Я был рядом, когда девушка проснулась.
Она забилась в путах, внезапно осознав, что угодила в плен, и я положил левую руку ей на плечо.
– Все в порядке, – мягко сказал я. – Тебе больше ничего не угрожает. Капитан приказал пока держать тебя связанной, но мы постараемся снять ремни как можно скорее. Кстати, я Иниго, корабельный мастер. Мы уже встречались, но не уверен, что ты запомнила.
– Запомнила, – ответила она угрюмым и недоверчивым тоном. – Во всех подробностях.
– Может, ты не знаешь, где оказалась? На борту «Петринали». «Василиск» взорвался вместе со всеми, кто там был. Что бы ни случилось с тобой на том корабле, теперь с этим покончено.
– Вы не послушались меня.
– Если бы мы послушались, – терпеливо объяснил я, – ты бы погибла.
– Нет, не погибла бы.
Я готов был поверить девушке на слово, но запасы моего сочувствия уже начали иссякать.
– Знаешь, тебе не стало бы хуже, если бы ты выразила хоть какую-то признательность. Мы, между прочим, рисковали собой ради твоего спасения. Все, что нам было нужно на пиратском корабле, мы уже забрали, и вернулись только для того, чтобы помочь тебе.
– Мне не нужна была ваша помощь. Я бы выжила.
– Нет, если только не считаешь, что могла бы удержать лонжерон одним лишь мысленным усилием.
– Я сочленительница, – прошипела она в ответ. – А это подразумевает совершенно другие правила. Я могла бы все изменить, могла бы сохранить корабль.
– Чтобы показать свою крутизну?
– Нет, не для этого, – ответила она с ядовитой медлительностью. Как будто только в таком темпе я мог угнаться за ее мыслью. – Мы никогда не показываем свою крутизну.
– Корабль взорвался, – сказал я. – Его больше нет, и с этим нужно смириться. Теперь ты с нами. И нет, ты не пленница. Мы сделаем все, о чем я говорил: позаботимся о тебе и доставим в безопасное место, к твоим сочленителям.
– Ты и вправду думаешь, что все так просто?
– Не знаю. Может, ты мне объяснишь? Я не понимаю, в чем твои проблемы.
– Хотя бы в том, что я не могу вернуться. Это не слишком сложно для твоего ума?
– Почему? – спросил я. – Сочленители прогнали тебя? Или что-то еще в этом роде?
Она покачала увенчанной гребнем головой, как будто в жизни не слышала более наивного вопроса:
– Никто никого не прогонял.
– Тогда расскажи, что с тобой, черт побери, произошло!
– Меня похитили, ясно тебе? – взорвалась она. – Похитили и разлучили с моим народом. Капитан Вулидж схватил меня у Йеллоустона, когда «Василиск» пристыковался рядом с нашим кораблем. Я была в составе небольшой дипломатической миссии, прилетевшей на «карусель» Новая Венеция. Люди Вулиджа подстерегли нас, разделили, а потом увезли меня так далеко от других сочленителей, что я выпала из зоны действия нейронной связи. Ты хоть представляешь, что это значит для таких, как я?
Я покачал головой, но не потому, что не понял, о чем она говорит, а потому, что не мог в полной мере осознать ту эмоциональную боль, которую должно было ей причинить такое разделение. Сомневаюсь даже, что слово «боль» способно передать психическое потрясение, связанное с насильственным отрывом от сородичей. Никакие переживания обычного человека не сравнятся с такой душевной травмой – не в большей степени, чем лягушка способна почувствовать разлуку с любимым. Сочленители всю жизнь проводят в состоянии общего сознания, обмениваясь мыслями и переживаниями через созданную имплантатами сеть нейронных связей. Они сохраняют индивидуальность, но та больше напоминает размытую индивидуальность атомов в прочной кристаллической решетке. Над собственным «я» находится высшая ментальная общность, носящая название Транспросвещение, подобное беспокойному морю разделенных электронов в той же металлической решетке. А девушку вырвали из всего этого и заставили смириться с существованием изолированного разума – одинокого острова, опять же посреди моря.
– Я представляю, как плохо тебе было, – сказал я. – Но теперь ты можешь вернуться. Разве не мечтаешь об этом?
– Тебе только кажется, что понимаешь. Для сочленителя ничто на свете не может быть хуже того, что случилось со мной. Я не смогу вернуться ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Я испорчена, сломана, бесполезна. Мой разум навсегда изуродован. Ему нельзя возвращаться в Транспросвещение.
– Почему нельзя? Неужели твоему возвращению не обрадуются?
Она долго обдумывала ответ. Я молча изучал ее лицо, выискивая хоть что-нибудь, подтверждающее слова Ван Несса о том, что она представляет опасность. Теперь его страхи казались мне необоснованными. Она выглядела меньше ростом и тоньше в кости, чем при первой встрече на «Василиске». Ее непривычный вид, странная форма безволосого черепа с гребнем – все это должно было производить отталкивающее впечатление. На самом деле я решил, что она очаровательна. Но мое внимание привлекал не ее чуждый облик, а вполне человеческие черты: маленький острый подбородок, бледные веснушки под глазами, рот, не закрывающийся полностью, даже когда она молчала. Оливково-зеленые глаза имели такой темный оттенок, что под определенным углом зрения казались блестяще-черными, как антрацит.
