Наки взяла веер и раскрыла. К ее удивлению, прибор продолжал работать, и вместо обычных причудливых узоров заставки на дисплее отображались сообщения, просмотренные ранее.
Беглый взгляд на список заставил нахмуриться: это не ее сообщения! Наки вгляделась пристальнее. Это сообщения, которые Мина скопировала в прибор с утра. Она мгновенно ощутила себя виноватой, следовало немедленно закрыть веер или хотя бы выйти из личной почты сестры. Но Наки не сделала ни того ни другого. Убеждая себя, что на ее месте так поступил бы каждый, она открыла последнее сообщение в списке и проверила временную отметку. Несколько минут разницы не в счет, а значит, это сообщение пришло одновременно с последним, адресованным и полученным Наки.
Что ж, Мина не обманывала, когда сказала, что связь до сих пор не наладилась.
Наки подняла голову. В окнах гондолы мелькал затылок Мины – сестра то наклонялась, то выпрямлялась, обходя палубные лебедки.
Наки мельком просмотрела само сообщение. Ничего особенного, автоматическая рассылка от одной из групп, увлеченных жонглерами. Что-то насчет химии нейротрансмиттеров.
Она закрыла письмо и снова уставилась на список сообщений. Вовсе нет, она не делает ничего постыдного. Вот прямо сейчас выйдет из личного кабинета сестры…
Но в глаза вдруг бросилось знакомое имя среди отправителей – доктор Джота Сиваракса, представитель проекта «Ров». Человек, с которым она познакомилась в Умингмактоке, такой жизнерадостный после плановой замены червя… Зачем Мине понадобился Сиваракса?
Она открыла письмо, прочитала…
Там говорилось именно то, чего она страшилась, но во что не смела поверить.
Сиваракса отвечал на заявку Мины о вступлении в проект «Ров». Тон послания был разговорным, резко контрастируя с деловым ответом, который получила Наки. Сиваракса сообщал, что заявка Мины воспринята положительно и что, несмотря на парочку других кандидатов на это место, Мина вправе считать себя наиболее подходящим заявителем. Даже если в конце концов что-либо помешает, продолжал Сиваракса, – а это, подчеркивал он, крайне маловероятно, – имя Мины будет среди первых запасных участников. Если коротко, письмо фактически гарантировало Мине работу в проекте «Ров» в течение года.
Наки перечитала письмо, желая убедиться, что там не содержится каких-либо двусмысленных фраз, которые позволили бы истолковать текст иначе.
Потом резко захлопнула веер, вне себя от ярости. Положила обратно на сиденье – точно туда, где он лежал раньше.
Сквозь герметичный полог просунулась голова Мины.
– Ну, как дела?
– Отлично, – отозвалась Наки.
Ей собственный голос показался безжизненно сухим, начисто лишенным эмоций. Ошеломление, досада, злость… Мина обзовет ее жадиной, если она попробует возмутиться тем, что сестра подала заявку в проект… Но было кое-что еще. Наки в присутствии сестры никогда открыто не критиковала проект «Ров». А вот Мина, напротив, не упускала случая высмеять сам проект и людей, которые его затеяли.
Двуличная стерва!
– Уже нашла программу?
– Практически, – ответила Наки.
– Что-то не так?
– Все в порядке. – Наки заставила себя улыбнуться. – Мелочи довожу до ума. Все будет готово через несколько минут.
– Хорошо. Жду не дождусь, когда мы снизимся. Знаешь, сестренка, мы наверняка соберем важные данные. По-моему, это особенный узел. Возможно, крупнейший за сезон. Ты рада, что мы сюда прилетели?
– Еще как, – проронила Наки и вернулась к работе.
Тридцать специализированных зондов висели на телеметрических кабелях под днищем гондолы, болтались в воздухе, точно ядовитые стрекала какой-то диковинной воздушной медузы. Одни анализировали воздушную среду над биомассой жонглеров, другие сновали по-над колыхавшейся зеленой поверхностью. Заборные трубки уходили в воду под слоем организмов на десятки метров, всасывая образцы. Показания радара давали понять, что узел состоит из различных «блоков», этаких компактных скоплений биомассы, соединенных полостями и проходами непонятного назначения, а сонар позволял выделить множество органических «жил», что уходили в океанскую глубину, – своего рода пуповин, или якорей, удерживавших узел на месте. Мелкие узлы обыкновенно питались энергией солнечного света и продуктами распада сахара и жиров в океанских микроорганизмах, но более крупные узлы, выполнявшие обработку внушительных массивов информации, нуждались в стабильном контакте с акватическими структурами – с колониями органики на дне, в километрах под поверхностью океана. Холодная вода закачивалась по каждой из пуповин посредством перистальтики, нагревалась благодаря циркуляции в высокотермической среде подводных вулканов и извергалась обратно на поверхность.
