие чувствовали себя дураками, потому что не замечали того, что творилось, можно сказать, у них на глазах. Им не хватало смелости и осознанности сказать: «Постойте, тут что-то не так»… Многие чувствовали себя еще и обманутыми, ведь они усердно работали, надеясь осуществить мечту, воплотить прекрасную идею в жизнь, а потом их усилия оказались напрасными. Некоторые саньясины помнят только плохие моменты, связанные с Раджнишпурамом, а радость, которую я видела на их лицах, рассеялась как мираж. Однако нам всем нравилось участвовать в строительстве оазиса в пустыне, никто не станет этого отрицать. Иначе зачем мы жили там столько лет? И, конечно, есть люди, которых Шила попросту ограбила. По меньшей мере, сорок миллионов долларов были изъяты из средств пожертвований и переведены на счет в швейцарском банке.
Конечно, мы были слепы. Но эта история оказалась для нас хорошим уроком и прекрасной возможностью прозреть и начать все сначала с гораздо большей осознанностью. Как будто за короткое время нам представился случай прожить сразу несколько жизней.
В течение месяца после отъезда Шилы Ошо выступал перед учениками и журналистами по три раза в день (около семи-восьми часов). Для такого ленивого человека, каким он себя считал, это была огромная «работа», и, конечно, было видно, что он уставал.
Вот что он однажды сказал: «Буквально вчера я давал интервью одному журналисту очень долго. Мне уже начало казаться, что оно никогда не кончится. У него был целый талмуд вопросов. Чтобы хоть как-то его остановить… А было уже около десяти вечера… Он спросил: „Вы согласны с Сократом?“ – „Абсолютно согласен“, – ответил я и встал. Я сказал, что вынужден согласиться, иначе интервью никогда не закончится! Ведь кто бы согласился со старым Сократом да еще к тому же гомосексуалистом?»
Ошо часто спрашивали, как так вышло, что он не знал о том, что творилось в его общине, ведь он же просветленный. На это Ошо обычно отвечал: «Просветлеть значит познать себя. Просветленный может и не знать, что его комната прослушивается» («Последний завет»).
26 сентября 1985 года.
Для обработки алмаза нужен другой алмаз, и однажды я поняла, что грядущие события будут причинять боль. Я осознала это, когда во время дискурса Ошо сказал: «Сегодня я хочу сказать вам кое-что очень важное, потому что мне кажется, что именно это помогло Шиле вас эксплуатировать. Не знаю, буду ли я здесь завтра или нет, поэтому лучше сделать это, пока я еще здесь. Я хочу освободить вас от любой другой попытки насадить в общине фашистский режим.
Итак, с сегодняшнего дня вы вольны носить одежду любых цветов, каких захотите. Если вам нравится красное, носите себе на здоровье, но теперь это ваше дело. Это послание следует передать всем моим саньясинам во всем мире. Будет гораздо красивее, если вы будете носить одежду всех цветов. Я всегда мечтал видеть вас одетыми во все цвета радуги. Сегодня мы провозглашаем нашим цветом радугу.
И второе: если вам не нужны малы, вы можете их вернуть. Больше не будет правила – носить малу. Если хотите оставить ее у себя, пожалуйста, оставляйте, если нет, то верните ее Президенту Хасье.
Третье: отныне тем, кто будет принимать саньясу, мала выдаваться не будет, и им не нужно будет обязательно переодеваться в красное. Так нам будет легче заполонить весь мир» («От зависимости к свободе»).
Эти слова прозвучали для меня угрожающе, но еще больше меня испугали аплодисменты и веселые возгласы. Люди, хлопающие в ладоши, показались мне глупой толпой и напомнили собрания Шилы. Многие ушли из Ошо Мандира совершенно счастливыми: побежали покупать себе одежду другого цвета. Я встретилась с Вивек. Мы обе не разделяли всеобщего веселья и относились к нововведениям с опаской. «Если так пойдет, то он может и всю коммуну распустить», – сказала Вивек.
8 октября 1985 года во время дискурса Ошо сказал:
«…Вы хлопали тому, что я отменил красную одежду и малы. Но когда вы хлопали, вы не понимали, как сильно меня ранят ваши аплодисменты. Это значит, что вы врали и мне, и себе!