– Нет, – ответила она наконец. – Ничего не выйдет. Я оскверню чистоту остальных, нарушу гармонию нейронных связей, как разладившийся инструмент в оркестре. Из-за меня все зазвучат фальшиво.
– По-моему, ты смотришь на все слишком пессимистично. Разве мы не можем хотя бы обратиться к кому-нибудь из сочленителей и послушать, что он скажет?
– Так нельзя, – возразила она. – Да, сочленителям придется снова принять меня, если я появлюсь перед ними. Они сделают это по доброте души, из сострадания. Но кончится тем, что я причиню им вред. Мой долг – не допустить этого.
– Так ты хочешь сказать, что проведешь всю оставшуюся жизнь вдали от сочленителей, странствуя по Вселенной, словно какой-нибудь жалкий отверженный пилигрим?
– Нас таких больше, чем ты считаешь.
– Значит, вы здорово умеете прятаться в тени. Большинство людей видели сочленителей только в составе группы, одетых во все черное, похожих на стаю ворон.
– Должно быть, вы просто смотрите не туда, куда надо.
Я вздохнул, прекрасно понимая, что никакие мои слова не убедят девушку в том, что ей лучше вернуться к ее народу.
– Это твоя жизнь, твоя судьба. Во всяком случае, ты жива. Наше обещание в силе: мы высадим тебя на ближайшей безопасной планете. Если тебе там не понравится, можешь оставаться на корабле, пока мы не прилетим куда-нибудь еще.
– Твой капитан пойдет на это? Мне показалось, он хотел как можно скорее удалиться от обломков, когда вы нашли меня.
– С капитаном я улажу. Он не очень-то любит сочленителей, но призна́ет свою неправоту, как только поймет, что ты не чудовище.
– У него есть причины не любить таких, как я?
– Он старый человек, – просто ответил я.
– Раздираемый предрассудками – ты это хотел сказать?
– В каком-то смысле, – пожал я плечами. – Но не стоит его винить за это. Он жил в те нелегкие времена, когда ваш народ только заявил о себе. Думаю, он на собственной шкуре испытал все тогдашние неприятности.
– Коли так, я завидую его личному опыту. Среди нас осталось немного таких, кто застал те времена. Прожить столько лет, дышать одним воздухом с Ремонтуаром и другими… – Она печально отвела взгляд. – Ремонтуара больше нет с нами. А также Галианы и Невила. Мы не знаем, что случилось с ними.
Я понимал, что она говорила о ключевых фигурах ранней истории сочленителей, но для меня эти имена ничего не значили. А для нее, унесенной потоком времени так далеко от давних марсианских событий, имена Галианы и Клавэйна должны были звучать как имена святых или апостолов. Мне доводилось слышать кое-что о сочленителях, но долгая и запутанная история этого сообщества, конечно же, была для меня темным лесом.
– Жаль, что все так случилось, – сказал я. – Но что было, то прошло. У нас нет к тебе ни страха, ни ненависти. Иначе мы бы не рисковали своей жизнью, чтобы вытащить тебя с «Василиска».
– Нет ни страха, ни ненависти, – повторила она. – Но вы все-таки думаете о том, что я могла бы вам пригодиться, так ведь?
– Только если ты сама захочешь помочь.
– Капитан Вулидж решил, что у меня достаточно знаний, чтобы повысить мощность его корабля.
– И ты это сделала? – невинным тоном спросил я.
– Да, в конце концов сделала. Он показал мне двигатели и… убедил кое-что изменить в них. Ты назвался корабельным мастером, так что наверняка знаком с принципами их работы.
Я припомнил, как настраивал работу двигателей, когда у нас еще была надежда убежать от пиратов. Воспоминания о том, как дрожала моя рука, поворачивая регуляторы, словно всплыли из глубокой древности, хотя с того момента прошло лишь несколько дней.
– Когда ты сказала «убедил»… – начал я.
– Он нашел способ заставить меня. Это правда, что сочленители способны контролировать болевые ощущения с помощью нейронной блокады. Но только до определенной степени и только в том случае, когда боль имеет физическое происхождение. Если же она возникает в самой голове, в результате реверсивного траления, тогда наша защита бесполезна. – Неожиданно ее взгляд посуровел, словно она призывала меня вообразить хотя бы десятую часть того, что перенесла сама. – Это все равно что запереть входную дверь, когда волк уже пробрался в дом.
– Мне очень жаль. Должно быть, ты прошла через ад.
– Просто довелось испытать боль, – ответила она. – Я не из тех, кого все обязаны жалеть.
Это замечание меня озадачило, но я решил не выяснять.
– Мне пора возвращаться к двигателям, но я зайду позже. А тебе нужно отдохнуть. – Я сдернул с запястья запасной браслет-коммуникатор и положил рядом с ней, так, чтобы могла дотянуться. – Если понадоблюсь, просто позвони. Может, и не сразу, но я приду.
Она подняла руку, насколько позволил ремень:
– А это?
– Я скажу Ван Нессу. Ты пришла в сознание, можешь разговаривать с нами, так что я не вижу в них больше нужды.