На помощь пришла японка Гита. Несмотря на маленький рост, у нее хватило сил удержать двоих парней, пытавшихся залезть в окно.
Я бегала вокруг дома и каждый раз, когда видела, что они пытаются проникнуть внутрь, становилась перед ними. С одной стороны дома я заметила полицейского в штатском. Он стоял, широко расставив ноги и подняв руки над головой. В руках у него был огромный камень, словно у Голиафа из библейской истории. Он приготовился бросить камень в окно. Я увидела, что в комнате были Ашиш и Рафия, там же стояло наше видеооборудование. Если этот парень бросит камень, то наши ребята пострадают. Я встала между Голиафом и окном и крикнула:
– Я думала, что полиция Крита защищает людей, а вы ведете себя как фашисты!
К нему подошли еще двое мужчин в форме. Один из них повернулся, и я увидела его налитое кровью лицо.
– Мы не фашисты! – проревел он.
Голиаф опустил камень.
Тут я услышала звук бьющегося стекла и бросилась на другую сторону дома. Я увидела, как трое полицейских, вскарабкавшись по стене, влезают в дом через окно. Было видно, что они бегут к лестнице. Краем глаза я заметила, что дверь главного входа тоже открыта. Я забралась в дом через то же окно, что и они, и вмиг оказалась на винтовой лестнице, ведущей в комнату Ошо. Я успела раньше них, поскольку знала, куда иду, а они шли медленно, озираясь по сторонам, вероятно, ожидая перестрелки.
Поднявшись по лестнице, я увидела Рафия с фотоаппаратом в руках. Он фотографировал бегущих по лестнице людей. Я подошла к двери ванной комнаты Ошо и в тот же момент увидела, как двое парней схватили Рафия и потащили в гостиную. Я подумала, что без побоев не обойдется, но ничем не могла ему помочь. Через несколько минут в комнату вошел мужчина, за которым следовала Кендра. Я увидела, что Рафия лежит на полу, а над ним возвышаются все те же двое полицейских. Но еще я заметила, что ему все же удалось перебросить Кендре пленку.
Позади меня стоял Джон. Мы позвали Ошо через щель в двери и рассказали ему о том, что происходит.
– Скажите им, чтобы подождали несколько минут, – услышали мы его голос, – я сейчас выйду.
На лестнице показался Голиаф, и вся лестница, равно как и коридор, ведущий в ванную комнату, теперь была забита полицейскими, пытающимися пробраться в гостиную.
– Пожалуйста, мы мирные люди, нет необходимости действовать силой, – сказала я.
Голиаф сказал, что все зависит от нас. А я добавила:
– Мы же к вам не применяем насилие.
Они пытались убрать меня с дороги и войти в ванную, но, думаю, что мой вид – лицо все в синяках и решительный взгляд – не позволил им обойтись со мной грубо.
– Пожалуйста, дайте ему домыться, – попросила я.
Несколько человек выбили дверь и с оружием наперевес все же ворвались в ванную. И тут появился Ошо. Началась страшная толкотня. Я повернулась к начальнику полиции и сказала, что незачем держать здесь столько людей, и попросила отослать часть его головорезов вниз. Он так и сделал. Остальные восемь или десять полицейских неуклюже сопроводили Ошо в гостиную, где он спокойно дошел до своего кресла и сел.
Войдя в комнату, я увидела Рафия, сидевшего на стуле лицом к двери. Его лицо горело, волосы были всклокочены. Было похоже, что он в шоке. Я заметила, что, когда Ошо садился, он внимательно посмотрел на Рафия, вероятно, желая убедиться, что с ним все в порядке.
Джон сел рядом с креслом Ошо недалеко от окна, я тоже села рядом, но с другой стороны. Полицейские окружили кресло со всех сторон и тут же начали что-то кричать по-гречески. Так продолжалось минут пять, затем Ошо повернулся ко мне и попросил позвать Мукту, чтобы она перевела. В сопровождении начальника полиции я подошла к двери и крикнула вниз, чтобы позвали Мукту. Она тут же прибежала. С переводом лучше не стало, так как полицейские орали одновременно.
Ошо спокойно спросил их, зачем они пришли, а также может ли он взглянуть на их бумаги. Начальник полиции достал какой-то документ и помахал им перед лицом Ошо. Мукта начала переводить написанное, но в комнате все равно царил невозможный хаос. Мне показалось, что у этих ребят есть специальное задание доставить Ошо в управление к определенному часу, потому что они все время смотрели на часы, а их беспокойство и агрессия усиливались.
Ошо сказал, что он уедет отсюда без проблем, но его людям нужно время, чтобы собрать вещи и найти самолет. Кроме того, полицейские могут наблюдать за нами, пока мы собираемся, но зачем же его арестовывать?
– Нет! – прорычал полицейский с красным лицом. – Вам придется пройти с нами, немедленно!
Они настаивали на том, чтобы забрать Ошо. Тогда я закричала, что они не могут увести его, пока я не соберу вещи.
– Перед вами очень больной человек, весь мир следит за тем, что с ним происходит. Если вы причините ему хоть какой-то вред, у вас будут большие проблемы.
Потом я сказала, что, если он не возьмет с собой лекарства, ему будет плохо. Помню, что в этот момент я чувствовала себя слегка неловко, назвав Ошо «очень больным человеком» в его присутствии, потому что знала, что он больше, гораздо больше, чем просто «больной человек»!
