Тварь наверху перестала кружить. Теперь она стояла, широко расставив закованные в древнее железо ноги, угрожающе подняв чудовищных размеров фламберг, явно сделанный когда-то для настоящего великана. Двуручная рукоять тонула в исполинской ладони.
– Чую, чую, чую… – тянуло создание. Череп в его длани смотрел вниз, пара зелёных клинков буравила землю, тщась добраться до лакомой, живой добычи.
«Если мы просидим здесь ещё хоть сколько-нибудь, – внезапно поняла Агата, – Хозяин доберётся до нас. Ему и земля не помеха».
Нельзя сказать, что я бы совсем не был готов к увиденному. И всё-таки при виде мертвеца с двуручным мечом меня пробрало от макушки до пяток, словно в давным-давно позабытом детстве. Нет, конечно, не оттого, что мне предстал здоровенный ходячий труп в проржавелых доспехах. Создать такое может любой маг-недоучка, овладевший хотя бы азами некромантии. О последующей расплате, конечно, умолчим, но ничего необычного в таком создании нет. Разрой три-четыре свежие могилы, возьми тела усопших, слей воедино, укрепи соответствующими заклятьями… Несложно.
Но никогда и нигде, даже в самом злобном и безумном драконе, что мстит всему живому, я не чувствовал такой тупой и чёрной ненависти. Ненависть была для этой твари воздухом, водой, пищей, кровью, жизнью – всем. Чтобы создать такое, требовалась невероятная мощь. Не собственное чёрное сердце, о, нет – но колоссальная сила. А ещё – изворотливость и виртуозность. Нелегко изгнать даже из мёртвого черепа воспоминания о том, что когда-то он был человеком. Упыри, вампиры и прочая ночная Нежить убивают потому, что хотят, как ни странно, жить. Им нужна горячая кровь жертвы, для них это всё равно, что для племени Смертных – свежий хлеб. Даже у вампира может пробудиться жалость или сочувствие. Мне известны такие случаи. Но в этом кошмарном создании, что спокойно шествовало со своим фонарём под смертоносными струями, не было вообще ничего, кроме одного лишь кровавого голода. Чтобы внушить чистое чувство такой силы… надо быть подлинным мастером.
Я видел всё это глазами несчастной девочки-Дану, она позволила моему взору протянуться от хвалинских подземелий под непроницаемую для заклятий завесу Ливня; и я чувствовал, что очень скоро не смогу помочь ей уже ничем. Радуга тоже не дремала.
Когда внезапно исчезло существо с мечом и черепом, когда непроглядная тьма взорвалась роем серебристых вспышек и щеки коснулось знакомое ледяное дыхание отравной хумансовой магии, Агата, теряя сознание, поняла, что случилось нечто ещё страшнее утраты того, что хумансы называли Иммельсторном – она в руках ненавистной Радуги…
Раз приняв решение, молодой Император уже не отступал. Патриархи затаились. Ждут. Оно и понятно, в случае чего Радуга не станет с ними церемониться. Серых терпят, пока они не суют свой длинный нос куда не следует. Ещё одна игрушка, оставленная магами своей пастве. Опасная игрушка, хотелось бы верить.
Было утро. Император лежал без сна, неотрывно глядя в потолок. За дверями – никакого почтения к императорскому званию! – лениво переговаривались приставленные Радугой стражи-соглядатаи, и повелитель Мельина мог лишь ещё раз поразиться поистине нечеловеческой выдержке Вольных – им только мигни, магиков взяли бы в ножи, а те бы и пикнуть не успели. Хотя нет, успели бы. Не обманывай себя, Император, эти бы – успели. Едва ли Сежес послала сюда посредственностей. Наверняка нет. Лучших из лучших. Ты можешь проткнуть такого насквозь, вырвать ему сердце, снести голову – но, даже умирая, даже разрубленный, он успеет бросить заклятье, и горе тогда убийце…
Но, как бы то ни было, Патриарха он увидит. И, если нельзя прийти к Хеону тайно, значит, он придёт к нему открыто. «Открыто» для Радуги, само собой.
Палец слегка коснулся чёрного камня в перстне, и мгновение спустя возле ложа Императора уже стоял согнувшийся в поклоне человек. Пара Вольных, что несла караул, чётко, по уставу, вошла следом, молча прижала кулаки к груди в знак приветствия. За широкими спинами воинов маячили крикливо-яркие плащи волшебников.
Император коснулся тремя сложенными щепотью пальцами правой руки раскрытой левой ладони. Слуга молча склонил голову, бесшумно исчез, а ещё через миг появился с роскошным янтарным футляром письменных принадлежностей.
«Трон недоволен, – быстро писал владыка Империи. – Не вижу голов зачинщиков последнего заговора. А также голов их семей. Сроку даю четыре седьмицы, считая от сего дня».
И вместо подписи прижал к дорогой тонковыделанной коже камень перстня. Чуть-чуть запахло палёным; на пергаменте остался чёткий и глубокий оттиск имперского герба – вставший на дыбы василиск.
А потом, не слишком скрываясь, не обращая никакого внимания на жадно пялящихся ему в спину магов, Император отдал свёрнутое трубкой и опечатанное письмо невзрачному человечку, одному из множества имперских курьеров, день-деньской сновавших по славному столичному Мельину.
