Тимофей думал о другом.
«Шестеро вовсе не желали воссоединения Костей. Они хотели их разделить. Вот как было».
— Да, всё было именно так, — кивнул ему Кощей.
Снова между ними шла странная беседа. Тимофей не успевал задать вопрос вслух, как уже слышал ответ на свои невысказанные мысли.
— Всё было так, — повторила навья тварь. — Но, как я уже говорил, люди жадны до власти и могущества. А жадность затмевает человеческий разум. Люди прознали о силе, кроющейся в кристаллах, и им оказалось проще поверить в то, что мои слуги-чародеи перегрызлись из-за моих останков. Люди, как это часто бывает, судили о других по себе. Им не дано было понять, что кто-то, владея одним источником силы, способен отказаться от борьбы за другие. Кроме того, люди никогда не верят полностью в чужое раскаяние. Особенно в раскаяние тех, по чьей вине погибают миры. Вы, люди, в большинстве своём, очень предсказуемы.
«Значит, до нас дошла только ложь? Значит, кривда заменила правду даже в магических книгах?»
— Свою правду люди создают себе сами. Удобную и понятную им. Всё остальное — осыпается, забывается и истлевает без следа. Хотя…
Навья тварь раздвинула губы в улыбке:
— Хотя знаешь… Смутный намёк на правду сохранили ваши сказки о Кощее.
«Сказки? — Тимофей тоже усмехнулся бы, если бы мог. Если бы слушались губы. — О Кощеевой смерти, хранящейся в яйце? Я слышал эти сказки».
— Ты слышал сказки, сильно переиначенные временем и поколениями сказителей. А потому неверно понял их смысл. Изначальные сказки, говорили, что яйцо, само по себе, есть смерть Бессмертного, заточившая в себе его жизнь. Яичная скорлупа — его погибель. Но внутри яйца-смерти всегда теплится жизнь. Разбив скорлупу — выпустишь её. Всё так и случилось.
Кощей провёл рукой, смахивая с трона мелкие осколки яйцевидных кристаллов.
— Люди часто обманывают себя. Ещё чаще — других. Но у всех это получается по-разному. Самые великие обманщики те, кто обладает магической силой. Я уже испытал это на себя. И впредь я зарёкся брать в слуги чародеев. Чародеи хитры и изворотливы. Чародеи умеют скрывать свои истинные чаяния за колдовской защитой из множества слоёв, они путают мысли и прячут сокровенное в хитросплетении пустых словес. За помыслами обычных людей следить легче. Ими проще управлять. Особенно если человек открыт с рождения, если открыт по-настоящему, если не обучен и не любит скрытничать, если не умеет лгать без чужой помощи. Таких людей на самом деле немного. Ты — из их числа.
«Я?!»
— Ты. Поэтому тебя выбрал в помощники твой князь. Поэтому тебя выбираю я. Мне, как и твоему князю, понадобится хороший воевода, которого видно насквозь.
Скверно! Крысий потрох, до чего же скверно, когда выбор делают за тебя!
Кощей поднялся с трона. Шагнул к маленькому съёжившемуся трупику, запутавшемуся в княжеских одеждах. К тому, что осталось от Угрима.
— В конце концов, чем твой князь лучше меня? По его воле тоже гибли тысячи и десятки тысяч. Так какая тебе разница, кому из нас служить?
Нога Кощея опустилось на усохшее сморщенное тельце. В тишине подземной залы раздался отчётливый хруст. Останки Угрима рассыпались в прах. Из-под складок княжеского корзно выкалился череп с пустыми глазницами.
— Прежнего князя больше нет. — Кощей снова поднял и опустил ногу на хрупкую кость. Притоптал несколько раз. Маленький череп стал кучкой пыли. — Есть новый. Если тебе будет проще — считай, что твой князь добился, наконец, бессмертия и отдаёт приказы моими устами. Не думаю, что его приказы сильно отличались бы от моих.
«Приказы? Какие приказы?»
Кощей повернулся к Тимофей. От пронзительного взгляда ледяных глаз делалось не по себе.
— Приказы простые. Будешь помогать мне убивать. Отныне в этом заключается твоя новая служба. Она, кстати, тоже мало чем отличается от той службы, которую ты исполнял при своём князе в качестве воеводы.
«Помогать? Убивать?..» Тимофей ещё не понимал всего до конца. Кого убивать? И зачем?
— Будешь гнать на убой одно человеческое стадо, чтобы оно умерщвляло другое. Чтобы с обеих сторон было как можно больше мертвецов. В этом и только в этом теперь будет для тебя смысл любого сражения.
Кривая усмешка. Блеснувшие в оскале зубы…
Воеводская служба, которая прежде, в общем-то, была Тимофею по вкусу, как-то сразу ему разонравилось. Если так ставится вопрос…
— Знаешь, в чём кроится главный секрет бессмертия?
Тимофей не знал. И отвечать не спешил. Впрочем, его с ответом и не торопили.
В наступившей тишине Кощей, не спеша, вернулся к перекошенному трону без подлокотников и передних ножек. Сел. Откинулся на высокую спинку, поблёскивающую зеркальцами адамантовых граней. Протянул руку…
Вывернув шею, Тимофей смог увидеть куда.
К ближайшей группе воинов — тех, кто был ещё жив, но застыл в неподвижности.
Распростёртый на полу, всё ещё полупарализованный Тимофей, наблюдал за навьей тварью и за скованными ханьской магией бойцами.