Я посмотрела на Джона. Тот сидел молча, не совершая никаких движений. Его лицо было похоже на чистый экран, на который можно спроецировать что угодно. Я подумала, что своим спокойствием он хотел донести до полицейских, что не стоит так уж сильно на нас орать.
Хаос продолжался, полицейские спорили и кричали друг на друга. Напряжение в комнате было похоже на огромные морские волны, оно то нарастало, то спадало, следуя какому-то загадочному ритму.
В конце концов терпение одного из полицейских лопнуло. Он резко подошел к Ошо и схватил его за руку. Ошо сидел расслаблено, положив руки на подлокотники.
– Все, мы вас забираем! – Полицейский сделал движение, как будто хотел выдернуть Ошо из кресла. Ошо же положил свободную руку на руку полицейского и мягко по ней похлопал.
– Нет нужды применять насилие, – проговорил он.
Полицейский убрал руку и уважительно отступил на шаг назад.
Начальник полиции сказал, что вынужден арестовать Ошо.
– Ничего не могу поделать. У меня приказ, – гораздо спокойнее сказал он.
Решение было принято. Ошо встал. Увидев, как его уводят, я бросилась в комнату, где лежали его лекарства, и набила карманы всем, что попалось под руку. Я подоспела как раз к тому моменту, когда Ошо уже подошел к винтовой лестнице. Мы спустились вместе, я держала его за руку. На лестнице Ошо посмотрел на меня и спросил:
– Четана, а ты как себя чувствуешь?
В это трудно было поверить! Он спросил так, словно мы беззаботно гуляем по окрестностям, и Ошо интересуется моим здоровьем.
– О Ошо, – ответила я, – со мной все в порядке.
В окружении полиции мы прошли через холл, где еще вчера наслаждались прекрасной беседой с Мастером. Полиция заполучила птичку в клетку, и они не собирались ее отпускать. Мы прошли через огромные деревянные двери на крыльцо и увидели нескольких изумленных саньясинов. Они выглядели озадаченными и беспомощными. Невдалеке Мукта громко ругалась с двумя полицейскими. Ошо повернулся к ней и сказал:
– Мукта, с ними бесполезно разговаривать, они идиоты.
Мы дошли до машины. Он попросил меня остаться и упаковать вещи. Я кивнула, затем он сел в машину. Это была маленькая машина, Ошо сидел на заднем сидении, стиснутый с обеих сторон полицейскими. Рядом со мной стояли Деварадж и Маниша, и я затолкала все лекарства, которые мне удалось достать, Девараджу в карман.
Было такое ощущение, что эти люди собираются увезти Ошо бог знает куда, не взяв никого из нас. Я встала перед машиной, уперлась в капот и крикнула начальнику полиции, которого, как мне казалось, я уже успела довольно неплохо изучить:
– Доктора в машину! Доктора в машину!
Деварадж стоял наготове. И хотя дверца машины только что закрылась, один из полицейских все же вышел, и Маниша втолкнула туда Девараджа, а полицейский сел следом. Вместе с Девараджем на заднем сидении стало совсем тесно. Деварадж с трудом удерживал на коленях свой докторский саквояж, а Ошо оттеснили в самый угол. Когда машина скрылась из виду, поднимая за собой шлейф пыли, я вспомнила, что Ошо был как раз в той одежде, в которой он был в моем сне в Раджнишпураме.
Куда полицейские повезли Ошо, мы не знали. По одной версии, они планировали переправить его на корабле в Египет. Это оказалось правдой, и нам пришлось дать властям взятку в двадцать пять тысяч долларов, чтобы они разрешили Ошо спокойно покинуть страну.
Я отыскала Мукти и Нилам, полагая, что если Ошо будут депортировать из страны, то они должны поехать с ним в Индию. При мысли, что Ошо вернется в Индию один, становилось просто страшно. Помните, что он говорил про деньги и паспорт?
Я собрала целую дюжину огромных сундуков. Кресло Ошо мы положили в деревянный контейнер, туда же поместили чемоданы и маленькие сундучки – получилось тридцать мест багажа.
Я отправилась в аэропорт Гераклион, откуда Ошо должен был лететь в Афины. С тех пор как полицейские получили двадцать пять тысяч долларов, они стали относиться к нему гораздо снисходительнее.
Ошо сидел в небольшой комнате под охраной вооруженных полицейских и давал интервью репортеру из журнала «Пентхауз».
Шел дождь, но, несмотря на плохую погоду, сотни саньясинов приветствовали Ошо, пели и танцевали. Они превратили бедствие в праздник! На посадку то и дело заходили самолеты со всех уголков мира: из Европы, из Соединенных Штатов. Саньясины, приехавшие увидеть Ошо, заполонили весь аэропорт. Я обнималась с людьми, с которыми не виделась с тех пор, как уехала из Раджнишпурама. Со слезами на глазах люди узнавали, что Ошо уже уезжает из страны и что им остается лишь помахать ему рукой и сказать «до свидания».
Аэропорт был наводнен тысячами саньясинов, а также местными жителями деревни Агиос Николаос. Приближалось время вылета, я прошла через зал аэропорта и увидела потрясающее зрелище: огромное количество людей в красном и оранжевом. Я услышала возглас: «Вон он», и все бросились в дальнюю часть аэропорта. Но затем последовал другой возглас: «Нет, он здесь», – и вся огромная толпа, похожая на гигантский организм, развернулась и понеслась в другом направлении. Для меня это было скорее похоже на огромный корабль, разворачив