— Теперь и тебе повезло, Петро, — напомнил Быков, отбросив несколько заискивающую приставку «дядька».
— И то верно. Как думаешь, не обманет этот твой Майкл?
— Не должен.
— Хочется верить. А то если я полгода неизвестно где проболтаюсь, а потом с пустыми карманами вернусь, моя Оксана мне чуприну выскубет. Ты женат?
— Нет, — ответил Быков. И вспомнил про Джейн.
Ему вдруг страстно захотелось вернуться в Никополь и хотя бы мельком повидать американку. Он представил себе, как вваливается в квартиру, пропотевший, пропахший дымом и сивухой, и велел себе не рыпаться. К тому же он не имел права мечтать о Джейн. Она принадлежала другому.
— Что так? — спросил Шовкун, раскуривая трубку с аппетитным присвистом. — Не встретил девушку подходящую? Или…
Не договорив, он подозрительно скосил глаз. Быков от души расхохотался:
— Меньше телевизор смотри, Петро. Традиционная у меня ориентация, традиционная, не бойся.
— Никто не боится. — Шовкун несколько раз с наслаждением затянулся душистым дымом и передал трубку Быкову. — Что может «голубой» против настоящего мужика сделать? Они только сюсюкать могут. Так ты из принципа холостой?
— Все как-то не доходило до женитьбы, — сказал Быков и помрачнел.
Вспомнилось вдруг, как много хороших девушек он потерял, как часто спешил куда-то вместо того, чтобы остепениться и зажить спокойной, размеренной жизнью, построить дом, завести семью, окружить себя близкими людьми и милыми сердцу предметами.
Неужели он так и будет мотаться по свету до конца дней своих, как перекати-поле? А потом? Когда глаз станет не тот, сноровка пропадет, мышцы одряхлеют? Заказы закончатся, выйдет фотограф Быков в тираж. Засядет один в своей холостяцкой квартире и будет сувенирами любоваться, былые подвиги вспоминая. Только молодым и красивым женщинам он будет уже не нужен, ибо им тоже подавай молодых да красивых. Такова мрачная правда жизни.
— Наливай, Петро, — попросил Быков, возвращая дымящуюся трубку.
— Э, да ты, брат, зажурився, я вижу, — протянул Шовкун.
— Есть немного.
— Ну, мы кручину сейчас прогоним, Дима. Горилка — наипервейшее средство против нее.
Неустойчивые пластиковые стаканы наполнились ядреным первачом. Мужчины выловили из мисок по куску вареной рыбы, посолили круто и выпили, крякнув одновременно. Огненный шар взорвался в желудке Быкова, горячая жидкость побежала по жилам. В голове стало хорошо и пусто, мир слегка размылся перед увлажнившимися глазами.
— Ночь, гляди-ка, — произнес он с некоторым удивлением. — А я и не заметил. Звезды какие…
— Крупней наших во всем свете не сыщешь, — похвастался Шовкун.
— Неправда, Петро. В горах ночное небо ближе, в океане — ярче. Но здесь оно особое, неповторимое.
Они умолкли, слушая комариный звон и кваканье лягушек. Бутылка опустела. Костер погас. Шовкун подбросил хвороста, навалил сверху дровишек и свернулся рядом, накрывшись брезентовой курткой. Быков полез в шалаш, повозился на пахучем сене, распугивая полевок, и понял вдруг, что, несмотря на выпитое, сейчас не уснет. Выбравшись наружу, он осторожно вытащил из руки Шовкуна остывшую трубку, прикурил от уголька и стал пускать дым, уставившись в огонь.
Языки пламени исполняли для него дивный, завораживающий танец,знакомый еще первобытным людям. Если не вдаваться в подробности ине всматриваться в детали, то можно былозапростопредставить себя,сидящим у костра в скифском стойбище, или среди чумаков, илив лагере киевских дружинников. Всхрапывают во сне и переступают скопыта на копыто лошади, негромко судачат о чем-то товарищи, кто-томатерком запустил, кто-то песню затянул. Вон в небе звезда чиркнула,нужно скорей желание загадать. Какое? Простое. Чтобы не сложить буйнуюголовушку в походе, а воротиться домой целым и невредимым, родителейобнять, детишек приласкать, любимую вволю потискать.
Эх, скорей бы! Ночь темна,неведомая птица орет дурным голосом, беду накликая. Трубка погасла, костертоже слабеет, на отдельные огоньки рассыпаясь. Надо бы дровишек подкинуть,да сил нет. Сморил сон, сморил окончательно. До шалаша ужене доползти, слишком далеко. Придется так спать, сидя. Нет, лучшележа.
Быков мягко повалился на землю, подтянул колени к груди, подложилкулак под голову и захрапел.
Глава 8Держаться на плаву!
Это был неМайами-Бич. И не Багамы. Песчаный пляж, на который приехали нашидрузья, представлял собой песчаную полосу на берегу Каховского водохранилища, котороев Никополе принято называть «морем». Это было сильное преувеличение. Свежийветер, дующий с востока, был не в состоянии взволновать поверхностьпо-настоящему. Водоем, он и есть водоем, как ты его неназови.
Взору открывался не многолюдный городской пляж с пивными шатрами ибиотуалетами, а почти безлюдная песчаная полоса. Пустынность пейзажа нарушалась лишьотдаленными фигурками рыбаков, какой-то одинокой собачницей да редкими велосипедистами ибегунами, то и дело возникающими на фоне деревьев.