Активность зондов, как ни поразительно, едва ли наносила какой-либо урон обширному полю биомассы. Остров ощутил приближение зондов и среагировал, изменив свою структуру так, чтобы зонды – и даже заборные трубки, спущенные в воду, – ничего не повредили. Энергия, разумеется, поглощалась, и следовало предполагать, что проводимые замеры окажут некоторое воздействие на эффективность, с которой узел обрабатывал информацию. Впрочем, это воздействие выглядело несущественным, а поскольку узел и без того постоянно себя перестраивал – когда осознанно, а когда под влиянием факторов среды, – вряд ли стоило беспокоиться по поводу вреда от вмешательства исследователей. «Вряд ли», «может быть», «вероятно» – во многом, как и всегда, приходилось опираться на догадки. Пускай команды пловцов сумели разузнать многое о кодировании жонглерами информации, почти все остальное – например, как жонглеры хранят нейрообразы, в какой степени эти образы подвергаются дополнительной обработке и так далее – до сих пор было загадкой. А ведь это, по сути, элементарные вопросы! Дальше начинались подлинные тайны, до раскрытия которых мечтали добраться все, но пока они лежали вне доступных методов научных исследований. Конечно, сегодняшние находки не прольют новый свет на эти фундаментальные тайны, единичная процедура, даже серия процедур, ничего толком, как правило, не доказывает и не опровергает, но она способна послужить весомым аргументом в споре, пусть речь зайдет о статистическом распределении, больше подкрепляющем одну гипотезу в противовес прочим. Наки давно усвоила, что наука представляет собой живой общественный процесс и не сводится к восторгу персональных открытий.
Она гордилась возможностью участвовать в этом процессе.
Спиральная «зачистка» продолжалась, воздушный корабль неторопливо двигался по кругу, увеличивая диаметр охвата. Постепенно солнце стало клониться к горизонту, окрашивая небосвод в бледно-оранжевые тона сквозь прорехи в облачном слое. Часы напролет Наки с Миной изучали образцы, а на экранах в гондоле появлялись все более четкие картинки – результаты картирования узла. Общались сестры вполне дружелюбно, однако Наки не переставала размышлять о предательстве Мины. Она находила извращенное, болезненное удовольствие в выяснении того, как далеко готова зайти сестра в своей лживости, и потому намеренно переводила разговор по всякому удобному поводу на доктора Сивараксу и его проект.
– Надеюсь, мне не грозит участь этих упертых бюрократов, – заметила Наки, когда они с сестрой обсуждали карьерные перспективы. – Ну, публики вроде Сивараксы. – Она многозначительно покосилась на Мину. – Я читала кое-какие старые его работы. Он был толковым ученым, а теперь превратился невесть в кого.
– Возможно, я не права, – ответила Мина – но мне почему-то кажется, что он не в восторге от необходимости забросить полевую работу. Но кому-то ведь надо руководить крупными проектами, верно? И уж лучше пускай руководит тот, кто сам когда-то занимался наукой.
– Ты словно его защищаешь. Неужели я услышу от тебя, что проект «Ров» – разумная идея?
– Я вовсе не защищаю Сивараксу – возразила Мина. – Просто… – Она замолчала и с подозрением оглядела сестру. Догадалась, что Наки все знает? – Ладно, забудь. Сиваракса как-нибудь справится без моей помощи, а у нас полно дел.
– По мне, это очень похоже на попытку сменить тему, – бросила Наки.
Но Мина уже вышла из гондолы и отправилась проверять оборудование.
В сумерках воздушный корабль достиг края острова, завершив круговой облет, и двинулся обратно. Когда он пролетал над уже обследованными участками, на экранах подсвечивались свежие изменения структуры: красные дуги и полосы накладывались на бирюзу закартированных полей. Большинство изменений не вызывало интереса – там открылась новая полость, а старая исчезла или рассосалось бутылочное горлышко в том месте, где сходилось прежде несколько подузлов. Но отдельные изменения казались более радикальными, правда, они все равно совпадали с образцами, зафиксированными в других, ранее изученных узлах. Картинка на экраны выводилась с приближением, данные расставлялись по приоритетам и заносились в память.
Словом, узел был действительно крупным, но ничего этакого в нем не просматривалось.
Пала ночь – стремительно, как происходит в этих широтах. Наки и Мина несли вахту по очереди – одна дежурила у мониторов, а вторая дремала пару-тройку часов. Наки за время своей вахты взобралась на крышу гондолы, снова принялась возиться с антенной и обрадовалась, когда увидела свежее сообщение. Но это оказалось послание от Совета городов-«снежинок», гласившее, что запрет на гражданские переговоры продлится еще минимум двое суток, пока не удастся справиться с текущим кризисом. В тексте содержались глухие намеки на беспорядки сразу в двух городах, где ввели комендантский час, и присутствовало требование игнорировать всю неофициальную информацию о летящем к планете звездолете.
Беспорядки ничуть не удивили Наки, но вот реакция властей ее изумила. Чутье подсказывало, что власти действуют разумно. С точки зрения правительства планеты, на данный момент отсутствовали любые достоверные сведения о чужом звездолете; однако почему-то складывалось ощущение, что власти, откровенно признаваясь в неведении, на самом деле что-то скрывают. Пожалуй, им следовало бы придумать какую-нибудь спасительную ложь, а позже, при необходимости, подправить собственное вранье.