Хирц пыталась сопротивляться, расставляла руки, упиралась ногами, но все было бесполезно. Она закричала, потом сорвалась на вопль.
Я добрался до двери.
Ладонь зависла над символами. Правильно ли я помню выбор Селестины? Или она собиралась нажать на другой символ? Они ведь почти одинаковые…
Тут Селестина, продолжавшая баюкать искалеченную руку, часто закивала.
Я приложил ладонь к рисунку.
Уставился на дверь, ожидая, чтобы она открылась. Неужели после такого кошмара выяснится, что Селестина ошиблась? Шпиль не торопился, растягивал удовольствие, как законченный садист, а за моей спиной по-прежнему раздавалось яростное шипение. А также другие звуки, которые я предпочитал пропускать мимо ушей.
Вдруг все стихло.
Краем глаза я заметил, как металлическая лента убралась обратно в стену, будто змеиный язык в пасть.
Дверь начала открываться.
Селестина выбрала верно. Я прислушался к себе и решил, что должен чувствовать облегчение. Возможно, я его чувствовал где-то на донышке души. Теперь мы способны вернуться к точке старта и выбраться из Шпиля. Кто захочет, конечно, а захотят вряд ли все…
Я обернулся, заранее готовый увидеть то, что мне предстояло увидеть.
Чайлд и Тринтиньян нисколько не пострадали.
Селестина, не теряя времени даром, накладывала на рану жгут из походной аптечки. Крови она потеряла совсем немного, и, насколько я мог судить, рана не доставляла ей существенных неудобств.
– Ты как, справишься? – спросил я.
– Нормально, Ричард. – Она поморщилась, затягивая жгут потуже. – А вот о Хирц этого не скажешь.
– Где она?
– Шпиль ее забрал.
Здоровой рукой Селестина указала на то место, где совсем недавно ярился металлический вихрь. На полу, ниже того уровня, где извивалась жуткая лента, виднелась аккуратная горка человеческой плоти.
– Кисти Селестины нет, – заметил я. – И следов комбинезона Хирц тоже.
– Ее разорвало заживо, – пробормотал Чайлд, лицом походивший на восковую маску.
– Где она?
– Все произошло так быстро… Какое-то размытое пятно… Ее разорвало, а кусочки исчезли в стенах. Надеюсь, она не успела ощутить боль.
– Верю, провидение о ней позаботилось.
Доктор Тринтиньян нагнулся и тщательно осмотрел останки.
Глава 8
Снаружи, в длинной тени от Шпиля, при свете то ли утренних, то ли вечерних сумерек мы разыскали те останки Хирц, которым Шпиль не нашел применения.
Они оказались наполовину зарытыми в пыль, словно не устоявшие перед напором ветра развалины каких-то древних сооружений, уменьшенных до крошечного размера. Мое восприятие играло со мной дурные шутки, превращая эти безжалостно вырезанные детали человеческой анатомии в абстрактные скульптуры – в некие затейливые сочетания, что ловили окружающий свет и отбрасывали собственные умиротворяющие тени. Сохранились кое-какие обрывки ткани комбинезона, но Шпиль позаимствовал все металлические части снаряжения Хирц. Даже череп с трещиной по куполу осушил насухо ради немногих металлических вкраплений в ее мозгу.
А то, что ему не требовалось, попросту выкинул.
– Нельзя бросить ее здесь, – сказал я. – Нужно что-то сделать. Похоронить… Поставить приметный знак…
– Знак уже есть, – возразил Чайлд.
– О чем ты?
– Сам Шпиль. Чем скорее мы доберемся до шаттла, тем быстрее подлатаем Селестину и сможем продолжить восхождение.
– Секундочку, – подал голос Тринтиньян, копаясь пальцами в другой горке человеческих останков.
– Идемте, доктор, это уже не Хирц, – позвал Чайлд.
Тринтиньян выпрямился и сунул в карман пояса какой-то предмет.
Что бы это ни было, я успел заметить, что оно маленькое, не больше камешка или детского мячика.
– Я возвращаюсь домой, – сообщила Селестина, когда мы очутились в безопасности внутри шаттла. – Прежде чем начнешь отговаривать, предупреждаю: я не передумаю.
Мы сидели в ее каюте. Чайлд только что тщетно пытался переубедить нашего математического гения, а затем натравил на нее меня – вдруг получится. Впрочем, я не намеревался усердствовать. Я ведь видел, на что способен Шпиль, и будь я проклят, если позволю и дальше проливаться чьей-либо крови, за исключением моей собственной.
– По крайней мере позволь Тринтиньяну позаботиться о твоей руке.
– Металл мне больше не нужен – сказала она, дотрагиваясь до синего хирургического рукава, в котором пряталась культя. – До Города Бездны вполне обойдусь без руки, а там мне вырастят новую.
Как говорится, помяни лихо – в проем просунулась серебряная маска, и музыкальный голос Тринтиньяна поведал:
– Если мне позволено будет сказать… Если сочтете возможным воспользоваться моими услугами, возможно, лучших вам найти не удастся.
Селестина покосилась на Чайлда, перевела взгляд на доктора, снова уставилась на хирургический рукав:
– О чем вы говорите?
– О сущих пустяках. Чайлд разрешил мне ознакомиться кое с какими новостями из дома. – Тринтиньян без приглашения вошел в каюту и загерметизировал вход.
