Тимофей осторожно, не вкладывая клинка в ножны, приблизился к вражескому магу.
Жёлтое лицо стало заметно бледнее. Открытые глаза походили на крупные стеклянные бусины, вставленные в глазницы. Слой шершавой наледи покрывал всё тело ханьца. Ноги были намертво вморожены в пол. Слой земли и каменные плиты под человеком-истуканом смёрзлись в несокрушимый постамент. Затвердевший зелёный плащ казался прочнее стали. Тонкая, неестественно длинная сосулька, пронзившая чародея, выглядела хрупкой, однако, она не обламывалась под собственным весом и даже не думала таять.
От мороза, исходившего из застывшего истукана, даже на расстоянии стыли пальцы.
— Не трогай, — предупредил Угрим. — Даже мечом к нему не прикасайся. Приморозишся сам.
Вот как?
— Это лёд? — спросил Тимофей, оглядывая сосульку и заиндевелое тело.
— Лёд, — кивнул Угрим. — Только не простой лёд. Не обычный.
«Ясное дело, — усмехнулся про себя Тимофей. — От волшбы простого льда и не получится».
— Лёд, который холоднее смерти и крепче камня, — пояснил князь. — Только таким льдом можно было его остановить.
Угрим скользнул взглядом по магу, обращённому в ледяную статую. В глазах и словах князя Тимофею почудилось что-то, похожее на уважение.
— Он был очень силён, — негромко произнёс Угрим. — И он начинал творить посмертное заклятие. Это опасно.
Тимофей кивнул. Он верил. Он знал, что опасно.
— Ты заточил бесермена в ледяной саркофаг, княже? Как Шестеро заточили Кощеевы останки в расплавленные адаманты?
— Нет, Тимофей, — ответил князь. — Я просто его убил. Бесермен мёртв.
Да, похоже, так и есть: ханец не дышал. В стылом воздухе не было видно пара из его рта.
— И теперь, надеюсь, мне уже ничего не помешает, — закончил Угрим с улыбкой.
— Княже, а как же они… — Тимофей растеряно посмотрел на Бельгутая, стоявшего рядом с бесерменским чародеем, обвёл взглядом другие неподвижные фигуры. В основном это были татары. Несколько латинян. Ну и пара-тройка ханьцев…
Они-то все дышали. Пока. Очень слабо, едва заметно, но — дышали. А колдовство бесерменского чародея, не спешило рассеиваться после его смерти. По крайней мере, здесь, в тронной зале Кощея, напитанной силой шести Чёрных Костей.
— Они подождут, — отмахнулся Угрим. — Разве ты не слышал: я не хочу, чтобы мне сейчас мешали.
— Но…
— Я сказал — подождут, — князь повысил голос. — С ними ничего не случится. Они живы, но я не очень силён в ханьских заклятиях. А когда целое воссоединится, снять чары будет проще.
Тимофей пожал плечами. Ну, раз так…
— Помоги мне собрать Кости, Тимофей, — распорядился Угрим. — Сложи их у трона. И отойди в сторону.
Подготовка не заняла много времени. Но вот подготовка к чему?
Глава 15
Некоторое время они молча стояли перед адамантовым троном. Угрим — впереди. Наслаждается торжественностью момента? Что ж, очень может быть. Тимофей держался позади князя и чуть в стороне.
Под троном виднелись громовые шары с длинными фитилями. Зачем всё-таки их закатили туда ханьцы? Тимофей понятия не имел. Возле трона аккуратно разложены пять магических кристаллов с Чёрными Костьми. Шестой — на троне. Ну и что дальше?
— Нужен особый ритуал? — спросил Тимофей. — Заклинание?
Князь покачал головой.
— Если бы это было нужно, я бы об этом знал.
Пальцы Угрима огладили матовые письмена на боку вплавленного в трон яйцевидного кристалла. В голосе князя появилась хрипотца. Пальцы чуть подрагивали. Угрим сильно, очень сильно волновался.
— Здесь сказано о единении частей целого, — кивнул Угрим на древние знаки. — Больше здесь не сказано ни о чём. Значит, надо просто сложить разделённое вместе.
Князь был прав. Наверное, был. Тимофей вспомнил надпись, которую Угрим ему однажды открыл. Дословно вспомнил. Надпись была проста и недвусмысленна. Забытые письмена, которые княжеская волшба на время обратила в знакомые буквицы, гласили: «В твоих руках — шестая часть Силы. Знай: единение частей целого есть начало вечной жизни и вечной власти».
Вот что начертано на магических самоцветах. Только это, и не буквицей больше.
— Нужно воссоединить Кости. И это всё, что нужно.
Угрим отступил от трона. Поднял с пола кристалл, в котором темнела согнутая в локте мумифицированная рука. Правая…
Вновь шагнул к трону.
Чуть склонился над иссохшим Кощеевым туловом, запертом в прозрачном гранёном коконе. Осторожно приложил к нему кристалл с десницей навьей твари. Туда, где под толстой оболочкой виднелся ровный срез на правом плече.
Грани кристаллов соприкоснулись. И…
Князь убрал руки.
Колдовской самоцвет с Кощеевой десницей остался на месте. Не упал, не скатился с трона. Один саркофаг слился с другим, притянутый неведомой силой. Два кристалла стали неотъемлемой частью друг друга.
— Получилось! — по губам князя скользнула улыбка. Глаза Угрима загорелись нездоровым блеском.
