— Я говорил его речами. Я управлял его деяниями и его поступками. Но это стало возможным еще и потому, что с самого начала мы с ним во многом были похожи.
«С самого начала? — билось в голове Тимофея. — С самого? Начала?»
— Твой князь больше, чем кто-либо другой, подходил для моих замыслов. Поэтому я и выбрал его. Еще там, в северных землях, на дне провала. Когда твой князь был отроком. Когда он не прошел испытание Шамана-Хранителя своего племени.
Вот оно что. Вот оно как…
— Потом мы с ним долго были едины. Это еще больше усиливало нашу схожесть. Вернее, это делало его похожим на меня. Я помогал Угриму, я вел его к цели. К нашей общей цели. Чтобы позже он помог мне. Поэтому именно он стал ищерским князем. Именно он отыскал мою тронную залу. И именно он собрал воедино части меня. Но теперь князь сослужил свою службу. И мне нужны новые слуги. А ты — хороший, преданный, проверенный слуга. Поэтому убивать тебя я не буду. Полезным людям я позволяю жить. Во всяком случае, до тех пор, пока они не становятся бесполезными.
Тимофей молчал, осмысливая услышанное. А ведь Угрим действительно искал Черные Кости с той же одержимостью, с какой делал бы это сам Кощей. И в итоге князь оказался успешнее прочих искателей.
Кощеевы глаза смотрели на него не моргая.
— Ну? Теперь ты понимаешь, что у тебя нет выбора? Что ты обречен служить тому, кому дал слово служить?
Тимофей отступил на шаг:
— Даже если это так, я беру свое слово обратно.
— Э-э-э, нет, — качнул головой Кощей. — Сказанного слова не запихнуть назад в глотку. Особенно если это слово верности. Особенно если это слово дано мне. Нужно быть осмотрительнее в своих словах и клятвах. Никогда, слышишь, никогда нельзя клясться кому-либо или чему-либо служить во всем. Со временем многое может открыться. И многое может измениться. Со временем служба может оказаться совсем не той, на какую ты рассчитывал. Так что лучше вообще никому не обещать никакой службы. Впрочем, тебя этот совет уже не касается. Ты уже сказал свое слово. И что-то менять для тебя слишком поздно.
— А вот это мы сейчас увидим! — процедил Тимофей.
Клятва? Плевать на клятву! Слово? Плевать на слово! Трижды сказанное «да»? Да хоть тридцать раз по трижды! Все равно! Пле-вать!
Его скрученный спиралью меч был сейчас бесполезен. Но вокруг полно другого оружия. Тимофей бросился к длинному латинянскому мечу, валявшемуся неподалеку.
Говорят, Кощей бессмертен и его невозможно убить. Но Тимофею сейчас было плевать и на то, что говорят.
Это казалось безумием. Никчемной глупостью и полнейшим безрассудством. Любой чародей средней руки наверняка опередил бы его и легко остановил бы боевым заклинанием, а Кощей был явно не из середнячков. И все же он не сотворил даже простенькой защитной волшбы.
Кощей неподвижно сидел на троне и улыбался в лицо Тимофею.
Тимофей поднял меч, шагнул вперед.
«Сдохни, тварь! Или убей меня!»
А Кощей все улыбался. Не колдовал.
Однако проверить, так ли уж неуязвима для боевой стали навья плоть, Тимофею не удалось. Жгучая боль, хлынувшая откуда-то изнутри, вдруг пронзила правую руку и разлилась по телу.
Ладонь, сжимающая рукоять меча, разжалась. Онемевшие пальцы распрямились. Меч выпал. Сознание помутилось.
Тимофей обнаружил себя лежащим на полу. Эхо его вопля еще металось по тронной зале. Левая рука обхватила правую.
Боль уходила медленно, тугими нервными толчками. А когда наконец она ушла, остались странное оцепенение в мышцах и пустота в голове. Тимофей не мог шевельнуть даже пальцем. И уже было ясно: ЭТО будет проходить дольше. Гораздо дольше, чем первая волна боли.
— Это не моя магия, — вновь раздался голос Кощея, так похожий на голос Угрима. — Это твое слово верности. Ты не сможешь поднять на меня руку. И ты будешь служить мне во всем. Как обещал.
Это был не вопрос. Это было утверждение.
Тимофей застонал сквозь стиснутые зубы. Неужели правда? Неужели все, что рассказывает ему тварь, правда? Но как?! Но почему?! В голове ТАКОЕ не укладывалось!
Быть может, его мысли были услышаны. Быть может, нет.
Но ответ был получен.
— Кровь твоего князя-колдуна, живая, сильная кровь, согревала меня даже через это… — Кощей поднял осколок лопнувшего кристалла, застрявший между адамантами трона. Задумчиво повертел его в руках.
Прозрачный обломок разрушенного саркофага заиграл разноцветными бликами в надколотых гранях. Сейчас даже не верилось, что останки Кощея когда-то помещались внутри этих самоцветов.
— Конечно, даже такая кровь не могла пробудить меня сразу и полностью, — продолжал Кощей, — но мои помыслы и мои чаяния постепенно мешались с ней. И времени у нас с Угримом было много. А достичь единения в стремлении к общей цели не так уж и сложно. И в конце концов настал момент, когда в крови князя запульсировали мои токи, моя воля и моя сила.
«А вот это ложь! — подумал Тимофей. — Если бы сила Кости высвободилась, посвященные чародеи рано или поздно узнали бы, что кроется в горбу Угрима. И первой из узнавших это была бы его супруга-ворожея!»