– Можно выражаться яснее, доктор?
– Вести на самом деле довольно тревожные. Вскоре после нашего отлета в Городе Бездны произошли малоприятные события. Случилась эпидемия, затронувшая все самовоспроизводящиеся системы, вплоть до микроуровня. Иными словами, разгул нанотехнологий… Похоже, число жертв исчисляется миллионами.
– Ни к чему так радоваться чужой беде, доктор.
Тринтиньян приблизился к кушетке, на которой отдыхала Селестина.
– Я лишь обращаю ваше внимание на то, что передовая медицина, на которую мы привыкли рассчитывать в Городе Бездны, может быть временно недоступна. Конечно, все может измениться к лучшему еще до нашего возвращения…
– Пожалуй, я готова рискнуть, – ответила Селестина.
– Решение за вами, разумеется. – Тринтиньян помешкал, затем положил на столик что-то мелкое и твердое. Повернулся, как бы собираясь уходить, но остановился и прибавил: – Мне не привыкать, знаете ли.
– Не привыкать к чему? – спросил я.
– К страху и отвращению. Из-за того, кем я стал и что успел натворить. Но уверяю вас, я не воплощение зла. Меня можно называть извращенцем, человеком особых пристрастий, безусловно. Но я не монстр.
– А что насчет ваших жертв, доктор?
– Я всегда повторял и буду повторять, что они добровольно соглашались на мое вторже… – он поперхнулся, – на мое вмешательство.
– В архивах сказано иначе.
– Кто мы такие, чтобы оспаривать архивы? – Игра света и тени на его маске, казалось, растягивает шире легкую усмешку, которая всегда там присутствовала. – Кто мы такие, друг мой?
Когда Тринтиньян ушел, я повернулся к Селестине и произнес:
– Лично я возвращаюсь в Шпиль. Ты же это знаешь, верно?
– Догадалась, конечно, но все-таки рассчитывала тебя удержать. – Здоровой рукой она провела по предмету, оставленному Тринтиньяном на столике. Выглядел он как темный камешек странных очертаний. Доктор нашел его в останках возле Шпиля, и на мгновение мне стало интересно, зачем Тринтиньян подсунул этот камень Селестине.
– Честно сказать, не думаю, что стоит взывать к моему здравомыслию. Это касается нас с Чайлдом, никого больше. Он явно знал, что настанет такой момент, когда я просто не смогу отступить.
– Не важно, какова будет цена? – уточнила Селестина.
– Мы рискуем постоянно.
Она покачала головой, медленно и недоуменно:
– А он тебя зацепил, мерзавец.
– Вовсе нет, – возразил я, ощущая непонятную потребность защитить старого друга, пусть даже Селестина была совершенно права в своих выводах. – Дело не в Чайлде, как ни крути. Дело в Шпиле.
– Прошу тебя, Ричард, мысли без спешки.
Я обещал, но мы оба знали, что обещание было ложью.
Глава 9
Мы с Чайлдом вернулись к Шпилю.
Я разглядывал сооружение, что высилось над нами подобно варварскому кенотафу. Теперь я видел его с исключительной, поистине невероятно четкостью. Как если бы с моих глаз сорвали полупрозрачную завесу, благодаря чему я смог различить тысячи новых подробностей и оттенков. Лишь мельчайшие, едва заметные намеки на пикселизацию – когда я менял угол зрения слишком быстро – выдавали тот факт, что эту остроту зрения нельзя признать обыденной, что это кибернетическое улучшение.
Наши глаза изъяли, очистили глазницы и поместили в них куда более эффективные технические устройства, соединенные с визуальными центрами мозга. Глаза дожидались нас в шаттле, плавали в колбах, точно диковинные деликатесы. Обратную операцию мы проделаем, когда вернемся из Шпиля с победой.
– Почему не очки? – спросил я, когда Тринтиньян принялся излагать свои планы.
– Чересчур громоздкие; кроме того, они могут свалиться или их похитят. Шпиль явно жаждет металла. Впредь, полагаю, следует носить все жизненно важное в себе – так сказать, впустить в себя. – Доктор сцепил серебристые пальцы. – Если вы против, думаю, проще сразу признать поражение.
– Я сам решу, против я или нет.
– Что еще? – вмешался Чайлд. – Без Селестины нам придется разгадывать головоломки самостоятельно.
– Я увеличу плотность мозговых стимуляторов, – сказал Тринтиньян. – Добавится сеть фуллереновых трубок и искусственных нервных окончаний, дополняющая вашу нынешнюю синаптическую топологию.
– И какой от нее прок?
– Фуллереновые трубки способны передавать нервные сигналы в сотни раз быстрее, чем это делают обычные синапсы. Также вырастет скорость нейронных вычислений. А субъективное ощущение времени замедлится.
Я уставился на доктора, одновременно потрясенный перспективами и напуганный.
– Вы на это способны?
– Вообще-то, тут нет ничего выдающегося. Сочленители выполняли такие операции с самого Транспросвещения, их методы отлично задокументированы. Я могу замедлить субъективное время до степени, когда оно будет ползти улиткой. Шпиль, скажем, выделит вам двадцать минут на решение загадки, а для вас этот срок растянется на несколько часов или даже до пары дней.