По коралловому причалу к Ирравели подошел старейшина, его лиловая чешуя переливалась зеленым и опаловым. В перепончатой руке старик сжимал посох, с боков его поддерживали два помощника, а третий нес над ним будто акварелью нарисованный зонтик. Помощники были потомками последней разновидности сочленителей: на голове у них остались прозрачные гребни, по которым когда-то текла кровь, остужая перегруженный мозг.
Ирравель ощутила ностальгию вперемешку с виной. Вот уже почти тысячу лет она не видела сочленителей – с тех самых пор, как те раскололись на десяток фракций и удалились от людских дел. Но она никогда не забывала о том, как предала Ремонтуара.
Это все было так давно…
Последним в облаке энтоптических проекций шел облаченный в расшитые одежды коммуникант. Эти маленькие, напоминающие эльфов создания обладали феноменальным талантом к естественным языкам, который усилили трансформации жонглеров. Ирравель поняла, что перед ней старый почтенный коммуникант, хотя генетически этот вид не был склонен к долголетию.
Старейшина остановился прямо перед ней.
На кончике его посоха красовался череп крошечного лемура в столь же крошечном шлеме от скафандра. Старик что-то произнес, по всей видимости церемониальную речь, из которой Ирравель ничегошеньки не поняла. Она задумалась, подбирая слова, вспоминая самый старый из известных ей языков – его, по идее, должны понять в любой человеческой цивилизации, даже в самой далекой.
– Спасибо, что разрешили нам здесь остановиться, – наконец сказала она.
Вперед, прихрамывая, вышел коммуникант, на ходу шевеливший оттопыренными губами. Сначала его слова походили на лепет младенца, который только учится говорить, а потом Ирравель начала различать слова.
– Вы… мм… хоть чуть-чуть меня понимаете?
– Да, – сказала Ирравель. – Да, спасибо, понимаю.
– Каназиан, – заключил коммуникант. – Двадцать третий или двадцать четвертый век, Лакайль 9352, фандский диалект?
Ирравель кивнула.
– Таких, как вы, теперь нечасто встретишь. – Коммуникант разглядывал Ирравель с таким любопытством, будто она принадлежала к какому-нибудь необычайному подвиду бабочек. – Но мы вам рады. – На его лице расцвела дружелюбная улыбка.
– А как насчет Маркаряна? Я знаю, что каких-нибудь пятьдесят лет назад его корабль пролетал через эту систему. Я все еще отслеживаю его перемещение, по мере того как он выходит из кластера.
– Здесь действительно появляются другие корабли, да. Нечасто – один или два в столетие.
– А что с тем последним?
– Мы устроили для него обычное чествование.
– Чествование?
– Такая церемония. – Коммуникант улыбнулся еще шире. – Во славу Ирравели. Много актеров, красивые слова, смерть, любовь, смех, слезы.
До ошеломленной Ирравели дошел смысл его слов.
– Вы играете пьесу?
Старейшина, видимо, частично понимал их разговор. Он с гордым видом кивнул и махнул рукой в сторону темнеющего залива, гладь которого разрезали лезвиями плавников океанские жители. Там, вдалеке на плоту, мерцали фонари и пестрели яркие декорации. По воде к плавучей сцене со всех сторон скользили лодки. Над краем архипелага завис дирижабль со множеством гондол.
– Мы хотим, чтобы вы сыграли Ирравель, – сказал коммуникант, поманив ее за собой. – Это огромная честь.
Когда они добрались до плота, Ирравель уже научилась у коммуниканта всему, что нужно для представления. Это далось ей достаточно легко, хотя реплики нужно было произносить по-субарски. Под конец вечера она изъяснялась на этом языке свободно. В нынешние времена Ирравель могла мгновенно выучить что угодно простым усилием воли. Но этого было мало. Чтобы поймать Маркаряна, нужно вырваться из тесного лабиринта человеческого мышления. Именно за этим она и прилетела к жонглерам.
В ту ночь они сыграли пьесу перед зрителями-островитянами, сидевшими в битком набитых лодках вокруг плота. Село солнце, и на синем бархате небес заискрились тысячи голубых самоцветов. Ночь в сердце Плеяд оказалась самым великолепным зрелищем, какое Ирравель видела в своей жизни. Но когда она посмотрела в сторону Солнца и усилила зрение, то заметила в небе зеленое пятно – маленькое, размером с отпечаток большого пальца. С каждым столетием зеленое пятно росло: свихнувшиеся машины обрушивались на очередную систему и трансформировали ее. Со временем оно доберется и до Плеяд.
Охмелевшая от островного вина Ирравель попросила коммуниканта рассказать историю пьесы.
Существовало множество сюжетных вариаций, но главные герои всегда походили на Маркаряна и Ирравель – мифических персонажей, сведенных вместе самой судьбой, которых помнили вот уже почти две тысячи лет. Иногда тот или другой представлялся законченным злодеем, но чаще оба были молодчинами, которые в силу трагического стечения обстоятельств неверно истолковали мотивы друг друга. Иногда оба погибали. Конец редко бывал счастливым. Но после погони так или иначе приходило искупление.
