— Кать ты чего, скандалить хочешь?
— Хочу! Но, прежде всего, намерена спросить у тебя, — где бы вы с Колей прозябали сейчас, если бы не Володино своевременное предложение, которое, кстати, пробивал только он один?
Толя смотрел на нее с недоброй иронией.
— Что молчишь? Ты хочешь сказать, что работая в своем крошечном магазинчике, за последние три с половиной года купил бы себе и "мерен", и трехкомнатную квартиру на Войковской, и твоя жена с детьми, при этом, отдыхала бы в Турции, на Кипре? Да еще зимой отправляла бы вашего старшенького на Домбай? Я уж не касаюсь всего остального! — Строительства загородного дома, пикников с шикарной жратвой без счета, тряпок и так далее!
— А ты борзая, Кать, я и не знал.
— Вот, вот! — громко сказала ему Катерина. — Именно борзая, и еще, Толя, я деловая, — заруби себе это на носу! И именно по этой причине денег своих дарить никому не собираюсь. Я, к твоему сведению, намерена засучить рукава и приняться за работу вместо Володи. Так что, Вам с Колей придется выкраивать время для моего обучения. И вы подумайте-ка об этом на досуге, чтобы потом придти ко мне совсем с другим предложением.
Она встала со стула.
— Спасибо за завтрак, Толя. И до следующей встречи! Буду надеяться, что мы с тобой увидимся совсем скоро.
Толя молча помахал ей рукой, и, улыбнувшись, покачал головой.
Камушев пришел к ней в половине третьего. Сказал, что попутно забрел к жильцам с первого этажа, которых до сих пор никак не мог застать дома.
— Их окна выходят на парадный подъезд, — сообщил он, — и они оставались единственными не опрошенными.
— А сегодня Вы их опросили? — поинтересовалась Катерина.
— Сегодня опросил, только что толку. Они деловые люди и по утрам на работу собираются, оттого им в окна заглядывать некогда. Одним словом, они также, как и другие, ничего мне не сообщили.
— Странно. — Сказала Катерина.
— Что странно?
— Вы к Неверовым ходили?
— Ну, да.
— Так у них же бабушка старенькая, и, насколько мне известно, она всегда торчит у окна. То провожает их, то встречает. Во всяком случае, я вижу ее лицо, торчащее в окне, постоянно. Вы ее не опрашивали?
— Действительно, странно. Про бабушку они мне ничего не рассказали, да и не видел я у них никакой бабушки.
— А я сейчас им позвоню. — Проявила инициативу Катерина. И взяв трубку, принялась набирать соседский номер.
Однако Камушев не дал ей завершить задуманное и положил руку на рычаг.
— В чем дело? — удивилась Катерина.
— В том, что они могут оказаться свидетелями, а вы, таким образом, можете нарушить процесс следствия.
— Почему?
— Ну, мало ли! Спугнете, вызовите подозрение. В таких случаях бывает по разному. Я сам должен с ними поговорить. На своем профессиональном уровне и выведать то, что мне нужно.
— Хорошо, хорошо! — согласилась Катерина.
— Екатерина Леонидовна, я жду, когда Вы пригласите меня в комнату и предложите присесть. — Улыбнулся Камушев.
— Проходите, пожалуйста, садитесь.
Камушев расположился на стуле, а Катерина присела на диван.
После очередного соболезнования и краткого разговора о том, как прошли похороны, который майор затеял скорей из вежливости, он принялся расспрашивать Катерину о Володином бизнесе.
— Екатерина Леонидовна, прежде всего, я бы хотел услышать, бывали ли у вашего мужа неприятности на работе?
— Да, сколько угодно. Особенно в последнее время. От этих неприятностей он всякий раз приходил домой чернее тучи.
— А, какого характера?
— Разного, ну, например, бюрократические. Если они открывали какие-то филиалы, это требовало кучи Володиных нервов, я уж не говорю о деньгах, которые бессовестно вымогали все подряд. Имели место и просрочки должников, из которых, зачастую Володиным служащим приходилось "выбивать" деньги. У него просто не было другого выхода, ведь он оформлял кредиты, которые нужно было своевременно гасить. Опять же, различные проверки. Володя работал с продуктами, так что, сами понимаете, "потрясти" его стремились часто.
— Ну, это понятно. Такие неприятности можно назвать одним словом. — Работа. У Вашего мужа была такая вот нервная работа. И когда он думал этим заниматься, то к такому роду неприятностей был готов. Я хотел бы узнать не о текущих рабочих неприятностях, а о каких-то других, нестандартных.
— Ну, нестандартным можно назвать последний "наезд", о котором я Вам рассказывала.
— Совершенно правильно, а еще?
Катерина задумалась.
— Вы знаете, ведь муж мало чего мне рассказывал. Может, у него что-то и случалось, но он со мной был скуп на информацию.
— Ну, а с сослуживцами, — его компаньонами, каковы у него были отношения?
— С сослуживцами? — Катерина задумалась. — И тут же, вспомнив свой сегодняшний неприятный разговор с Бережным, недобро ухмыльнулась.
— Что? — спросил ее Камушев.
— Да, нет, то, о чем я подумала, относится ко мне, а не к мужу.
— Екатерина Леонидовна, не станем говорить загадками. Поверьте, будет гораздо лучше, если Вы дадите мне полную информацию происходящего. А уж к кому она будет относиться, и принесет ли пользу следствию, предоставьте право решать мне.