О его письме тотчас узнают Сежес и иже с нею? – пусть, к этому он был готов. Тем более что Хеон и в самом деле последнее время толковал о каком-то заговоре… Император устало поморщился. Какая чушь. Здесь всё в руках колдунов. Наверняка и оба покушения – их работа. Вот только зачем им понадобилось два легиона? Не из лучших – лучшие, увы, за морем – но и далеко не отбросы, вроде городского ополчения. Пятнадцать тысяч мечей. Хватит на добрую войну. Против кого? В россказни об эльфах и Дану Император не слишком-то верил. Дану ещё продаются и перепродаются на невольничьих рынках, но это уже всё, последыши. Охотники за живым товаром обратили свой взор на восток и юг, кое-кто, правда, промышлял гномами, пока ещё многочисленными…
Загадка на загадке. Радуга совершенно не способна говорить правду. Даже правда в устах магов кажется отъявленной ложью.
Записка к Патриарху Лиги была, разумеется, криптограммой. И содержала требование о немедленной встрече. Если Радуга её и перехватит (а в том, что перехватит, сомнений не имелось), то, сколько ни обрабатывай пергамент снадобьями, сколько над ним ни ворожи – ничего не изменится. Нет там ни скрытых, чарами запечатлённых слов, ни тайных надписей невидимыми чернилами… Император пишет Патриарху Серой Лиги именно то, что он пишет.
И всё же он не мог не признать – смертельная игра с Радугой пьянит и затягивает куда крепче схваток с безмозглыми склизкими червями в подземельях Мельина. Черви просто хотели жрать; они жадно тянулись к любой плоти, какой только могли достичь; всё развлечение заключалось лишь в умении хорошо вертеть мечом. Но это он может делать и на арене. Пусть даже его противниками окажутся такие оборотни, как этот «мастер Н'дар».
Да, ни вино, ни женщины не в силах доставить столь острого наслаждения. Император, впрочем, отнюдь не ощущал себя игроком. Нет, скорее – человеком, запертым в клетке с голодными хищниками, когда против их когтей и зубов у тебя только руки, голые руки, такие бессильные по сравнению со свирепой мощью зверей. Вот только человек отчего-то всякий раз оказывался и хитрее, и кровожаднее, и беспощаднее любого зверя. Оттого и выживал. Он выживал, а утончённые эльфы, прямые и строгие Дану, непонятные гордецы-Вольные, трудяги-гномы один за другим сходили во мрак.
Вот и сейчас. Тайное послание к Патриарху Хеону. Чем ответит Его Скрытничество? – можно только гадать. Патриархи подчиняются имперским законам лишь до тех пор, пока их эти законы устраивают. Патриарх вполне может и не ответить. Сославшись, скажем, на ту же Радугу. И будет в своём праве.
Император может карать любого своего подданного, наверное, хватило бы силы покончить и с Хеоном, но тогда надо забыть о помощи Серых против Многоцветной Радуги. Василиск останется в одиночестве. И тогда семёрка растерзает его в клочья.
…В тот день Император старался ни в чём не отступать от распорядка. Он заставил себя забыть о некуртуазных, нелепых и неловких адептах. Он будет всё делать, как всегда. Чтобы Радуга, сохрани нас от этого Единый и прочие боги, не заподозрила, что Император уделяет делам Серых уж слишком много внимания. Заговоры были всегда, сколько существовала Империя. И бороться со смутьянами, конечно, нужно. Но если Император покажет, что именно ЭТО дело привлекает его сильнее всех прочих событий в государстве, вот тогда-то Радуга и вцепится в него всеми когтями…
Однако, к полному удивлению владыки Мельина, посыльный вернулся. Разумеется, без письма – хозяева Серых вообще недолюбливали каллиграфию – однако с ответом.
Семеро в плащах магов даже приличия ради не попытались сделать вид, что не набрасывают заклятия для подслушивания. Император почувствовал, как заалело лицо, кулаки его сжались, но – «ещё не время мстить. Позже. Конечно же, позже».
– Велено передать, – испуганно мигая и поминутно кланяясь, пролепетал человечек, – «Всё устроилось к наилучшей выгоде, и с ответом не задержу».
Скулы Императора закаменели. Успокоительная фраза Патриарха значила, как они условились, совершенно обратное. А «с ответом не задержу» и вовсе означало, что воин Лиги оказался в плену.
– Ты можешь идти, – бросил Император, уже забывая и думать о посланце, послании и всем прочем. Важным теперь представлялось только одно – что сможет рассказать этот воин и как скоро Радуга нанесёт ответный удар?
Неторопливо поднялся, положив руку на эфес, подошёл к высокому стрельчатому окну. Вольные неслышно придвинулись ближе, адепты заволновались, забормотали что-то про «стрелу снаружи». Император только усмехнулся – его стража, все как один, умеет взять стрелу из воздуха перед самым лицом. Не обращая на магов внимания, наклонился, опираясь о подоконник, выглянул наружу.
Под ним расстилался осенний Мельин, благословенное место, где ни разу не видели Смертных Ливней, где даже в зимнюю пору тепло и печи топятся не каждый день. Серой сталью кривого клинка сверкнула река; огибая замковую скалу, она казалась обогнувшим щит и глубоко вонзившимся в тело врага лезвием. О, если бы он мог с такой же лёгкостью поразить Радугу! А теперь, похоже, она сама поразит тебя. А может, и нет. Никогда не знаешь, чего ждать от волшебников.