Ещё один вдох. Клубы пара — из холодных уст твари. И ещё вдох. И ещё. Кощей никак не мог остановиться. Никак не мог надышаться. Наверное, это, действительно, непросто, когда после долгого перерыва снова ощущаешь вкус жизни.
Вот только что странно: живых на лестнице уже не осталось. И новые воины больше не спускались вниз. А Кощей всё дышал, дышал, дышал… Чем? Кем? Этого Тимофей понять не мог. Пар, валивший изо рта твари, густел. Тварь с наслаждением жмурилась.
Впрочем, не это было сейчас главное. Главное, что за его мыслями никто пока не следит. Как долго продлится эта свобода, Тимофей не знал. Но чувствовал: это его единственный шанс. И возможно, последний.
Краткой свободой следовало воспользоваться без промедления.
Но как? Тимофея захлестнул вихрь мыслей.
Да, он не может убить Кощея. Да, ему не позволено поднимать руку на навью тварь: однажды поднятая рука ноет до сих пор.
Но Кощей приказал убить Бельгутая. Более того, тварь сама сказала, что исполнение её приказов должно быть самым важным для Тимофея. А ещё…
Тимофей улыбнулся. Ещё Кощей разрешил ему использовать ЛЮБЫЕ способы для убийства нойона.
Что ж, Тимофей знал один способ. Очень действенный.
Его взгляд остановился на ханьских громовых шарах, лежавших под троном Кощея. Если их взорвать…
О, такой взрыв убьёт Бельгутая наверняка! Приказ навьей твари будет выполнен.
Правда, при этом погибнут все, кто находится в тронной зале. Или почти все?
Он сам и Арина умрут тоже. Но возможно… Или это невозможно?
Тимофей вёл мысленный спор сам с собой. Нет? Да?
Нет, Кощея нельзя убить…
Да, тем оружием, которым его убивали раньше — нельзя.
Но пробовал ли кто-нибудь использовать против навьей твари разрушительную силу заморского огненного зелья — силу, которая выносит крепостные ворота и крушит каменные стены?
Если Кощею не вредит обычная сталь, возможно, его вместе с алмазным троном разорвут на куски громовые сосуды ханьцев. Кто знает, может быть, в них кроется смерть бессмертного?
А главное — сам Тимофей не поднимет руки на нового господина. Он просто подожжёт фитили. И сделает это для того, чтобы исполнить приказ Кощея. Который, важнее всего. Приказ убить Бельгутая. Убить любым способом.
Он выбрал такой способ.
Бельгутая убить — не Кощея…
Его цель — татарин. Как приказано. Как велено.
Ты уж прости, нойон. Тебя придётся убить. Убить тебя, чтобы…
Нет, об этом думать больше нельзя. Сейчас думать надо только о том, чтобы убить Бельгутая.
Но где-то на краю сознания возникла ещё одна неприятная мыслишка. Мыслишка о том, что он теперь не так уж и сильно отличается от Угрима или от того же Кощея. Он ведь тоже научился жертвовать чужими жизнями. Что ж, с кем поведёшься…
«Убить-Бельгутая-убить-Бельгутая-убить-Бельгутая…» — словно заклинание раз за разом мысленно повторял он.
Тимофей поднял факел, с которым в подземелье спустился ханьский колдун и который был брошен за ненадобностью. Благо, факел лежал неподалёку от трона.
Пропитанная маслом и намотанная на конец длинной палки ветошь ещё тлела. С поднятого факела слетело несколько искр. Искры закружились в воздухе весёлыми светлячками. В дымящейся растрёпанной обмотке, почувствовавшей приток воздуха, вспыхнул слабенький огонёк.
Бельгутай остановился, в недоумении глядя на противника.
«Убить-Бельгутая-убить-Бельгутая-убить-Бельгутая…» — упрямо твердил про себя Тимофей. И ни о чём другом не думать. И — действовать. Бездумно и быстро.
Чтобы совсем уж бездумно — не получалось. Мысли просто текли двумя параллельными потоками. Одни «убить-Бельгутая-убить-Бель…» кое-как прикрывали другие. Опытный чародей, конечно, защитил бы свой разум надёжнее. Те Шестеро, что усадили Кощея на алмазный трон-ловушку, смогли подобным образом обмануть тварь. И Тимофей действовал сейчас по их примеру. Да, он не был чародеем. Но пелена, которой он пытался прикрыться, всё же, лучше, чем ничего. Тимофей старался себя в этом убедить. И он очень хотел верить, что…
«Убить-Бельгутая-убить-Бельгутая-убить-Бельгутая…» — что беззвучный монотонный речитатив кое-как, с грехом пополам, но всё же замаскирует его истинные намерения. Хотя бы на время. Хотя бы на короткое время. На тот случай, если контроль за его разумом и мыслями вернётся вновь.
Тимофей осторожно шагнул к трону, стараясь не смотреть в лицо Кощея. Боясь до дрожи в ногах, что прикрытые глаза твари откроются. Чутко прислушиваясь к её смертоносному дыханию. Пока тварь с наслаждением вдыхает чужие жизни — можно действовать. Когда тварь перестанет дышать, тогда — конец.
«Убить-Бельгутая-убить-Бельгутая-убить-Бельгутая…» — снова и снова повторял он. До одурения, до осатанения. Надеясь выиграть хотя бы пару мгновений, если тварь вдруг перестанет дышать и откроет глаза.
