— Мама! — воскликнула Машенька и схватила шкатулку.
— Ты только посмотри, сколько здесь бирюзы! Да ее тут на целую диадему хватит. А, что? Если совместить ее с какими-то другими камнями, хватит вполне!
Валентина Фроловна с любовью посмотрела на дочь.
— Мария, оставь шкатулку. Ты же знаешь, что ее содержимое в нашей семье неприкосновенно.
— Вот именно, содержимое, а значит, одни только алмазы! А почему бы не снять камни с ее поверхности? Ты думаешь, папа этому воспротивится? Ты посмотри, нет, ты только посмотри, какая здесь бирюза! Хороша, ведь правда?
— Очень хороша, дорогая.
— Так почему бы ей не красоваться в моих волосах, оттеняя новое платье, вместо того, чтобы безвылазно прозябать на поверхности этой затворницы шкатулки в твоей спальне!
Валентина Фроловна задумалась, окидывая взглядом шкатулку. Потускневший со временем бархат уже давно обращал на себя внимание княгини.
— Ты знаешь, а я ведь уже не раз подумывала поменять на ней бархат. — Княгиня хитро подмигнула дочери.
— Здесь много жемчуга, вот мы его и оставим потом, распределив по всей поверхности. Он будет великолепно смотреться на новом ярко-синем бархате.
— Мама! — обрадовано воскликнула Машенька и кинулась, чтобы обнять родительницу.
— Погоди радоваться, может папа не позволит нам этого сделать! — упредила дочь княгиня.
— Думаю, позволит!
— Ты так считаешь?
— Конечно. Я постараюсь убедить его в том, что поверхность шкатулки и ее содержимое, — вещи совершенно разные. И потом, ему сейчас совсем не до этого.
— Что это значит?
— Это значит, что вчера во дворе я случайно подслушала их с Павлом Максимовичем разговор.
— Разговор? — насторожилась княгиня. — И о чем же?
— Они опять рассуждали о надвигающейся большевистской заразе, огорчаясь по поводу того, что это зашло слишком далеко и может возыметь плачевные последствия. Павел Максимович даже сказал, что это во много крат опасней войны и Распутина! Говорили они и о своей организации, о ее посылах за границу. Мыслили, что с ней вскоре может статься, решали какие-то проблемы, в суть которых я и вникать не стала. Словом, мне их разговор быстро наскучил.
— Да, да! — согласилась княгиня. — Виктор действительно чем-то озабочен в последнее время. А мне и невдомек поговорить с ним, посочувствовать. — И она сегодня же решила исправить свою оплошность.
Вечером Машенька поговорила с отцом, а заодно продемонстрировала ему свое новое бирюзовое платье. После чего выскочила из его кабинета с сияющими от радости глазами. Отец не только разрешил им с мамой снять с поверхности шкатулки понравившиеся полудрагоценные камни, но и отдать в обработку алмазы, правда с условием, что этим займется лучший ювелир Петербурга.
— Ну, что, в самом деле, они лежат в таком виде. — Сказал Виктор Николаевич. — Ведь от того, что мы их обработаем, никому не станет хуже, а камни приобретут свою истинную красоту.
— Ах, папа! — Машенька чмокнула отца в щеку. — А давайте после обработки дадим всем камням имена! Пусть они будут символикой нашего рода.
— Алмазов шесть, значит и имен, начиная с Сен-Жермена будет числится шесть. — Пояснила Машенька. — А последнее, ввиду отсутствия мужского, будет женское, — мое! Так ведь, папа, или вы с мамой еще сына решите родить?
Виктор Николаевич покачал головой на дерзкий вопрос своей единственной избалованной дочери.
— Да, куда уж нам сына, если ты одна их целую дюжину заменяешь!
Машенька залилась смехом. — Ну, тогда, значит, последний камень будет наречен моим именем.
— Поступай, как знаешь, дорогая, — сказал Виктор Николаевич. — Может и впрямь в этой твоей затее что-то есть!
…… Большевистская зараза, как назвал революцию 1917 года князь Григорьев, не заставила себя долго ждать, грянув спустя два года.
Вся близкая родня князя, в том числе и Машенька с мужем, — Анатолием Ушинским, находились к тому времени во Франции. Виктор Николаевич, предчувствуя нешуточную ситуацию, заблаговременно позаботился о безопасности своих близких, отправив их за границу. Его приказу покинуть Россию, воспротивилась только жена Валентина, сказав, что отправится в эмиграцию вместе с мужем.
— Я уеду в самый последний момент, Валентина, — уговаривал ее Виктор Николаевич, — как закончу дела. И момент этот может оказаться далеко неблагоприятным.
— Ничего, мой друг, — отвечала ему жена. — Ничего!
Момент нагрянул внезапно. Виктор Николаевич прибежал как-то запыхавшись и ничего не объясняя жене, велел ей собираться в срочном порядке.
— Да у меня уж все давно собрано. — Сказала Валентина Фроловна. — Разве ты не заметил, что мы последние полтора месяца живем "на чемоданах".
— Вот и хорошо! Завтра вечером отбываем в Новороссийск, а оттуда пароходом поэтапно поплывем дальше. — Виктор Николаевич поглядел по сторонам, что — то отыскивая. — А где шкатулка?
— Какая шкатулка? — не поняла жена.
