И — все.
Все-все-все на свете проиграл.
Чжао-цзы понял это, как только маг западного края получил силу четвертого кристалла. Все остальное больше не имело значения.
Дальше Чжао-цзы дрался потому лишь, что ничего другого не оставалось. Он был слишком умен, чтобы надеяться на милосердие чужака.
Он дрался яростно, прощаясь с так и не обретенным бессмертием и готовясь встретить смерть. Мечтая лишь об одном: утащить во мрак Диюйя еще одного врага. Если не колдуна западных варваров, то хотя бы его помощника, укравшего Кость Яньвана. Ту самую Кость, которая перевесила чашу весов в этой битве.
Посмертное проклятие — вот что он мог еще сделать.
Но сделать этого ему, увы, не дали.
Смерть оказалась проворнее его «лесных демонов». Смерть пришла слишком быстро. И полностью подготовиться Чжао-цзы к ней так и не успел.
Впрочем, к такому мало кто бывает готов полностью.
Он еще был жив и творил последнее заклинание-проклятие, когда увидел перед глазами тонкую длинную ледяную иглу. Игла росла из его груди. И холодила сзади, под левой лопаткой.
Игла появлялась оттуда, где сердце.
Сначала короткая, как арбалетный болт, она быстро выросла до размеров боевого шеста.
Грудь, плечи, спина и руки занемели от холода. Отказались слушаться губы и язык.
А потом разлившийся по жилам мороз залил все тело.
Холод был невыносим. Такой холод сковывал сильнее парализующего заклятия. Холод небытия… Шедший и изнутри, и снаружи одновременно.
Даже утратив подвижность, Чжао-цзы сопротивлялся неминуемой смерти. Пытался сопротивляться. Отогреваясь мыслью и волей. Без всякой надежды спастись, скорее, просто по привычке жить.
Это привычка, от которой труднее всего отказаться. Даже на краю могилы. Да-да, особенно там.
Чжао-цзы сопротивлялся долго. Гораздо дольше, чем смог бы продержаться на его месте обычный смертный и обычный маг. Но и он в конце концов не выдержал такого.
Ноющее сердце, с двух сторон пронзенное острой гладкой льдинкой, не вынесло стужи. Сердце затвердело, потрескалось и лопнуло. А когда это происходит, не способен выжить даже самый сильный маг. Даже маг, почти овладевший бессмертием.
Но не овладевший им до конца.
Умирая, Чжао-цзы не чувствовал ни боли, ни страха, ни ненависти. Он чувствовал только нарастающий холод.
Холод, холод, один лишь холод. Все больший и больший. Хотя холоднее, казалось, быть уже невозможно.
Холод и тьма Диюйя принимали его в себя.
Осторожно, не вкладывая клинка в ножны, Тимофей приблизился к вражескому магу.
Желтое лицо стало заметно бледнее. Открытые глаза походили на крупные стеклянные бусины, вставленные в глазницы. Слой шершавой наледи покрывал все тело ханьца. Ноги были намертво вморожены в пол. Слой земли и каменные плиты под человеком-истуканом смерзлись в несокрушимый постамент. Затвердевший зеленый плащ казался прочнее стали. Тонкая, неестественно длинная сосулька, пронзившая чародея, выглядела хрупкой, однако не обламывалась под собственным весом и даже не думала таять.
От мороза, исходившего из застывшего истукана, даже на расстоянии стыли пальцы.
— Не трогай, — предупредил Угрим. — Даже мечом к нему не прикасайся. Приморозишься сам.
Вот как?
— Это лед? — спросил Тимофей, оглядывая сосульку и заиндевелое тело.
— Лед, — кивнул Угрим. — Только не простой лед. Не обычный.
«Ясное дело, — усмехнулся про себя Тимофей. — От волшбы простого льда и не получится».
— Лед, который холоднее смерти и крепче камня, — пояснил князь. — Только таким льдом можно было его остановить.
Угрим скользнул взглядом по магу, обращенному в ледяную статую. Что-то похожее на уважение почудилось Тимофею в глазах и словах князя.
— Он был очень силен, — негромко произнес Угрим. — И он уже начинал творить посмертное заклятие. Это было опасно.
Тимофей кивнул. Он верил. Он знал.
— Ты заточил бесермена в ледяной саркофаг, княже? Как Шестеро заточили Кощеевы останки в расплавленные адаманты?
— Нет, Тимофей, — ответил князь. — Я просто его убил. Бесермен мертв.
Да, похоже, так и есть: ханец не дышал. В стылом воздухе не было видно пара из его рта.
— И теперь, надеюсь, мне уже ничего не помешает, — закончил Угрим с улыбкой.
— Княже, а как же они… — Тимофей растерянно посмотрел на Бельгутая, стоявшего рядом с бесерменским чародеем, обвел взглядом другие неподвижные фигуры, находившиеся в зале. В основном — татары. Несколько латинян. Ну и пара-тройка ханьцев…
Они-то все дышали. Пока. Очень слабо, едва заметно, но — дышали. А колдовство бесерменского чародея не спешило рассеиваться после его смерти. По крайней мере, здесь, в тронной зале Кощея, напитанной силой шести Черных Костей, было так.
— Они подождут, — отмахнулся Угрим. — Разве ты не слышал: я не хочу, чтобы мне сейчас мешали.
— Но…
— Я сказал — подождут. — Князь повысил голос. — С ними ничего не случится. Они живы, но я не очень силен в ханьских заклятиях. А вот когда целое воссоединится, снять чары будет проще.
