И надо было сделать так, чтобы остальные больше не вмешивались в их поединок.
Бельгутай воздал хвалу Великому Тэнгри. Повезло: ему чудом удалось выскользнуть из-под мощного магического удара Угрима. Окажись он чуть ближе к ханьскому чародею, урусская волшба превратила бы его в фарш, как девку с кистенём, как вражеского воина с боевыми крюками, и как латника Хейдорха.
Но он уцелел.
Ханьский маг, впрочем, тоже. Значит, битва ещё не закончена.
Бельгутай снова атаковал противника. Он подбежал к вражескому колдуну первым. Он уже почти добрался до него.
Ещё пара прыжков.
И — ещё один.
Взмах саблей и…
Маг резко крутнулся на месте. Зелёный плащ — весь в дымящихся прорехах — мелькнул перед лицом Бельгутая.
В нос ударил запах горького дыма. Воздух вдруг сгустился, уплотнился…
Под доспех кольнули десятки невидимых стрел, безошибочно отыскавших на теле Бельгутая самые чувствительные точки. Нет, колдовские стрелы не навредили, не искалечили и не поранили его. Они лишь причиняли боль и держали его лучше любых пут и оков.
Невыносимая боль остановила и сковала Бельгутая.
Потом боль ушла. И он вовсе перестал что-либо чувствовать. Он больше не ощущал своего собственного тела.
Пальцы судорожно вцепились в сабельную рукоять, но занесённый над головой ханьца клинок уже не мог опуститься.
И сам Бельгутай был не в состоянии двигаться. Вообще. Никак.
Невидимые колдовские стрелы, пронзившие его насквозь, не позволяли даже упасть. Непонятным образом они удерживали тело пригвождённым к воздуху. Бельгутай как бежал — так и застыл на месте.
Голова при этом оставалась ясной. Всё происходящее вокруг воспринималось с непривычной чёткостью. Вот только сделать Бельгутай уже ничего не мог.
Люди, находившиеся в зале, словно поприлипали каждый к своему месту. Застыли все — и последние остававшиеся в живых ханьцы, и татарские воины, и латиняне.
От воздействия вражеской волшбы убереглись разве что мертвецы, да Угрим с Тимофеем, заслонённые колдовским щитом.
Угрим нанёс свой удар. Противник не столько прикрылся, сколько уклонился от сверкнувшей в воздухе ветвистой молнии. За спиной ханьца задымились пол, лестница, и стена. Бесермена ударила сзади откатившаяся волна остаточной волшбы. Чародея заметно шатнуло. Видимо, защита у него в этот раз была совсем плохонькой.
Ответный выпад врага тоже не шибко впечатлил: Угрим легко отвёл в сторону небольшой шипящий огненный шар, устремившийся к князю по предсказуемой прямой траектории.
Интересно, почему вдруг так ослабла вражеская магия? Тимофей огляделся. Ага, вот в чём дело…
Через всю залу протянулись две серебристые нити. Отчётливо мерцая в насыщенном магическими токами воздухе, они соединяли тугой пульсацией руки желтолицего колдуна с двумя колдовскими кристаллами. С тем, который откатился от трона, но остался на виду. И с тем, что был впечатан в алмазный трон. Именно из них враг черпал сейчас силу. Но только лишь из них.
Ещё одна нить, также тянувшаяся из ладоней колдуна, слепо шарила по полу. «Нащупывает третий самоцвет», — догадался Тимофей. Тот, который закатился в канаву возле трона. Эта тонкая вьющаяся верёвочка со свободным концом пока была едва-едва различимой.
Целиком сосредоточиться на поиске чародей не мог: ему приходилось защищаться от магических атак Угрима. Однако и вовсе отказаться от потерянного кристалла, он тоже не хотел. Третья нить, извиваясь змеёй, подползала всё ближе и ближе к канавке с Чёрной Костью.
Тимофей колебался недолго. Чародеи дрались один на один, и кристаллы Угрима охранять, вроде бы, уже не от кого. Зато он мог помочь князю иначе. Эх, была — не была!
Со всей прытью, на которую он только был способен, Тимофей рванулся из-под колдовского щита.
«Куда?!» — раздался в голове беззвучный окрик.
Отвечать князю он не стал. Даже для мысленно ответа пришлось бы потратить время. А времени-то сейчас как раз — в обрез.
Тимофей упал в канавку прежде, чем до неё дотянулось серебристое щупальце. И раньше, чем сумел уделить ему внимание желтолицый ханец.
Навалился на Кость. Вжался в пол, пропуская над собой волну гудящего пламени. Глубокий узкий овражек, выцарапанный в толстом земляном слое и каменных плитах, уберёг его от запоздалого удара бесерменского мага. Колдовской огонь лишь опалил железные пластины и кольчужную сетку на спине. Толстый поддоспешник ослабил жар…
— Княже! Держи! — высунувшись из укрытия, Тимофей швырнул Угриму магический кристалл.
Тонкая блестящая нить ханьца взметнулась к самоцвету, стремясь перехватить его в полёте. Но взмах невидимого клинка, выросшего из руки Угрима, перерубил серебристую змейку. Ещё не связанная с кристаллом и не налитая его силой, она не смогла противостоять удару. Отсечённый обрубок вспыхнул и осыпался на пол мелким пепельным крошевом.