— Хорошо! — и она рассказал Камушеву о своем утреннем завтраке с компаньоном мужа. — И еще. — Вспомнила Катерина. — Володя не так давно в нашем с ним разговоре проронил фразу, что Бережной, мол, развоображался чего-то. Причем произнес он это озадаченно, похоже, ему самому было не понятно, — от чего развоображался Толя.
— Хорошо! А, еще, что Вы можете припомнить?
Катерина пожала плечами.
— На эту тему, вроде ничего больше.
— Вы часто общались с компаньонами мужа? Я имею в виду совместные праздники, пикники?
— Не особенно часто. Ходили, в основном, друг к другу на дни рождения. Причем на дни рождения одних только мужчин. Женские справляли каждый в своем кругу.
— Одним словом, семьями Вы крепко не дружили?
— Ну да, именно так. Может, возраст у меня с женами компаньонов неравный, им ведь обеим под сорок, от того я и не вписывалась в круг их знакомых, как знать. А, какие Вы хотите из этого сделать выводы, если конечно не секрет? — поинтересовалась Катерина.
Камушев улыбнулся.
— Секрет! — но Вам, Екатерина Леонидовна, учитывая непосредственность и обаяние, я скажу. — И майор наклонился к самому ее уху.
— Когда идет следствие, нас интересует каждый, кто может быть потенциально заинтересован в преступлении.
— Я, конечно, понимаю, что Вы так ненавязчиво шутите, Андрей Константинович. Но, все-таки?
— Я и шутлив и серьезен, Екатерина Леонидовна. — Но, если уж Вам так интересно, скажу, что Бережной вызывает у нас подозрение.
— Правда?
— Совершенная правда!
— А почему?
— Почему? Ну, на то есть основания, о которых я Вам, пока, увы, сказать не могу. И потом, Вы же сами узнали сегодня о двадцати процентах, которые предложил Вам Бережной.
— Ну, это еще ни о чем не говорит!
— Это говорит о многом, Екатерина Леонидовна. Согласись Вы на эти условия, то получали бы совсем нищенскую часть от их заработка.
Катерина удивленно вскинула брови.
— Да, да! Не смотрите на меня так! Ваши компаньоны с лихвой бы предоставили Вам данные о так называемой "белой прибыли", которую они официально показывают налоговикам, и ваши двадцать процентов выделили бы именно с нее. А о так называемой "черной прибыли", которую они получают, обводя вокруг носа государство, и которая составляет гораздо большую часть от "белой", вы бы, уважаемая Екатерина Леонидовна вообще никогда не узнали. — Камушев с участием посмотрел на молодую вдову.
— Да, трудно Вам будет скакать с ними в одной упряжке!
— Спасибо за сочувствие, Андрей Константинович, но Вы плохо меня знаете. Я впрягусь к ним, и со временем, чего доброго, еще и обскочу!
— Дай — то бог! — покачал головой Камушев. — Дай — то бог!
Ладно, теперь, Екатерина Леонидовна, ответьте мне еще на один вопрос. Он будет касаться Вашего отца. Он сказал, что приехал в Москву для того, чтобы устроить ребенка в институт? Это правда?
— Конечно!
— А, в случае поступления Вашего брата в Московский ВУЗ, где бы он жил?
— Я не знаю, но, думаю, у бабушки. Конечно! Не стал бы отец его устраивать в общежитие, раз его родная мать живет в Москве.
— А квартира Вашей бабушки приватизирована?
— Да.
— На кого?
— На меня. Бабушка решила сделать это, когда мне исполнилось восемнадцать. Тогда все ее соседи, как по команде, ринулись приватизировать свои квартиры, ну и она туда же.
— А Ваш отец не предъявлял к ней претензий по этому поводу?
— Нет.
— Вы точно это знаете?
Катерина замялась.
— Вообще-то не знаю. Но бабушка, по крайней мере, мне ни о чем таком не говорила. Отец ведь очень давно выписался из квартиры и уехал в Красноярск. А я, наоборот, была там все время прописана. Так какие он мог предъявлять претензии, если я жила в квартире? Ведь ясно, что она, естественным образом, мне и достанется. Я думаю, отцу и в голову не могли придти никакие претензии.
ГЛАВА 21
Июль 1915 год.
Машенька Григорьева, правнучка Дмитрия Александровича, под оценивающие взгляды своей матери прихорашивалась перед зеркалом, примеряя новое платье, только что доставленное от портнихи.
— Ах, мама! Анатоль будет в восторге! Бирюзовый, — его любимый цвет.
— Главное, что он тебе очень идет, дорогая. — Улыбнулась княгиня.
Машенька довольная таким комплиментом, замурлыкала себе под нос какую-то песенку.
— Итак, дорогая маман, до свадьбы мне в приданное требуется, по меньшей мере, еще два платья. Одно из них непременно будет золотым, из такой материи, как у Верочки Горичевой, а второе нежно лиловым.
Она беспечно засмеялась и, подбежав к матери, обняла ее за шею, в порыве веселого довольства. И тут взгляд ее упал на шкатулку, стоящую на трюмо. Полудрагоценные камни, осыпающие ее поверхность, переливались своим многоцветьем, словно подмигивали, вторя хорошему настроению молодой девушки. И ее в тот же миг осенила идея.