– Она врет, – повторил Чайлд.
– Объясни, откуда ты знал заранее об испытаниях?
– Я не знал, просто проявлял предусмотрительность. – Чайлд повернулся ко мне, чтобы только я мог прочитать его лазерные сигналы. – Ричард, мы зря теряем драгоценное время.
– Предусмотрительность? – переспросила Селестина. – Ну да, ты был дьявольски предусмотрителен. Прихватил комбинезоны, чтобы двигаться дальше, когда скафандры станут помехой. И привлек Тринтиньяна. Ты ведь знал, что от него будет польза.
– Я видел тела, лежавшие у подножия Шпиля, – сказал Чайлд. – Тела тех, с кем Шпиль расправился.
– И?
– И счел, что нам пригодится человек, умеющий работать с увечьями.
– Допустим. – Селестина кивнула. – С этим я согласна. Но ведь это не вся правда, верно?
Я поглядел на Чайлда, потом на Селестину:
– Что происходит?
– Тела у подножия Шпиля никак не связаны с капитаном Аргайлом.
– Неужели? – удивился я.
– Да. – Звуки, издаваемые Селестиной, доползали до меня мучительно медленно. Жаль, что Тринтиньян не удосужился и ее превратить в собаку с алмазной шкурой. – Никакого Аргайла тут в помине не было! Чайлд его придумал, чтобы обосновать свои знания о Шпиле. Но на самом деле… Чайлд, рассказывай, хватит увиливать!
– Понятия не имею, чего она от меня хочет.
Селестина усмехнулась:
– Все тела принадлежали тебе.
Чайлд нетерпеливо дернул хвостом, мазнул им по полу:
– Чушь!
– Ну, тебе виднее. Тринтиньян, между прочим, первым обо всем догадался.
Селестина кинула что-то в мою сторону.
Я велел субъективному времени замедлиться сильнее прежнего. Предмет, который она бросила, лениво вращался на лету, двигаясь по параболе. Рассудок вычислил его курс и максимально точно экстраполировал траекторию.
Я шевельнулся, вытянул переднюю лапу, поймал предмет.
– Что это? – спросил я.
– Тринтиньян говорит, что ты должен вспомнить.
Я уставился на незнакомый предмет. Припомнил, как доктор ковырялся в останках у подножия Шпиля, как он сунул что-то в карман. Вот это – маленький, темный, твердый предмет неправильных очертаний.
Но что это?
В сознании зароились смутные картины прошлого.
– Должно быть что-то еще, – сказал я.
– Ну разумеется! – подтвердила Селестина. – Человеческие останки у Шпиля, за исключением тех, что добавились после нашего прилета, принадлежат генетически одному и тому же существу. Я верю Тринтиньяну.
– Как такое может быть?
– А вот так. Сам понимаешь, клонирование много чего позволяет.
– Бред! – коротко прокомментировал Чайлд.
Я повернулся к нему, испытывая некое чувство, заглушить которое оказалось не в состоянии все искусство Тринтиньяна:
– Скажи, что это неправда.
– Зачем мне клонировать себя?
– Я отвечу честнее, – вмешалась Селестина. – Он отыскал эту штуковину, но гораздо, гораздо раньше, чем рассказывал нам. Побывал внутри, занялся исследованиями и наплодил для этого клонов.
Я ждал, что Чайлд как-то отреагирует, предложит хоть какое-то объяснение. А он молча, передвигаясь на всех четырех конечностях, улизнул в следующее помещение.
Дверь за спиной Селестины закрылась, словно стальное веко.
Чайлд подал голос из новой комнаты:
– Полагаю, у нас девять или десять минут на то, чтобы решить задачу. Я смотрю на символы, и мне представляется, что нам придется изрядно попотеть. Может, отложим светскую беседу до более подходящих обстоятельств?
– Чайлд, тебе не следовало так поступать, – сказал я. – Селестина не…
– Я решил, что она с нами.
Селестина переступила порог:
– Вообще-то, я не собиралась к вам присоединяться. Но теперь, судя по всему, у меня нет выбора.
– Молодец! – похвалил ее Чайлд.
А я вдруг осознал, где раньше мог видеть тот темный и крохотный предмет, который Тринтиньян добыл на поверхности Голгофы.
Конечно, я могу ошибаться.
Но он подозрительно смахивал на рожок с головы беса.
Глава 12
Новая задача оказалась такой же по-византийски затейливой, многослойной и чреватой подвохами, как и все предыдущие.
Пока я разглядывал значки у двери, мой разум скитался по просторам математических вероятностей, улавливал глубинные связи между сугубо самостоятельными, как утверждала теория, областями логических рассуждений. Я мог бы смотреть на символы часами, пребывая в экстатической завороженности. К несчастью, загадку следовало разгадать, а не просто ею любоваться. И в запасе у нас оставалось меньше девяти минут.
Мы собрались у двери и две или три минуты, растянувшиеся для нас в часы, хранили молчание.
Я заговорил первым, почувствовав, что прямо сейчас мне нужно чем-то отвлечься.
– Селестина права? Ты клонировал себя?
– Конечно, я права, – сказала Селестина. – Он находился на опасной территории, поэтому принял необходимые меры и привез оборудование для регенерации органов.
Чайлд повернулся к нам.