В антракте Ирравель почувствовала потребность открыть коммуниканту правду, чтобы он передал ее старейшине.
– Послушай, мне кое-что нужно тебе сказать. – И Ирравель торопливо продолжила, не дожидаясь ответа: – Я и есть она – та, чью роль я играю.
Сначала коммуникант долго не понимал, а потом медленно и печально покачал головой:
– Нет. Я думал, ты будешь другой. Ты казалась другой. Но так многие говорят.
Ирравель пожала плечами. Какой смысл спорить: все, что она сейчас скажет, можно будет потом списать на действие вина. Утром о ее словах тихо позабыли. Ирравель отвезли в море и утопили.
– Маркарян? Ответь.
Огромный силуэт «Хидэёси» парил перед ней аккурат за пределами зоны поражения. Как и «Ирондель», корабль изменился почти до неузнаваемости. Блестящий корпус опутывала сетка оружейной системы. Двигатели уже не крепились к нему физически, а летели рядом, будто два дельфина. Удерживавшие их поля становились видимыми только под воздействием небольшого напряжения.
Сотни лет по мировому времени Ирравель не пыталась связаться с ним, а теперь вдруг передумала. Вот уже несколько тысячелетий ширилось зеленое пятно – разрасталась переливчатая катаракта в самом оке Галактики. Всего за несколько столетий пятно поглотило голубые солнца Содружества Субару, хотя к тому моменту Ирравель и Маркарян уже удалились на тысячу световых лет к галактическому центру и начали разворот от галактической плоскости, так что предсмертные вопли кротких островитян до них не долетели. Никто не мог остановить зеленое пятно, оно поглощало системы, и те умолкали. Благодаря изменениям, которые Ирравель претерпела у жонглеров, она осознавала всю чудовищность этого события и могла бестрепетно взглянуть на ужас, поразивший миллионы звезд, и осознать трагедию каждой.
Теперь она больше знала о природе этого явления.
Звезды не могут испускать зеленый свет, как не может раскалиться дозелена кусок металла. Что-то заслоняло их, искажало их свечение, будто пропуская его через цветное стекло. Это что-то забирало энергию спектра на частоте хлорофилла. Свет шел сквозь растительную завесу, и звезды мерцали, будто фонари в лесу. Саранча превращала Галактику в джунгли.
Настало время поговорить. Пора было, как в старых пьесах погибших островитян, переходить к последнему акту, пока оба они не вышли в холодное межгалактическое пространство. Ирравель перебирала варианты, копаясь в своих коммуникационных системах, и наконец отыскала фразу достаточно древнюю, подходящую для такого формального случая.
Она направила на «Хидэёси» лазерное послание, которое должно было пробиться сквозь броню. Слабенький лазерный луч нельзя принять за атаку, только за попытку начать разговор. Ответа не последовало, но Ирравель отправляла послание снова и снова, в разных форматах, на разных языках. Минули дни по корабельному времени и десятилетия по общемировому.
Отвечай, гад!
Охваченная нетерпением Ирравель начала проверять свои боевые системы. Самыми мощными среди них были те, что она позаимствовала у гнездостроителей: теоретически они могли преодолеть вязкое пространство-время и нанести точный удар по любому отсеку «Хидэёси». Но сначала нужно было убедиться, что она понимает внутреннее строение корабля. Датчики массы давали размытую картину. Вместо того чтобы повредить узлы поля, можно случайно нанести вред спящим. До сих пор Ирравель даже не рассматривала такую рискованную возможность.
Но любой игре приходит конец.
Затолкав поглубже свои опасения, Ирравель активировала боевую систему гнездостроителей и почувствовала, как искажается пространство-время внутри «Ирондели», готовое вот-вот замкнуться. Она выбрала место для удара, рассчитав, что он должен необратимо повредить корабль, но не уничтожить его.
И тут кое-что произошло.
Он ответил – при помощи корабельной тяги. Короткими отрывистыми сигналами на аудиочастоте. Ирравель быстро расшифровала сообщение.
– Не понимаю, – говорил Маркарян, – почему ты так долго молчала. Я сразу ответил, а ты так долго игнорировала меня.
– Ты ответил только сейчас. Я бы узнала, случись это раньше.
– Уверена?
Что-то в его тоне убедило Ирравель: он не лжет. А значит, пытался обратиться к ней и раньше, но почему-то ее собственный корабль это от нее скрывал.
– Это Мирская, – решила Ирравель. – Наверное, она установила фильтры, блокирующие любые сообщения с твоего корабля.
– Мирская?
– Видимо, хотела оказать мне услугу, а может, выполняла приказ предыдущей меня. – Ирравель не стала вдаваться в подробности: Маркарян и так наверняка знал, что она умерла, а потом возродилась в виде клона. – Предыдущая я подверглась нейрообработке, из-за которой нельзя было не преследовать спящих. У этого клона ее нет, а значит, мои устремления нужно было подстегнуть.
– При помощи лжи?
– Мирской наверняка двигали дружеские чувства, – ответила Ирравель.
На мгновение она даже поверила в это, хотя ей было непонятно, почему дружеские чувства так походят на предательство.