Вторая рука Кощея… Левая — к левому плечу. И вот уже три магических кристалла срослись воедино.
Потом — ещё два — с ногами. Кристаллы плотно прилегали один к другому и складывались друг с другом легко и надёжно, как избяные брёвна с вырубленными опытным плотником пазами.
Последней была голова. Её Угрим водрузил на кощеевы останки с особой аккуратностью. Отступил на шаг…
Замер.
Вот и всё! Тимофей тоже затаил дыхание. Свершилось. Останки Кощея собраны вместе. Все шесть самоцветов дополняли друг друга, как соты в улье. И, судя по всему, держались крепко: захочешь теперь — не оторвёшь.
Но вообще-то жутковатая картина получилась. На огромном адамантовом троне восседал маленький расчленённый трупик. Четвертованный и обезглавленный. Усохший. Потемневший. Почерневший. Смешной, жалкий и страшный одновременно.
Отсечённые части отделяли от тулова большие — кулак поместился бы, а то и два сразу — просветы. Сухое тельце будто было небрежно собрано после палаческого эшафота и вморожено в ледяной трон.
Ну и что?
А ничего! Ну, то есть, совершенно ничего не происходило.
Тимофей до боли в глазах всматривался в сверкающий алмазный трон. И ничего не видел. Хотя мог ли сейчас что-либо увидеть человек, не сведущий в магии?
Тимофей отвёл глаза от трона. Вопросительно глянул на Угрима.
Князь был хмур и бледен. Бледен настолько, что…
— Княже? — Тимофей встревожился.
Князь-волхв медленно, с натугой покачал головой.
— Что? — тревога росла. Тимофей смотрел то на Угрима, то на трон.
— Пустышка! — наконец, хрипло выдавил князь. — Обман! Ложь!
Тимофей понял. Князь тоже ничего не замечал, не ощущал и не чувствовал. Не исходило из сложенных воедино кристаллов никакой великой силы. Не чувствовал Угрим колдовских токов, способных дать обещанное могущество и вечную жизнь. Не было этого. Вообще ничего не было.
Мгновение, два или три — тишина. А потом…
Шуршание. Слабый хруст.
Или…
Снова — хруст. Погромче.
Или всё же было?
Да! Было!
Х-х-хруст!
Теперь звук был отчётливый, громкий и протяжный, будто раскалывается лёд над ворочающимися речными водами. Звук исходил от трона.
Лёд? Трон? Хруст? И…
Звон-н-н…
Ох, какой это был звон! Звенело всё вокруг, звенело в ушах, звенело в голове.
По гранёной поверхности магических самоцветов пошли трещины. Кристаллы, невесть столько веков и тысячелетий хранившие в себе Кощееву плоть, лопались один за другим. Кристаллы взрывались, как татарские громовые шары. Только разве что без вспышек и дыма.
Крупные осколки разлетались вверх и в стороны. Тимофей подался вперёд, прикрывая щитом себя и князя. В щит глухо стукнуло, сильный толчок едва не сшиб его с ног. Что-то вскользь чиркнуло о шлем. Но прозрачные осколки оказались не самым страшным.
Между князем и троном возникла тёмная колдовская дуга. Крысий потрох! Тимофей не верил своим глазам. Ведь Угрим не творил волшбы. Значит, эта волшба шла не от него.
От трона!
Странная дуга скрутилась узлом, взбухла, помутнела, налилась чёрным, раздалась в размерах, сгустилась над Кощеевыми останками, будто грозовая туча. Последнее, что смог разглядеть Тимофей — как Кости, высвобожденные из многовекового плена, сливаются друг с другом. Руки и ноги, прирастающие к крохотному тельцу. Маленькая голова, занимающая своё место на тонкой шее, над узкими плечами…
Голова чуть качнулась. Согнутые руки и ноги распрямились.
Сплошная чернильная пелена окончательно закрыла алмазный трон. Однако выступавшая из черноты жирная, извивающаяся, как червь, пуповина всё ещё связывала его с…
Угрим закричал. Никогда ещё он не кричал ТАК. На памяти Тимофея точно — никогда.
… с князем!
Вскрик был пронзительным, громким, но коротким.
Потом…
«Тимо!..», — пронеслось в голове и оборвалось. Его попытались позвать без слов. А уже в следующее мгновение князь корчился на полу. Слабый-слабый, едва различимый хрип — вот и всё, на что он был сейчас способен.
— Княже?!
Угрим дёрнулся. Отчаянно и судорожно. Стараясь вырваться.
Не смог.
Чёрная дуга присосалась к нему гигантской пиявкой.
Князь царапал землю у подножия трона и грыз край собственного корзно, случайно попавший на лицо.
— Княже! — ужаснулся Тимофей.
Нет ответа. И не могло быть.
Князь умирал, причём, умирал, в жутких, нечеловеческих муках. Нет, хуже, чем просто умирал. С князем творилось что-то по-настоящему неладное. Хотя с князем ли?!
Облик Угрима разительно менялся.
Князь усыхал с каждым мгновение.
Впадали щёки, выпадали волосы. Истончались пальцы, руки и ноги. Плоть исчезала буквально на глазах. Кожа сохла и прилипала к костям. Кости росли наоборот — сами в себя, уменьшались, съёживались. Одежда — не боевые доспехи даже (их на Угриме сейчас не было), а обычная княжеская одежда — становилась слишком тяжела и велика для извивающегося в агонии человека. Человек… то, что оставалось от человека, уже попросту терялось в ней.