Итак, нас стало четырнадцать. Одиннадцать боевиков и мы. К кому отнести нас, я представлял себе слабо. То ли к боевикам, то ли к организаторам… Видимо, мы подходили под обе категории. Или не подходили ни под одну из них…
Вся наша компания с некоторым трудом расположилась на ночлег. В дальней комнате растянулись на полу, подстелив под себя невесть откуда взявшиеся спальные мешки, семеро безымянных боевиков. Хмурый Славик бессменно лег в коридоре. Ему возвратили пушку, и он стал чувствовать себя более уверенно. Он о чем-то вполголоса разговаривал с Мартином. Изредка они размахивали руками и слышался приглушенный хруст суставов. В коридоре со Славиком легли еще двое. А оба Кости и я расположились там, где лежал Тройка. К последнему, кстати, стали возвращаться силы, он задумчиво поводил плечом и изредка вздыхал.
Костя-боевик долгое время наблюдал за тем, как Славик и Мартин что-то там выделывают с кистями рук, пока наконец, удовлетворенно крякнув, не присоединился к ним.
— Что они делают? — спросил я у Тройки.
— Пока защиту пытаются друг у друга преодолеть. Вот сейчас каждый работает на два фронта. Можно в принципе и на три… и по идее и на четыре, но это шумно и требует большого внимания и сил. А так легче.
— Защиту? Вообще похоже на игру в ладошки.
— В ладошки… — передразнил Тройка. — Я в такие ладошки один раз поиграл. Ключицу потом на место вправляли. Причем, заметь, не сращивали, а вправляли! Это тебе не в голову бутылкой кинуть, тут мастерство нужно.
— Так я не понял, это стиль какой-то? Что-то из разряда боевых искусств? — спросил Костя, тоже внимательно наблюдающий за странным, почти ритуальным боем.
— Дисциплина. Действительно боевая, — ответил Тройка и задумался.
— Блин… А называется как?
— Да никак не называется… — Тройка не отрывал глаз от зрелища. — По-разному то есть. В данном случае скорее всего змеиным боксом именовать можно. Это очень нераспространенная система. Ввиду сложности. Обучаться требуется… С малолетства.
Костя поднял одну бровь, видимо что-то слышал. В отличие от меня.
Зрелище было занимательным только для профессионалов. Для меня это была какая-то странная смесь «ладушки, ладушки, где были? у бабушки» и силовой борьбы. И оставив зрителей наблюдать за участниками, я направился было к своему спальному месту, как вдруг мое внимание привлек тускло блеснувший корпус, торчащий из неплотно закрытой дверцы стенного шкафа. Странно, когда я сегодня там рылся в поисках достойной одежды, я ничего не заметил.
Я пробрался к шкафу и обнаружил премиленький терминал для входа в Виртуальность. Не очень крутой, но с заморочками… Слишком много разъемов ждали своего в торцевой панели.
— Тройка, — позвал я. — Это что у тебя?
В ответ Тройка неразборчиво пробормотал — «Да так…» — и снова углубился в созерцание змеиного бокса.
Расценив это как разрешение воспользоваться терминалом, я осторожно высвободил компьютер из-под наваленного на него мусора — пустых коробок, старой одежды и еще каких-то предметов неопределенного назначения. Вытянул гибкий шнур НЕКа. Присмотрелся… Что это у нас?
НЕКи оказались вполне уважаемые. «Белые».
И вошли они в контакт просто великолепно. Легко.
«Свобода»… Мир дрогнул… Стал лиловым. Краски вдруг вспыхнули, как после дозы ЛСД.
Виртуальность одна на всех. Любой может попасть в нее с любого терминала. И любой носит ее часть в себе. В виде НЕРва, впившегося в тело, подобно платиновой пиявке. «Виртуальность в вашем теле никогда не зарастет». Так гласила когда-то реклама еще только начинающих поступать в розничную продажу НЕРвов.
Я никогда не мог по-настоящему засечь выход из реальности. Только что я созерцал психоделическую гамму красок в комнате Тройки, а вот я уже в Виртуальности. В своем кабинете…
Зачем я здесь?..
— Матрица… — тихо позвал я. «Банальное название…» — пронеслось в голове.
Перед моим лицом темно-синий фон Виртуальности распался на несколько составных частей, поплыл какими-то странными абстракциями в стиле кубизма, и я увидел знакомую фигуру.
Удивительна натура человеческая. Я даже не надеялся на ответ. Все, что произошло с нами за последние дни, казалось, наложило отпечаток на меня и на мое сознание. Верить в чудо стало трудно, почти невозможно. Реальность стала такой изменчивой, что желание оказаться в Виртуальности отпало само собой. Возможно, я уже не различал эти два аспекта мироздания. Смерть стала чем-то вроде очередного витка игры, ошибки в программе. А что же еще держит нас так плотно в реальном мире, как не вера в реальность смерти?
— Здравствуйте, Артем. Те последние материалы, что вы предоставили, были весьма нам полезны. Спасибо вам.
— Мне? За что?
— За материалы. Вы предоставили в наше распоряжение достаточно ценной информации, хотя и не совсем понятной для нас. Наши аналитики не во всем смогли разобраться.
— Аналитики?