— Как вамместечко, господа? — спросил Максим, обращаясь к спутникам, выбравшимся измашины.
Это был тот самый знакомый Майкла, который обещал набрать командудля экспедиции. Приятный молодой человек в радужных очках, белой футболкеи ярких шортах. Высокий. Чисто выбритый и, что необычно, сгладко причесанными волосами и идеальным пробором — прическа, которая, какполагал Быков, канула в лету еще десять или пятнадцать летназад. Спортсмены, привезенные Максом для знакомства,былилибо взъерошенными, либоострижены слишком коротко, чтобы пользоваться расческами. Пока что они держалисьв стороне, проявляя удивительную дисциплинированность для штатских парней.
«Спортсмены, — напомнилсебе Быков. — Приучены к командной игре и подчинению тренеру.Хотя разве Максимих тренер?»
— Хорошее место, — согласился Майкл,осматриваясь. — Сможем спокойно поговорить, без помех.
— И шашлычки поедим,— подмигнул Максим. — Помнишь еще, что это такое? Илиокончательно перешел на барбекю в своей Америке?
— Что такое «чачли-чки»?— тихо спросила у Быкова Джейн,которая постепенно училась улавливатьотдельные русские слова.
— Куски мяса, жареные на огне, — пояснилон, с неудовольствием отметив, что взгляды всей «великолепной семерки» устремленына американку.
Он вспомнил, что, скорее всего, она предстанет перед нимив купальном костюме и ощутил приступ ревности. Потом подумал, чтоэти парни будут пялиться на Джейн несколько месяцев кряду, ирасстроился еще сильнее.
— Я не голодна, — сказала она. — Сейчас только утро. Кто ест жареное мясо по утрам?
— Мы,— пожал плечами Быков. — Еще и пивом шашлыки запиваем.В любое время суток.
— Это не полезно, — покачала головойДжейн.
— Скажу тебе больше. Это вредно. Но чертовски вкусно.
Беседу пришлосьпрервать, потому что начался процесс знакомства. Макс представлял парней поодному и делал долгие перерывы, давая возможность запомнить имена ивнешние черты новых участников экспедиции. Всего их, как уже говорилось,было семеро. По удивительно удачному стечению обстоятельств, они профессионально занималисьгреблей и работали в местном яхт-клубе инструкторами, охранниками или спасателями.
«Какпо заказу», — подумал Быков недовольно. Не нравились ему этитипы, тем более что Джейн поглядывала на них с интересоми даже немного кокетничала. Подавая руку парням, она улыбалась иговорила на ломанном русском языке, что ей очень приятно. Вушах Быкова это звучало двусмысленно. Он поймал себя на том,что хмурится и сердито кусает отросший ус.
Его немного удивило,что не все парни загорели дочерна, но он решил, чтоте, что побледнее, работают в охранной службе. Всем было околотридцати лет, плюс-минус три года в ту или иную сторону.Все приехали в шортах и майках, обвешавшись очками, сумками имобильниками. Головной убор не носил никто. На большинстве были пляжныешлепки с открытой пяткой, хотя присутствовали и кроссовки.
Запоминая будущих напарников,Быков старался подметить какие-то особенности их внешности и поведения, чтобыоблегчить себе задачу.
Вадим напоминал шкаф с человеческими ногами и головой.Она, в отличие от квадратного торса, была совершенно круглая, смаленькими оттопыренными ушами. Губы у него были такие тонкие ибледные, что рот походил на затянувшийся шрам.
Рядом с ним постояннодержались двое: Гена и Толян. Первый не вышел ростом, затоотличался шириной плеч. Второй походил на молодого откормленного бычка стомными глазами и кудлатой челочкой на широком лбу.
Остальные четверо былипримерно одинакового роста и различались разве что особыми приметами. Этобыли хорошо сложенные парни с незапоминающимися, словно бы смазанными лицами.Юрия можно было узнать по нашлепке родимого пятна на щеке.Валентин постоянно ухмылялся. У Жеки никогда не просыхали ноздри, хотяон не сморкался и не чихал. Самвел облысел в раннемвозрасте и брил голову, хотя очертания его плеши были всеравно видны на голубоватом черепе с запавшими висками.
Пока Макс иМайкл обсуждали какие-то вопросы, отойдя от остальных на расстояние слышимости,парни занялись установкой раскладных мангалов. Было заметно, что это занятиедля них привычное и приятное. Одни споро доставали из багажниковбумажные мешки с углем, другие носили ведерки маринованного мяса, готовилишампуры и раздавали желающим холодные банки пива.
— Пойдем плавать, Дима,— предложила Джейн.
— Давай, — согласился он.
Они подошли к краюпесчаной полосы, остановившись у волнующейся кромки воды, где Джейн началаснимать платье через голову, но зацепилась то ли медальоном, толи волосами и застыла так, укрытая тканью, но раздетая добикини снизу. Быкову невольно захотелось заслонить ее, когда он увидел,с какой жадностью следят за ней парни. На лице обернувшегосяМайкла возникло не просто недовольное, а гневное выражение.
— Эй, чтоты там возишься? — крикнул он.
Джейн что-то поправила, что-то одернулаи, наконец, избавилась от платья. Купальник на ней был зеленовато-бирюзовый,