Кощей прикрыл глаза. Чуть шевельнул длинными, тонкими пальцами, словно перебирая невидимые струны. С явным наслаждением вдохнул…
Вдох твари был неглубоким и коротким, но от этого вдоха повалились на пол с десяток освобождённых от чар человек. Татары, трое латинянских рыцарей, один ханец. Их напряжённые, сведённые колдовским заклятием мышцы расслабились. А слабость неспособна держать. Слабые падают.
Люди попадали, словно срезанные ударом невидимого клинка. Раздался стук доспехов о каменные плиты. Никто не вскрикнул, не застонал. Глаза упавших стекленели, лица обретали то безошибочно узнаваемое выражение, которое отличает мёртвого человека от живого.
«Убил! — понял Тимофей — Кощей убил их всех! Вдохнул в себя. Отправил в навь…»
С тонких губ навьей твари слетела первая слабая и едва различимая струйка пара. Такова, выходит, цена этих человеческих жизней?
На пару мгновений, пока Кощей дышал чужой жизнью, Тимофей ощутил освобождение от чужого взгляда в своей голове.
Впрочем, время это было слишком кратким, чтобы им воспользоваться. Да и как воспользоваться, если всё ещё не владеешь собственным телом?
— Главный секрет бессмертия заключается в том, чтобы нести смерть. — Кощей сам же отвечал на свой вопрос, заданный ранее. — В этом мире, как и во всех других, всё взаимосвязано. Смерть убивает жизнь, жизнь взрастает из смерти. И не важно, кто творит смерть и ради чего. Мне нужно убивать, чтобы жить. Или, если быть точнее, чтобы чувствовать себя живым в мире живых. Твой же князь убивал в первую очередь ради обретения власти над миром. Даже бессмертие нужно было ему, чтобы властвовать вечно. Но ведь большой разницы нет. Жизнь — это жизнь, а смерть — это смерть. Ты согласен?
Наверное… Если Тимофей и не был согласен с Кощеем полностью, то уж, во всяком случае, не мог и оспорить утверждение навьей твари.
Существо на троне вновь протянуло руку к застывшим воинам. К другим уже, стоящим в стороне от тех, первых. Кощей опять шевельнул пальцами. Прикрыв глаза, коротко вдохнул.
Ещё полторы дюжины живых воинов, выйдя из колдовского оцепенения, рухнули замертво. Ещё одна слабая струйка пара вышла из Кощеевых уст. Ещё три-четыре мгновения свободных, неподконтрольных навьей твари размышлений, было подарено Тимофею. Но что он мог с ними сделать?
Тварь улыбнулась. Открыла глаза.
— Знаешь, когда начинаешь дышать в вашем мире его жизнью, очень трудно остановиться. Это так… Увлекает так… Особенно после долгого заточения.
Ещё один вдох. И ещё несколько человек лежат на полу.
И — ещё. И — снова.
Вскоре из живых в зале остались только Тимофей и Бельгутай, неподвижно стоявший возле замороженного ханьского мага.
Хотя, нет, не только… Кажется, Арина тоже ещё жива. Точно! Из угла, где лежала гречанка, донёсся слабый хриплый стон. Чуть шевельнулось изуродованное окровавленное тело ворожеи. Крепко приложенная о стену в самом начале схватки, она постепенно приходила в себя.
Кощей вскинул, было, руку к ней. Но отчего-то промедлил со смертоносной волшбой. Задумался о чём-то…
— Кстати, плотская любовь тоже способна давать и продлевать жизнь, — улыбнулся он, то ли обращаясь к Тимофею, то ли разговаривая сам с собой, но не отводя при этом глаз от Арины.
Плавное движение узкой кощеевой ладони — и с гречанки спало ханьское заклятье. Вросшие в бока руки с отвратительным хлюпающим звуком вышли из тела. Расцепились и засучили пятками по полу голые ноги.
Избавление от чар оказалось болезненным. Арина выгнулась всем телом, словно бесноватая. По тронной зале заметался долгий надрывный крик.
И ещё одно движение Кощеевой длани. Раны на теле Арины затянулись. Ворожея затихла. Некоторое время она неподвижно лежала на полу, тяжело и шумно дыша. Упругая грудь ходила ходуном.
— Встань! — приказал Кощей колдунье.
Она зашевелилась. Медленно поднялась на ноги. Пошатнулась. Чуть не упала.
Гречанка благоразумно не предпринимала попыток колдовать. То ли ещё была слишком слаба для этого, то ли понимала, что в магическом поединке против Кощея ей всё равно не устоять.
— Подойди, — прозвучал новый приказ.
Опустив голову и безвольно свесив руки, Арина послушно выполнила его.
— Ближе, — велел Кощей.
Гречанка встала перед самым троном. Тимофей отметил про себя, что былая красота ворожеи, в общем-то, никуда не делась.
Тёмная гладкая кожа, высокая грудь, округлая линия бедра, плоский живот, стройные ноги, треугольный пушок чёрных волос, прикрывающих лоно, упругие ягодицы… Всё при ней, всё как и прежде. Ханьская магия, уродовавшая тело гречанки, ушла без следа. На боках, руках и ногах, не осталось ни шрамика. Не видно даже ссадин и царапин от удара об стену. Кощей, оказывается, умеет не только умерщвлять, но и исцелять. Причём, не хуже Угрима.
Правда, сейчас Арина была перемазана грязью, а её спутанные, слипшиеся волосы казались седыми от пыли. Но даже в таком неприглядном виде гречанка пробуждала желание. А может, неспроста это? Может, все колдовские способности, ещё оставшиеся при ней, Арина тайком направила именно на это? Может, ворожея просто очень хочет понравиться Кощею?