Удастся ли незаметно для Кощея засунуть факел под трон? Сумеет ли он, не потревожив блаженствующую тварь, поджечь фитили ханьских громовых шаров? Фитили, словно спящие змеи, свернулись возле голых нечеловеческих стоп — костлявых, вытянутых и в то же время приплюснутых, как лягушачьи лапки. На больших растопыренных узловатых пальцах чернели загнутые ногти, напоминавшие, скорее, когти хищного зверя.
Фитили — длинные. Гореть будут долго. Видимо, ханьцы, закладывали свои адские сосуды с таким расчётом, чтобы успеть до взрыва покинуть залу.
«Убить-Бельгутая-убить-Бельгутая-убить-Бельгутая…»
Взгляд Тимофея наткнулся на большие карие глаза, смотревшие из-под грязных волос. Арина! Ворожея больше не прятала лица в густых космах и не держала очи долу. Сидевшая у ног Кощея гречанка внимательно наблюдала за Тимофеем.
Выдаст? Предупредит своего нового господина об опасности?
Нет. Она чуть улыбнулась ему, ободряюще кивнула…
И не ограничилась только кивком.
Нырнувшая под трон рука Арины осторожно, как ядовитых гадов, вытаскивает связку фитилей из-под Кощеевых ног. Самые кончики фитилей — чтобы не привлечь ненароком внимание твари.
Вытащила… Арина протягивает фитили Тимофею. Из её кулачка торчат распушённые концы шнуров, пропитанных маслом и обмазанных огненным порошком.
А Кощей дышит. Всё так же ровно и глубоко. И Тимофею уже не важно, чьи жизни он вдыхает сейчас. Другое важно.
Он подносит тлеющую ветошь на конце факела к фитильным концам.
Фитили вспыхивают. Арина быстрым, но аккуратным, точно рассчитанным движением забрасывает их подальше под трон. Сама отползает назад. Медленно, стараясь не шуметь. Маленькие яркие огоньки бегут по фитилям. Бесшумные, почти бездымные… Их слабые отблески тускло отражаются на тёмных округлых боках ханьских шаров. Переливаются в алмазах на уцелевших ножках трона.
Тимофей тоже начинает пятиться. Вряд ли удастся спастись от такого взрыва, едва ли он сможет избежать смерти, но и оставаться возле трона, под который положены громовые шары — выше его сил. Ноги сами тянут его назад. Хотя и кажется, что ваты сейчас в них больше, чем костей.
А Кощей всё дышит. Улыбается. Жмурится, как пригревшийся у печки кот. Изо рта твари валит густой пар. Мысли Тимофея по-прежнему свободны. Ещё бы немного так. Пока не догорят фитили.
Бельгутай стоит возле лестницы. Рядом с замороженным ханьским магом. Нойон опустил саблю. Тоже уже всё понял?
А может плюнуть на всё, и рвануть туда — на лестницу? И по ней — наверх. Нет, нельзя. Резкое движение нарушит тишину, привлечёт внимание и тогда…
Очередной глубокий вдох Кощея обрывается. Струйки пара, поднимающиеся изо рта — словно срезаные невидимым ножом. Кощей больше не дышит.
Распахиваются глаза. Кощей смотрит на него, на Тимофея. Смотрит на Арину. Под ноги и под трон он пока не смотрит. Глаза его мутны и полны удовольствия.
Но взгляд постепенно проясняется. Теперь в мёртвых холодных глазах читается сожаление о закончившемся наслаждении. Взор твари становится всё более осмысленным.
Тимофей чувствует нарастающую панику. Страх — противный, липкий, всеобъемлющий парализует волю и мысли. В голове — пусто. Наверное, только это и спасает Тимофея от неминуемого разоблачения. Видимо, Кощей чувствует страх. Но пока — только его. Кощей принимает страх слуги, как должное, и не стремится копнуть глубже.
Медленно-медленно тянутся мгновения.
Наконец Кощей заговорил. Голосом Угрима. Только очень тихим, с хрипотцой.
— В этой крепости слишком мало людей, — произнесено это было с такой печалью и таким сожалением, что Тимофею на миг показалось, будто Кощей вот-вот расплачется. Глупо, конечно. Вряд ли такое чудовище вообще способно плакать.
Потом мысли Тимофея потекли в направлении, заданном словами твари.
В этой крепости? Мало? Людей? Ах, вот, значит, как! Через разбитый люк и открытые проходы подземелья тварь успела выдышать весь Острожецкий гарнизон!
Тимофей ужаснулся. И обрадовался: хорошо, очень хорошо, что сейчас думалось об этом: в голове вновь ощущалось чужое присутствие.
Наверное, Кощей почуял радость, пробившуюся сквозь страх. Тварь заволновалась.
— Почему ты с факелом, слуга? Почему человек, которого я приказал убить, ещё жив?
«Я убиваю его… Убиваю… Убиваю… Уже… Скоро… Он умрёт… Сейчас…» — мысленно затараторил Тимофей. Не очень связно, но очень-очень быстро.
Кощей нахмурился, почуяв неладное. Однако вставать с трона не счёл необходимым. Навья тварь была слишком уверена в своём могуществе и неуязвимости, чтобы всерьёз опасаться чьих-то козней. Но тварь была удивлена, раздражена и обозлена.
Ей не нравилось происходящее.
— Колдунья, а ты куда? — Кощей отвлёкся от Тимофея. — Разве я тебя отпускал?
Тимофей очень надеялся, что гречанка умеет укрывать свои мысли лучше, чем он.
Арина забилась в одну из канав, выцарапанных в полу колдовством Угрима. Распласталась, уткнувшись лицом в искрошенную плиту.
«Крысий потрох! А ведь хорошее укрытие! — промелькнуло в голове Тимофея. Хорошее и уже, между прочем, испытанное».