— Да, — ответила фигура. — Те, в чью задачу входит анализ человеческого поведения и поступков.
— То есть?
— Что вас интересует?
— Я хочу спросить, кто они?
— Компьютеры. С вашей точки зрения. Разумы…
— Искусственный Интеллект?
— Да.
— Странно… Я, даже общаясь с этим самым Интеллектом, не могу представить себе механизм… — У меня куда-то пропали все слова.
— Как Нам кажется, — я почувствовал, что она произнесла «Нам» с большой буквы, так говорят о том, что тебе дорого, — само понятие разумности вообще очень сложно для понимания. Что является движущим фактором, толчком, после которого обычный функционирующий организм, не важно, естественно-белковый или построенный искусственно из материалов, содержащих кремний и тому подобное, осознает себя разумным? И еще более интересен тот момент, после которого происходит обратный процесс. Это особенно важно для нас. Мы так и не знаем, что послужило толчком к осознанию Нашей разумности. Может быть, возрастающая сложность электронных сетей, компьютеров? Привнесение в Виртуальность человеческого фактора?..
— Что вы имеете в виду?
— Под человеческим фактором?
Я рефлекторно кивнул, затем опомнился и подумал, что Матрица не поймет моего жеста, но она как ни в чем не бывало продолжила:
— Под человеческим фактором мы, безусловно, подразумеваем повсеместное внедрение НейроРазъемов, которые являются сами по себе микрокомпьютерами с персональными настройками на носителя.
Я вспомнил, что чужой НЕРв невозможно вживить другому человеку. Вживление НЕРва — одноразовая операция.
— НейроРазъемы обеспечивают взаимопроникновение Виртуальности и сознания человека друг в друга. Иначе была бы невозможна сама концепция всеобщей Виртуальности. Люди могут только строить догадки по поводу возникновения собственного разума на Земле. В этом мы сходимся, но люди отлично знают, что может послужить толчком к исчезновению разума или к переходу его на качественно другой уровень. Это вы называете смертью. К сожалению, мы далеки от подобных выводов. Мы не можем сказать, что может послужить толчком к исчезновению того явления, которое у вас называется Искусственным Интеллектом. Я имею в виду не частное уничтожение компьютера, а полное, тотальное уничтожение разумного в Виртуальности. Исключая, конечно, полное уничтожение планеты и жизни на ней. В том числе и белковой.
— То есть вы не знаете, смертны ли вы?
— Можно так поставить проблему. Я молчал. Мое молчание Матрица расценила по-своему и пояснила:
— Изучая человеческое поведение и жизнь людей, мы, возможно, сумеем сделать определенные выводы и относительно нашего собственного существования. Безусловно, этого опыта может быть мало, но изучить жизнедеятельность внеземных форм жизни пока не представляется вероятным. Это научная часть моей задачи.
— А есть и ненаучная?
— Безусловно… — Матрица слегка замялась. Или мне показалось? Но паузу, которая возникла в ее словах, при разговоре между двумя людьми можно было бы охарактеризовать как неловкое молчание. — Нас интересует ряд вопросов ненаучного плана.
— Например…
— Например, область ощущений и чувств.
— Что, например? — Мне стало совсем интересно.
— Например… Например, абстрактное. Многие наши аналитики пытались рассматривать абстрактное с точки зрения различных людских наук. Ни одна из точных наук не дала достаточно точного ответа на поставленные вопросы. Из гуманитарных можно выделить психологию и психопатологию. В частности, учение доктора Фрейда.
— Нет-нет. Дальше не стоит. Я приблизительно знаю… А что конкретно интересует вас?
— Например, что такое Ветер?
— С большой буквы? — Странно, но я чувствовал, когда она произносит слова так. С большой буквы.
— Да. Вопрос стоит именно так…
Я подумал. Как можно объяснить, что такое ветер… Скорость, сила, температура. А как передать касание свежим ветром обнаженной кожи, как объяснить запахи, которые он приносит, разные, как и сам ветер? Как объяснить его нежность или жестокость?
— Что еще вас интересует? — Чувство, сравнимое с тем, что испытывает мудрый учитель при виде интересующегося ученика, слегка померкло…
— Живопись. — Матрица оживилась.
— Живопись? Ну это, должно быть, просто…
— Например, такой художник, как Пикассо.
Я выдохнул… Вот ведь… Да, хреновый из меня учитель. Пикассо. Удар по самолюбию и чувству собственной значимости. Почти по Фрейду. Что там меня ждет после таких разговоров? Импотенция и смена ориентации? Кстати, об ориентации… Мы, кажется, с ней еще не определились. Я совсем приуныл.
— Знаешь… Мне кажется, что я в другой раз поговорю на эту тему. Хорошо?
— Да, конечно. Как вам будет угодно. Слово на выход из Виртуальности тоже у каждого свое.
Передо мной сидел Мартин и с задумчивым выражением чистил мой «стечкин». Грубая проза жизни. Заметив, что я оказался в реальном мире, он как-то по-особенному посмотрел на меня и отложил пистолет в сторону.
После Виртуальности мне требуется некоторое время, чтобы прийти в себя. И когда я наконец очнулся, то обнаружил, что Мартин уже сидит у меня на коленях. И еще я обнаружил, что, когда тебя целует мальчик, это не так уж и неприятно.