— Наша фамильная, с алмазами?
Валентина Фроловна подняла на мужа удивленный взгляд.
— Я ее уже упаковала.
— Распакуй! — попросил князь.
Княгиня, покопавшись в узлах, достала шкатулку, и передала ее мужу, который тут же вытащил два камня.
Он улыбнулся, глядя на вышитые вензеля на дне опустевших ячеек.
— Это мой и Машенькин. Вот, возьми и припрячь где — нибудь в своих узлах. — Велел он жене. — Завтра возьмем с собой в дорогу, на случай крайней нужды.
Валентина Фроловна с изумлением воззрилась на мужа.
— Что это значит, князь?
— Это значит, что деньги в настоящий момент могут и не сработать, а нам, возможно, придется кого-то подкупить, чтобы попасть на пароход.
— Подкупить?
— Ну да! Ты не представляешь, что сейчас твориться в портах, и сколько там желающих уехать!
— Но, как же? Алмазы ведь…
Князь перебил ее.
— Я имею право использовать камни только в случае крайней нужды. Этот наказ передавался в нашей семье от поколения к поколению. И теперь вот настал именно такой момент.
Княгиня безропотно приняла из рук мужа камни и с горечью в душе прижала их к сердцу, так, словно уже прощалась с ними.
Виктор Николаевич, тем временем, направился к выходу вместе со шкатулкой.
— А остальные? — воскликнула княгиня.
Муж оглянулся.
— Что ты намерен делать с остальными?
— Они останутся здесь.
— Здесь? — изумилась Валентина Фроловна.
— Ну, не в смысле здесь. Я закопаю их в укромное место.
— Зачем же?
— Так надо, Валюша. Я тебе потом все расскажу, а теперь мне надо спешить! — И он через мгновение скрылся за дверью.
ГЛАВА 22
Июнь 2009 год.
Леонид Викторович Белов в доперестроечное время работал начальником подразделения на крупном оборонном заводе Красноярска, и жизнь его в материальном плане, по тем временам, была вполне успешной. Он не только обеспечивал семью, в которой росло двое детей, но и периодически посылал деньги своей матери, воспитывающей Катерину. Однако пришедшие перемены в корне все изменили. Работа завода, с каждым годом теряющего гос. заказы все больше и больше угасала, а вскоре и вовсе основная часть оборонки была "заморожена" с высвобождением рабочей силы с этих участков. Освободившиеся не по собственной воле работники, как и многие в стране перекинулись на торговую предпринимательскую деятельность. Торговали, чем только могли! — И продуктами и пром. товарами, и книгами, и мебелью и даже собственными поделками. Одним словом, приспосабливались по разному. Леонид Викторович же к способу такого существования приноровиться никак не мог, и потому прозябал в заводских кулуарах в ожидании единичных заказов, за которые получал совсем мизерную зарплату до сих пор. Его жена работала преподавателем в техникуме, который в настоящее время назывался новомодным словом колледж. Однако, не смотря на то, что учебное заведение и поменяло свой именной статус, зарплата преподавателей изменилась совсем незначительно.
Старший двадцатитрехлетний сын Петр, который только что закончил красноярский институт, весомого дохода в семью тоже пока не приносил. Он три месяца назад устроился в частную юридическую контору. Одним словом, в семье с деньгами было очень натянуто, а тут еще Сережа. Ему видите-ли всю жизнь мечталось учиться в столичном ВУЗе. Ну как было отказать смышленому, старательному мальчику, закончившему школу с серебряной медалью?
Супруга Белова, Елена Николаевна вздыхала, поглядывая на мужа.
— Обидно, черт побери! — сетовала она. — Брат у меня в Москве, и поступить Сереже поспособствовал бы! Ну где мы возьмем денег на его обучение?
— Ничего, — рассуждал Леонид Викторович. — Будет жить у мамы, и это уже большой плюс, плата за жилье отпадает.
— Жилье, жилье! — раздражалась Елена Николаевна. — Как будто вопрос только в одном жилье! А поездки в институт, покупка литературы и еще уйма всего, связанного с учебным процессом! Теперь ведь, мой дорогой, все платное! В некоторых московских библиотеках даже вход платный, уж не говоря о ксерокопировании учебных материалов!
— Ну, что ты нервничаешь? Как — нибудь выкрутимся!
— Ну да, выкрутится он! Может с пенсии твоей матери?
— Лена, скажи, что ты хочешь вообще, а? Ты так говоришь, будто у меня в заначке деньги лежат, а я такой, сякой, нехороший, отдавать их семье не собираюсь!
— Леня! — жена проникновенно заглянула ему в глаза.
— Что?
— У тебя дочь замужем за состоятельным человеком.
— Ты, что? Лена! Ты намекаешь, чтобы я обратился за помощью к Кате?
— Намекаю.
— Да, ты с ума сошла! Сначала я, как последняя скотина, оставляю ее жить с матерью, а потом, спустя столько лет, имею совесть обратиться к ней за помощью?
— Но ведь ты же ей помогал!
— Помогал? Лена, опомнись! Она моя дочь! Да ты только представь, что было, если б я также помогал, например, одному из наших с тобой сыновей? Разве так я должен был ей помогать? Да ты знаешь, как мучила меня совесть от этой, так называемой, помощи?