— Не забывай, все, кто владел ими — погибли не своей смертью, — напомнил Тимофей.
— Потому что все они жаждали бессмертия. Я же теперь на бессмертие не рассчитываю. И не буду его добиваться. И не стану единить целое. Но, скажи, Тимоша, что помешает мне брать силу из каждого кристалла по отдельности. Пользуясь ею, я проживу долгую счастливую жизнь могущественной чародейки.
— Долгую? — хмыкнул Тимофей. — Счастливую? Долгую и счастливую жизнь с останками Кощея под боком? Ты всерьёз на это рассчитываешь?
— Я буду с ними осторожна.
Он покачал головой.
— Как ты не понимаешь?! С навьей тварью, пусть даже разорванной на части и заточенной в магические кристаллы, нельзя быть осторожным. С ней вообще нельзя быть. Никак! Тварь хитра. Рано или поздно она перехитрит тебя. А не тебя — так тех, кто завладеет её останками после тебя.
Гречанка улыбалась ему молча и загадочно. Похоже, она его не слышала.
— Хочешь снова впустить тварь в этот мир? Она ведь выберется, Арина.
— Возможно, — кивнула ворожея. — Даже, скорее всего. Но это долгий процесс. Полагаю, она сможет вырваться из заточения, когда меня уже не будет. Я же сказала, что не рассчитываю на бессмертие. А что произойдёт с этим миром после моей смерти… Какая мне разница, Тимоша? Какое мне до этого дело?
Тимофей вздохнул. Кощей был прав, опасаясь привлекать на службу чародеев. Чародеи слишком непредсказуемы, алчны и себялюбивы, а значит опасны. Таких ворожей, как Арина нельзя брать даже в наложницы. Пожалеешь. Дороже выйдет…
Ну что ж, если нельзя решить дело миром…
Тимофей схватил с пола брошенный клинок. В конце концов, Арина не Кощей. Ей никаких клятв Тимофей не давал. И его воля пока ничем не скована. И поднять на неё меч ему ничто не помешает.
Прыжок, взмах. Клинок с гудением рассекает воздух и…
Ничто? Не помешает?
И, наткнувшись на невидимое препятствие, выпадает из руки. Кувыркаясь, летит в сторону. Звякает об пол.
— Глупец! — Арина опять смеялась ему в лицо злым и неприятным смехом. — Ты, в самом деле, думал, что я позволю себя убить? Здесь, возле кристаллов, полных магической силы? То, что я не собираюсь жить вечно, вовсе не означает, что я согласна умереть быстро. А вот ты… Ты, похоже, желаешь смерти. Что ж, Тимоша, я буду скучать по тебе. Правда…
Губы Арины снова шевелились. Гречанка подняла руки. По пальцам колдунье заструилось голубоватое мерцание. Какую смерть она ему уготовила?
А впрочем, разве это имеет значение?
Ещё один миг жизни — и последует смертельный удар. И — конец. Полный, безвозвратный. Он, Тимофей, в отличие от Кощея, не бессмертен.
Пронзённая тонкой длинной сосулькой, намертво примороженная к полу и покрытая ледком статуя ханьского мага оказалась намного крепче, чем думал Бельгутай. Видимо, всё дело в том, что ханьца сковывал не простой, а колдовской лёд.
Когда под алмазным троном прогремел взрыв, неподвижный истукан принял сверкающие осколки на себя и на распахнутые полы своего затвердевшего плаща. Ханьца не превратило в груду мороженного мяса. Однако и устоять под градом кристаллов он не смог.
Мага снесло, словно вышибленные тараном ворота. На прежнем месте остались только вмороженные в пол и отколовшиеся от голеней ступни. Обледеневшее тело колдуна раскололось пополам. Обломки швырнуло на Бельгутая.
Его ударило крепко. Не помогли ни шлем, ни латы. Ощущение было такое, будто он попал под ханьский камнемётный снаряд.
На некоторое время Бельгутай потерял сознание.
Очнулся он у выщербленной стены, под треснувшими ступенями лестницы, что вела из подземной залы наверх. Рядом валялись обломки ледяной статуи. Удивительно, но тонкая сосулька, торчавшая из груди и спины замороженного колдуна, не сломалась. Должно быть, этот лёд был прочнее стали.
Здесь же, под лестницей лежал труп ханьского лучника, в трёх или четырёх местах пробитый алмазными осколками. Оружие стрелка уцелело. До лука можно было дотянуться не вставая. Из расколотого колчана высыпалось несколько стрел. Штук пять — с переломанными древками. Остальные — целые. Одна стрела лежала у самого лица Бельгутая. Смотрела остриём в правый глаз. Повезло: могла бы и выколоть.
На месте трона дымилась воронка. В стороне поблёскивали огромные яйцевидные кристаллы. Увеличенные копии тех, в которых раньше хранились Чёрные Кости. Впрочем, и в этих тоже теперь были вмурованы останки. Только больших размеров, не успевшие ещё усохнуть.
Демона разорвало на три части. И все три — упрятаны под толстой прозрачной оболочкой.
Хорошая работа. И, в общем-то, ясно, кто её сделал. На одном из кристаллов сидела бывшая пленница ханьского мага. Голая ведьма, вновь обретшая способность колдовать и говорить. Руки колдуньи поглаживали широкие грани. Так женщины гладят тела любовников. Взгляд то и дело соскальзывал на два других сверкающих самоцвета.
Колдунья о чём-то беседовала с Тумфи. Толмач тоже уцелел. Он сейчас стоял напротив ведьмы.