Прозвучал ответ и на эту невысказанную вслух мысль.
— Князь не черпал мою силу и не пользовался моей магией так грубо, как делают это чародеи твоего мира. Моя магия просачивалась в него сама, понемногу, из года в год, из века в век. Собственно, иначе и быть не могло: меня держали слишком крепкие оковы.
Тимофей слушал, не зная, верить услышанному или нет. А впрочем, какой смысл Кощею его обманывать. Сейчас — какой?
— Та малость, которая едва-едва пробивалась сквозь кристалл, заключенный в горбу Угрима, — слишком тонкая материя для человеческого восприятия. Вашим магам это трудно распознать. Даже твой князь не почувствовал, что начал следовать не своей, а чужой воле. Даже чародейка, делившая с ним ложе, ничего не заподозрила.
«Тебе здорово повезло, тварь!» — с тоской подумал Тимофей.
— Дело не в везении, — ничуть не смутился Кощей. Да, он, определенно, читал его мысли. Причем без видимых усилий.
Наверняка, навья тварь могла бы и мысленно отвечать Тимофею. Но после вынужденного длительного молчания ей, похоже, просто нравилось говорить вслух. — Случившееся должно было произойти рано или поздно.
Кощей бросил осколок прозрачного саркофага к ногам Тимофея. Это был крупный граненый кусок, похожий на обломок разбитой чаши. На гладкой поверхности проступали прихотливый матовый росчерк и завиток. Каждый кристалл-саркофаг был помечен такими вот колдовскими знаками — древними письменами, которые прочел, которым поверил и которым доверился Угрим.
«Должно было произойти? — Тимофей не отводил глаз от фрагмента расколотой надписи. — Значит, эти кристаллы не способны были дать собравшему их человеку ни бессмертия, ни могущества. И все, что было написано на них, — обман?»
— Никакого обмана, — усмехнулся ему Кощей. — Вспомни, что было написано…
Что ж, Тимофей хорошо помнил это. Все, до последней буквицы. Он зажмурил глаза. Магическая надпись, некогда открытая ему князем, вновь полыхала перед мысленным взором.
«В твоих руках — шестая часть Силы. Знай: единение частей целого есть начало вечной жизни и вечной власти». Вот как читалась та лживая надпись! Вот что показал ему князь.
— Твой князь ошибался, — скрипуче хохотнул Кощей. — И тебя тоже ввел в заблуждение. Изначально предупреждение на кристаллах читалась иначе.
Тимофей открыл глаза.
«Предупреждение? — не понял он. — Какое еще предупреждение? О чем? Ничего такого не было!»
— Было, — отрезал Кощей. — Сначала — было. Но в том послании, которое тебе показали, не достает первого и последнего слова.
Тимофей был сбит с толку.
«Но что же тогда… что было тогда написано в самом начале?!» — мысленно спросил он.
— Закрой глаза, — велел Кощей. — Смотри. Читай.
Тимофея снова прикрыл глаза. И почти сразу же увидел.
Ту же надпись. И — немного другую. Дополненную. Всего лишь двумя словами.
«БОЙСЯ! В твоих руках — шестая часть Силы. Знай: единение частей целого есть начало вечной жизни и вечной власти НЕУПОКОЕННОГО».
Ах, вот оно, значит, как! Тимофей открыл глаза. Чего теперь-то жмуриться?
Кощей продолжал:
— Мне оказалось не под силу изменить начертанное, но стереть два слова я все же смог. Только два. Но — на каждом из шести кристаллов.
«На каждом? Но как?!»
— Части целого никогда не разъединяются полностью. Между ними всегда остается связь. Ты не знаешь многих законов мироздания и магических законов. Тебе этого не понять.
Невероятно! Тимофей подозревал, конечно, о том, что Черные Кости как-то связаны друг с другом. Да что там подозревал — он знал это. Но чтобы Кости были связаны настолько… Чтобы отделенная от тела голова Кощея стирала магические символы с поверхности всех шести кристаллов? Кто бы мог подумать!
— Ненужные слова исчезли со всех саркофагов, ибо их наносили одними и теми же заклинаниями, а я пробивал в заклинаниях одни и те же прорехи. Протирал вернее…
Кощей испустил звук, похожий на вздох. Впрочем, полностью Тимофей в этом уверен не был.
— Чтобы начертать предостережение, была использована сильная магия. Очень сильная. Была смешана моя сила и сила чужая. Так что сам я, в одиночку, никогда не смог бы уничтожить или изменить надпись. Но, к счастью… к моему счастью, предупреждение не остановило тех, кто жаждал большего, чем им было дано. Такие среди вас были и будут всегда. Неразумные маги надеялись, что, взяв немногое из запретного источника, они не навлекут большой беды. А может быть, они понимали, что если большая беда и придет, то это будет не скоро и беда обрушится уже не на их головы. И они брали. Понемногу. Но часто. А потом, пообвыкшись и ощутив безнаказанность, — больше. И еще чаще.
Люди пользовались моим могуществом, иссушая мою плоть. Они воровали мою магию, растрачивали ее на свои смешные нужды. Но всякий раз, когда кто-либо извлекал из саркофагов часть моей силы, я успевал стереть часть написанного. Незаметную, малую часть, и лишь в тех местах, в которых считал нужным. Я убирал то, что могло насторожить осторожных.