Тимофей пожал плечами. Ну, раз так…
— Помоги мне собрать Кости, Тимофей, — распорядился Угрим. — Сложи их у трона. И отойди в сторону.
Подготовка не заняла много времени. Но вот подготовка к чему?
Глава 15
Некоторое время они молча стояли перед адамантовым троном. Угрим — впереди. Наслаждается торжественностью момента? Что ж, очень может быть. Тимофей держался позади князя и чуть в стороне.
Под троном виднелись громовые шары с длинными фитилями. Зачем все-таки их закатили туда ханьцы? Тимофей понятия не имел. Возле трона аккуратно разложены пять магических кристаллов с Черными Костьми. Шестой — на троне. Ну и что дальше?
— Нужен особый ритуал? — спросил Тимофей. — Заклинание?
Князь покачал головой:
— Если бы это было нужно, я бы об этом знал.
Пальцы Угрима огладили матовые письмена на боку вплавленного в трон яйцевидного кристалла. В голосе князя появилась хрипотца. Пальцы чуть подрагивали. Угрим сильно, очень сильно волновался.
— Здесь сказано о единении частей целого, — кивнул Угрим на древние знаки. — Больше здесь не сказано ни о чем. Значит, надо просто сложить разделенное вместе.
Князь был прав. Наверное, был. Тимофей вспомнил надпись, которую Угрим открыл ему однажды. Дословно вспомнил. Надпись была проста и недвусмысленна. Забытые письмена, которые княжеская волшба на время обратила в знакомые буквицы, гласили: «В твоих руках — шестая часть Силы. Знай: единение частей целого есть начало вечной жизни и вечной власти».
Вот что начертано на магических самоцветах. Только это, и ни буквицей больше.
— Нужно воссоединить Кости. И это все, что нужно.
Угрим отступил от трона. Поднял с пола кристалл, в котором темнела согнутая в локте мумифицированная рука. Правая…
Вновь шагнул к трону.
Чуть склонился над иссохшим Кощеевым туловом, запертым в прозрачном граненом коконе. Осторожно приложил к нему кристалл с десницей навьей твари. Туда, где под толстой оболочкой виднелся ровный срез на правом плече.
Грани кристаллов соприкоснулись. И…
Князь убрал руки.
Колдовской самоцвет с Кощеевой десницей остался на месте. Не упал, не скатился с трона. Один саркофаг слился с другим, притянутый неведомой силой. Два кристалла стали неотъемлемой частью друг друга.
— Получилось! — по губам князя скользнула улыбка. Глаза Угрима загорелись нездоровым блеском.
Вторая рука Кощея… Левая — к левому плечу. И вот уже три магических кристалла срослись воедино.
Потом еще два — с ногами. Кристаллы плотно прилегали один к другому и складывались друг с другом легко и надежно, как избяные бревна с вырубленными опытным плотником пазами.
Последней была голова. Ее Угрим водрузил на кощеевы останки с особой аккуратностью. Отступил на шаг…
Замер.
Вот и все! Тимофей тоже затаил дыхание. Свершилось. Останки Кощея собраны вместе. Все шесть самоцветов дополняли друг друга, как соты в улье. И, судя по всему, держались крепко: захочешь теперь — не оторвешь.
Но вообще-то жутковатая картина получилась, конечно. На огромном адамантовом троне восседал маленький расчлененный трупик. Четвертованный и обезглавленный. Усохший. Потемневший. Почерневший. Смешной, жалкий и страшный одновременно.
Отсеченные части отделяли от тулова большие — кулак поместился бы, а то и два сразу — просветы. Сухое тельце будто было небрежно собрано после палаческого эшафота и вморожено в ледяной трон.
Ну и что?
А ничего! Ну, то есть совершенно ничего не происходило.
Тимофей до боли в глазах всматривался в сверкающий алмазный трон. И ничего не видел. Хотя мог ли сейчас что-либо увидеть человек, не сведущий в магии?
Тимофей отвел глаза от трона. Вопросительно глянул на Угрима.
Князь был хмур и бледен. Бледен настолько, что…
— Княже? — Тимофей встревожился не на шутку.
Князь-волхв медленно, с натугой покачал головой.
— Что? — Тревога росла. Тимофей смотрел то на Угрима, то на трон.
— Пустышка! — наконец хрипло выдавил князь. — Обман! Ложь!
Тимофей понял. Князь тоже ничего не замечал, не ощущал и не чувствовал. Не исходило из сложенных воедино кристаллов никакой великой силы. Не чувствовал Угрим колдовских токов, способных дать обещанное могущество и вечную жизнь. Не было этого. Вообще ничего не было.
Мгновение, два или три — тишина. А потом…
Шуршание. Слабый хруст.
Или…
Снова — хруст. Погромче.
Или все же было?
Да! Было!
Х-х-хруст!
Теперь звук был отчетливый, громкий и протяжный, будто раскалывается лед над ворочающимися речными водами. Звук исходил от трона.
Лед? Трон? Хруст? И…
Звон-н-н…
Ох, какой это был звон! Звенело все вокруг, звенело в ушах, звенело в голове тоже.
По граненой поверхности магических самоцветов пошли трещины. Кристаллы, невесть сколько веков и тысячелетий хранившие в себе Кощееву плоть, лопались один за другим. Кристаллы взрывались, как татарские громовые шары. Только разве что без вспышек и дыма.