Кристалл подкатился к ногам князя. Угрим быстро огладил ладонью гранёный бок, обретая власть над ещё одним артефактом. Обретая ещё большую силу.
И окончательно переламывая ход поединка.
Пока князь бормотал новое боевое заклинание, над его головой полыхнула пара ослепительных вспышек. Яркий свет соединился в пылающий росчерк. Ещё миг — и сверху, из раздвинувшегося сияющего разреза, на Угрима хлынул поток гудящего пламени.
Для любого другого это была бы верная смерть, однако княжеский колдовской щит поглотил огненную лаву без остатка. На глазах Тимофея бушующее пламя попросту растворилось в воздухе.
То ли ханец поторопился с огненным заклятьем, то ли магическая защита Угрима, усиленная уже не тремя, а четырьмя кристаллами, позволяла князю ни о чём не беспокоиться. Так или иначе, но бесермен ничего не добился своей эффектной волшбой.
Угрим же…
Заключительный слог непростого заклинания князя-волхва, наконец, был произнесён. Обеими руками выписан сложный пасс и…
Лютая, невыносимая стужа — такая, что заныли зубы и кости — вот, что ощутил Тимофей, лёжа в канаве. Мороз, навалившийся ледяной глыбой, пронизывал насквозь. Причём, кое-кого, как оказалось, пронизывал в буквальном смысле.
Крысий потрох! Тимофей увидел растущую из спины и груди ханьца иглу-сосульку. Неестественно тонкую, длинную. Прямую, как древко стрелы. Нет, уже больше — с копейное ратовище!
По мере того, как ледяная игла удлинялась, движения бесерменского чародея становились всё медленнее. И вот…
Руки ханьца, пытавшегося вычертить защитный магический знак, замерли. Губы, читавшие заклинание, так и не договорили колдовского слова и остались полуоткрытыми. Застыли, колыхнувшись в последний раз, промороженные полы плаща.
Стужа разливалась от того места, где стоял бесермен, по всей тронной зале. Морозная волна дошла до стен, ударила в них, взметнулась к сводам и откатилась обратно. Воздух сделался настолько холодным, что стало трудно дышать.
Тимофей вдруг понял, почему всё происходящее видится ему будто сквозь туманную дымку. Да потому что изо рта клубится густой пар!
Пушистый иней и тонкий прозрачный ледок покрыли пол, стены и потолок залы. Холод осел прихотливым узором на трупах и неподвижных человеческих фигурах, всё ещё стоявших на ногах. Слабое дыхание живых ещё, но заколдованных воинов тоже было обозначено теперь струйками пара в морозном воздухе.
Он проиграл.
И этот бой проиграл. И эту войну. И свою жизнь. И власть. И могущество. И вечность.
И — всё.
Всё-всё-всё на свете проиграл.
Чжао-цзы понял это, как только маг западного края получил силу четвёртого кристалла. Всё остальное больше не имело значения.
Дальше Чжао-цзы дрался потому лишь, что ничего другого не оставалось. Он был слишком умён, чтобы надеяться на милосердие чужака.
Он дрался яростно, прощаясь с так и не обретённым бессмертием, и готовясь встретить смерть. Мечтая лишь об одном: утащить во мрак Диюйя ещё одного врага. Если не колдуна западных варваров, то хотя бы его помощника, укравшего Кость Яньвана. Ту Кость, которая перевесила чашу весов в этой битве.
Посмертное проклятие — вот что он мог ещё сделать.
Но сделать этого ему, увы, не дали.
Смерть оказалась проворнее его «лесных демонов». Смерть пришла слишком быстро. И полностью подготовиться Чжао-цзы к ней так и не успел.
Впрочем, к такому мало кто бывает готов полностью.
Он ещё был жив и творил последнее заклинание-проклятие, когда увидел перед глазами тонкую длинную ледяную иглу. Игла росла из его груди. И холодила сзади, под левой лопаткой.
Игла появлялась оттуда, где сердце.
Сначала короткая, как арбалетный болт, она быстро выросла до размеров боевого шеста.
Грудь, плечи, спина и руки занемели от холода. Отказались слушаться губы и язык.
А потом разлившийся по жилам мороз залил всё тело.
Холод был невыносим. Такой холод сковывал сильнее парализующего заклятия. Холод небытия… Шедший и изнутри и снаружи одновременно.
Даже утратив подвижность, Чжао-цзы ещё сопротивлялся неминуемой смерти. Пытался сопротивляться. Отогреваясь мыслью и волей. Без всякой надежды спастись, скорее, просто по привычке жить.
Это привычка, от которой труднее всего отказаться. Даже на краю могилы. Да-да, особенно, там.
Чжао-цзы сопротивлялся долго. Гораздо дольше, чем смог бы продержаться на его месте обычный смертный и обычный маг. Но и он, в конце концов, не выдержал.
Ноющее сердце, с двух сторон пронзённое острой гладкой льдинкой, не вынесло стужи. Сердце затвердело, потрескалось и лопнуло. А когда такое происходит, не способен выжить даже самый сильный маг. Даже маг, почти овладевший бессмертием.
Но не овладевший им до конца.
Умирая, Чжао-цзы не чувствовал ни боли, ни страха, ни ненависти. Он чувствовал только нарастающий холод.
Холод, холод, один лишь холод. Всё больший и больший. Хотя холоднее, казалось, быть уже невозможно.
Холод и тьма Диюйя принимали его в себя.