– Регенерация – не то же самое, что клонирование, – сказал он.
– Ну да, там предусмотрены искусственные ограничения, – пояснила Селестина. – Если от них избавиться, клонируй сколько влезет. Зачем выращивать заново кисть или руку целиком, когда можно просто воссоздать тело?
– Чего ради мне это было делать? Ведь получилась бы всего-навсего безмозглая копия!
– Не обязательно, – возразил я. – При помощи специальных препаратов и модификаторов сознания не так уж сложно передать клону свою личность и воспоминания.
– Ричард прав, – поддержала меня Селестина. – Работать с памятью нетрудно, ему ли не знать.
Чайлд снова уставился на дверь. Символы вокруг нее по-прежнему упорно не поддавались разгадке.
– Шесть минут до срока.
– Не меняй тему, чтоб тебя! – вспылила Селестина. – Я хочу, чтобы Ричард наконец вник в происходящее.
– Зачем? – осведомился Чайлд. – С чего вдруг ты решила о нем позаботиться? Я же видел, с каким отвращением ты смотрела на нас после операции.
– Насчет себя можешь быть уверен – ты мне отвратителен. Но я не могу спокойно смотреть, как кем-то манипулируют.
– Никем я не манипулирую!
– Тогда расскажи правду насчет клонов. И насчет Шпиля заодно.
Чайлд снова устремил взгляд на дверь, явно разрываясь между необходимостью разгадать загадку и желанием заткнуть Селестину. У нас в запасе было меньше шести минут. Я временно отвлекся от головоломки, как и хотел, но это не позволило найти решение, даже не подбросило и намека.
Потому я вновь повернулся к Чайлду:
– Что случилось с клонами? Ты посылал их внутрь, одного за другим, рассчитывая таким образом добраться до верха?
– Нет. – Похоже, мое непонимание его развеселило. – Я не посылал их впереди себя, Ричард. Наоборот, они шли по пятам за мной.
– Прости, но это глупость какая-то.
– Я вошел внутрь, и Шпиль убил меня. Но перед этим я создал свой ментальный слепок и передал воспоминания недавно выращенному клону. Его нельзя было назвать точной моей копией, ибо он получил лишь некоторые воспоминания и малую часть моих персональных особенностей, однако он четко сознавал, что является специально созданным конструктом. – Чайлд бросил взгляд на дверь. – Слушайте, это все крайне интересно, но время…
– Задача подождет, – отрубила Селестина. – Тем более что я, похоже, нашла решение.
Стройное собачье тело Чайлда затряслось от предвкушения.
– Правда?
– Я сказала «похоже», Чайлд. Уйми свой пыл.
– Времени в обрез, Селестина. Будь добра, поделись с нами своим вариантом.
Она посмотрела на символы и криво усмехнулась:
– Баш на баш, Чайлд. Я показываю значок, а ты рассказываешь про клона.
Я ощутил, как Чайлд взъярился, но потом обуздал гнев.
– Ну… Он, то есть новый я, вернулся в Шпиль и попытался пройти дальше предшественника. Он сумел, преодолел несколько комнат после той, где погиб старый я.
– Что побудило его продолжать? – спросила Селестина. – Он же знал, что все равно погибнет.
– Он считал, что у него куда больше шансов выжить, поскольку тщательно изучил поведение меня старого и принял меры предосторожности – надел скафандр попрочнее, ввел себе препараты для стимуляции математических способностей, использовал кое-какие терапевтические техники…
– И что дальше? – поторопил я. – Что случилось, когда он все-таки погиб?
– Погиб он далеко не сразу. Подобно нам, он отступал, когда понимал, что в текущем состоянии выше не проникнет. Всякий раз он клонировал себя, делал ментальный слепок. Так что следующий клон наследовал все воспоминания.
– Все равно не понимаю, – сказал я. – Какое клону дело до того, что будет с его копиями?
– Ну… Он не собирался умирать. Никто из клонов не собирался. Назовите это личной особенностью, если угодно.
– Высокомерие и самоуверенность? – предположила Селестина.
– Лично я предпочитаю говорить о полном отсутствии сомнений в себе. Каждый клон считал, что он лучше предшественника, поскольку не допускал уже совершённых ошибок. При этом они исправно делали слепки, чтобы – если произойдет невероятное и смерти избежать не получится – знания уцелели. Так что, даже если конкретный клон не сумеет победить Шпиль, тот, кто в итоге доберется до цели, все равно окажется носителем моего генетического материала. Так сказать, родственником. Членом семьи. – Чайлд взмахнул хвостом. – Селестина, четыре минуты осталось. Ты готова?
– Почти, но не совсем. Сколько клонов ты настрогал, Чайлд? До себя нынешнего.
– Это очень личный вопрос.
Она пожала плечами:
– Ладно. Тебе нужно мое решение или нет?
– Семнадцать, – ответил Чайлд. – Плюс оригинал, который вошел в Шпиль первым.
Я зафиксировал в памяти это число и оценил, какие выводы из него можно сделать.
– Значит, ты в девятнадцатый раз идешь сейчас в Шпиль?
Думаю, будь это анатомически возможным, он бы грустно улыбнулся.
– Как уже было сказано, я продолжаю семейное дело.
– Ты превратился в чудовище, – еле слышно прошептала Селестина.