Почему вы носили красную одежду, если ее отмена вас так радует? Зачем вы носили малу? Когда я сказал, что теперь можно носить одежду разных цветов, вы возликовали и бросились в магазины покупать себе новые наряды, вы выбросили малы.
Но вы не понимаете, какой болью отозвались во мне ваши хлопки и ваше желание перемен.
Настало время сказать вам еще кое-что. Я хочу посмотреть, хватит ли теперь у вас смелости хлопать или нет: так вот, Поля Будды больше нет. Если хотите просветлеть, вам придется добиваться просветления самостоятельно. Поля Будды больше не существует. Чтобы просветлеть, вы должны от него освободиться.
Давайте же хлопайте, как можно громче. ХЛОПАЙТЕ!..
Теперь вы абсолютно свободны: даже ваше просветление теперь – это ваша ответственность. Я абсолютно свободен от вас.
Вы вели себя как идиоты!..
Но это позволило мне увидеть по-настоящему близких мне людей. Если вы так легко отказываетесь от малы… Даже в моем собственном доме нашлась одна саньясинка, которая тут же с превеликой радостью переоделась в синее платье. О чем это говорит? Это говорит о том, что красная одежда была для нее обузой. Она носила ее против своей воли.
Но я не хочу, чтобы вы делали что-то против своей воли.
Теперь я даже не хочу помогать вам идти к просветлению против вашей воли. Вы абсолютно свободны и ответственны сами за себя» («От зависимости к свободе»).
Когда Ошо крикнул «ХЛОПАЙТЕ», это было похоже на взрыв разорвавшейся бомбы, и мы сидели посреди ее осколков, остолбеневшие, не способные вымолвить ни слова. После дискурса я чувствовала себя так, будто меня лишили кожи, как будто обнажились все мои раны. Я едва сдерживала слезы. Выйдя из Мандира и встретив двух моих друзей, я обратилась к ним со словами: «Помогите, помогите мне». Мы отправились пить кофе на лужайке. Мне казалось, что мы все очень обидели Ошо. Мне казалось, что наше поведение за все эти четыре года сконцентрировалось именно в этом моменте. Ответственность за действия Шилы лежала на нас на всех. Я ведь многое видела, просто ничего не говорила. Оказывается, недостаточно быть только приятным, любящим человеком. Нужно быть еще и разумным, и понимающим и не нужно бояться говорить о своих чувствах.
Был конец октября. Однажды ночью мне приснилось, что Ошо в спешке уезжает. В его доме было полно народу, я бегала по комнатам, а в руках у меня была вешалка, на которой висела его роба. По иронии судьбы это была именно та роба – серая с белым – в которой он был, когда его арестовали. Мне приснилась еще и Савита, соратница Шилы. В моем сне она загораживала мне дорогу.
В ту ночь я, похоже, бессознательно восприняла вибрации грядущих событий. А это значит, что будущее существует уже сейчас в какой-то из своих форм.
На следующий день мне сказали, что Ошо собирается поехать отдохнуть в горы и что я поеду с ним. Кроме меня с ним поехали также Мукти, его кухарка, Нирупа, Деварадж, Вивек и Джайеш. Джайеш приехал в Раджнишпурам всего несколько месяцев назад. Один только раз он встретился глазами с Ошо, когда тот проезжал мимо него на машине, и тут же отправился в гостиницу, позвонил в Канаду, где у него был довольно успешный бизнес, отменил всю свою жизнь там и остался здесь. Тот, кто никогда не знал, что значит для ищущего найти своего Мастера, вполне может сказать, что Ошо Джайеша загипнотизировал.
Джайеш – красивый, мудрый, практичный саньясин. У него отличное чувство юмора, которое прекрасно сочетается с решительностью и силой воли. Благодаря его появлению работа Ошо пошла быстрее, и много раз я слышала, как Ошо говорил, что без Джайеша работать было бы очень трудно. Его нам представила Хасья, новая секретарша Ошо, занявшая место Шилы. Она была полной противоположностью Шилы. Хасья приехала из Голливуда. Она была элегантной, обаятельной и умной.