Бельгутай почти не слышал и не понимал слов чужого языка. Зато он прекрасно понимал то, для чего не нужно слов.
Эта беседа ведьмы и урусского толмача не была такой уж мирной. Какое-то напряжение сквозило в тоне этих двоих и отражалось в их жестах.
Точно!
Вот колдунья вскочила с кристалла, как ошпаренная.
Вот Тумфи то ли успокаивает её, то ли в чём-то убеждает… Оба косятся на кристаллы с демоновой плотью.
А ведь, похоже, спор идёт именно о них, об этих самых самоцветах, ставших новым вместилищем для старой магической силы. И, притом, спор не шуточный.
«Не пора ли вмешаться?» — подумал Бельгутай.
Вот ведьма смеётся в лицо Тумфи — громко, зло, неприятно…
Стараясь не шуметь, Бельгутай потянулся к ханьскому луку и стреле. На всякий случай. Ещё не решив окончательно, чью сторону принять. Ещё не зная, будет ли он вообще стрелять, а если будет — станет ли бить насмерть или просто попытается разнять этих двоих, чтобы прояснить ситуацию.
…А вот Тумфи хватает с пола меч и бросается на колдунью. Та легко — коротким и быстрым магическим пассом — выбивает оружие из его рук.
Бельгутай натянул тетиву. Ханьский лук — не привычный номо, конечно, но тоже вполне сносное оружие. К тому же расстояние — небольшое. Хороший стрелок на такой дистанции не промажет. Бельгутай был хорошим стрелком.
Ведьма теперь стояла к нему спиной и творила боевую волшбу, не замечая лучника. Колдовала она не спеша, с какой-то уверенной ленцой. Ну да, колдунья, наверняка, успела уже вытянуть силу из новых магических кристаллов. Потому и не сомневается в своём превосходстве.
На кончиках её длинных изящных пальцев вспыхнули голубоватые огоньки.
Времени на раздумья больше не оставалось, и Бельгутай сделал выбор. За миг до того, как Тумфи должен был умереть, с тетивы сорвалась стрела.
Заклинание оборвалось на полуслове. Сильный толчок сзади бросил гречанку в объятия Тимофея. Левую грудь ворожеи вспороло широкое остриё. Листовидный наконечник с частыми зазубринами вынырнул под соском. Вышел из тела колдуньи на добрую ладонь. Скрежетнул по зерцалу Тимофея. За спиной Арины затрепетало оперение стрелы.
Машинально подставив руки, он удержал гречанку. Пальцы ворожеи, с которых спало сияние недовершённой магии, словно крючья вцепились в кольчугу. Колдунья навалилась на Тимофея всем телом, повисла на нём так, будто он и только он мог сейчас спасти её от подступающей смерти.
Ворожея оказалась неожиданно тяжела.
Глаза Арины, полные боли, ужаса и удивления, пару мгновений смотрели в его глаза. Потом мутнеющий взгляд скользнул вниз. Гречанка тупо уставилась на остриё стрелы, что торчало из её левой груди.
Кто?! Кто стрелял?! Так метко. И главное, вовремя так…
Бросив быстрый взгляд за плечо Арины, Тимофей увидел, как в конце залы, под лестницей, поднимается одинокая фигура. Неужели уцелел ханьский колдун? Нет. На человеке не было длинного зелёного плаща. Человек был в доспехах. В знакомых доспехах…
Бельгутай?! Живой?! Да, точно он. В руках нойон держал ханьский лук. Поднявшись с пола, татарин шагнул к Тимофею. Шёл Бельгутай прихрамывая и пошатываясь.
Тимофей вновь перевёл взгляд на гречанку. Что ж, вот и свершилось то, о чём когда-то так мечталось. Вот и держит он её в своих объятиях…
В ране на груди ворожеи пузырилась кровь. Ещё одна красная струйка с гроздьями мелких пузырьков стекала из уголка рта. Видимо, пробито лёгкое. Но не только оно. Сердце, судя по всему, тоже.
Обычный человек умер бы сразу. Арина, накачанная силой магических кристаллов, ещё держится. Впрочем, и ей осталось недолго. Гречанка балансировала на тонкой грани между навью и явью. И мостик этот стремительно истончался.
Из горла женщины вырвался неразборчивый хрип. Кровь запузырилась сильнее, хлынула горячим пульсирующим потоком. Судорожно сжались цепляющиеся за кольчугу пальцы. Захлёбываясь и жадно хватая ртом воздух, гречанка пыталась что-то сказать.
Тимофей прислушался. Он даже сумел кое-что разобрать сквозь хрип и бульканье.
— Кристалл… Саркофаг… Спаси… Поднеси… Меня… К нему… Он поможет… Может…
Голос Арины быстро слабел, но Тимофей уже понял, о чём его просили. Гречанка надеется, что, прикоснувшись к источнику навьей силы, она сможет вернуться в явь. Или хотя бы задержаться в ней. Глупая надежда. Тимофей в такое не верил. Но даже если бы это и было возможно…
Он хорошо помнил всё, что было сказано ворожеёй. Он знал, к чему она стремится и о чём мечтает.
Тимофей отвёл глаза.
— Извини, Арина, — качнул головой.
Во рту было сухо. На душе было горько.
— Я тоже буду по тебе скучать. Правда…
Он не дал соединиться разорванному телу Кощея. И никейской ворожее тоже теперь не позволит дотронуться до магических самоцветов.
Колдунья издала полустон-полурычание. Такими в свой смертный час проклинают злейшего врага. Что ж, пусть… Последнего посмертного проклятья Арины Тимофей не страшился. Арина уже была практически по ту сторону навьей черты.