– Он ушел? – спросила севшим голосом.
– Кто?
– Тот человек. Лешак. – Она попыталась сесть.
– Здесь не было никого, кроме нас с тобой, Ксанка.
– Ты называешь меня так странно…
– Не нравится? Скажи, как тебя называть.
– Нет, нравится, просто странно.
– С тобой все в порядке?
– Да, кажется. В голове только шумит, и этот запах… Дэн, ты тоже его чувствуешь?
Он чувствовал. Волнами накатывающая тошнота не давала забыть. Вот что имел в виду Туча…
– Скоро река. Давай окунемся, – предложил он, помогая Ксанке встать на ноги. – Ты можешь идти?
– Могу.
Купались по очереди. Пока Ксанка смывала с кожи и волос пепел, Дэн сидел спиной к реке, размышлял над увиденным. То, что случилось на гари, было ненормально. Хуже того, оно было аномально. Аномально и одновременно невероятно притягательно. Если бы не этот запах…
– Я все. – Ксанка стояла за его спиной, уже полностью одетая, с мокрыми волосами.
– Как ты себя чувствуешь? – уже в который раз спросил Дэн, стаскивая с себя футболку.
– Лучше, но ненамного. Одежду тоже нужно будет стирать.
Ксанка рассматривала его исполосованный шрамами живот внимательно, беззастенчиво, а он не чувствовал неловкости от ее взгляда, одно только неожиданное щекотное чувство где-то в районе солнечного сплетения.
– Отвернись, – попросил он, стаскивая джинсы.
Она послушно отвернулась, сунула руки в карманы.
Вода была прохладной, но Дэну все равно недоставало холода. Тело горело огнем, никак не могло остыть после Чудовой гари. Или он себя обманывает, и всему виной Ксанкин взгляд? Сколько ей лет? Есть хоть пятнадцать?
Когда Дэн выбрался на берег, Ксанка сидела по-турецки, что-то рисовала в своем блокноте. При его приближении она захлопнула блокнот, сунула обратно в рюкзак.
– Ты как? – спросила, не оборачиваясь.
– Терпимо. Идем в лагерь?
– Идем.
Какое-то время они шли молча, а потом Дэн решился на разговор:
– Что с тобой случилось там, на гари? Ты отключилась…
– Да, наверное. – Ксанка кивнула. – Сначала меня точно позвал кто-то. Знаешь, это такой зов, которому невозможно противиться. А потом… – Она зажмурилась. – Я снова видела его, этого человека.
– Лешака?
– Да. Он был такой… жуткий, тянул ко мне руки. Одна рука обожженная, как и половина лица, и… – Она снова замолчала.
– И что? – спросил Дэн осторожно.
– Дальше все, провал. А потом уже ты. – Она робко улыбнулась. – Хорошо, что ты был рядом, – добавила едва слышно.
– Тебе не стоит больше туда ходить. – Дэн взял в руку ее ладонь. – Скажи, я могу тебя кое о чем спросить?
Девушка кивнула.
– Откуда у тебя этот ключ? Там, на гари, когда ты отключилась, он опять светился.
– Не знаю. – Ксанка накрыла ключ ладонью, словно защищая. – Он всегда был со мной, сколько я себя помню.
– Подарок родителей?
– Не знаю. – Она казалась растерянной. – Они не дарили мне ничего такого… бесполезного. Только если я сама просила.
Не дарили ничего бесполезного… Дэн подумал о своих родителях, о том, что с самого первого дня чувствовал их любовь и поддержку. Неужели бывает по-другому?
Бывает! Он видел это своими собственными глазами. Ничего удивительного в том, что она такая… дикая.
– Блуждающий огонь, – нарушила молчание Ксанка. – Ты ведь видел его вблизи. На что он похож?
– На зеленый туман. Туча говорит, словно что-то поднимается из-под земли. Что-то большое и светящееся. И Туча тоже чувствовал этот запах… – Дэн поморщился. – Вчера на гари и тот раз, когда нашел блуждающий огонь.
Они не успели договорить. У распахнутой калитки в нетерпении пританцовывал Василий.
– Построение через пять минут! Где вас носит?
– Мы уже пришли. – Дэн посторонился, пропуская Ксанку вперед.
– А тебя мамка искала, ужинать звала.
Ксанка ничего не ответила, растворилась в густой парковой тени, словно ее и не было.
– Ты с ней, что ли, того?.. – Василий выпучил глаза. – Ты с ней на затон ходил купаться?
– Ходил. – Дэн собственным ключом запер калитку, провел пятерней по почти высохшим волосам. – Пойдем, сам же говорил, построение через пять минут!
С того памятного зимнего вечера жизнь моя переменилась. Я и не подозревал, что в сердце моем есть место еще для кого-то, кроме Игната. Оказывается, есть! Я понял это не сразу. Мне понадобились бессонные ночи и дни, полные мучительных раздумий. Зоя несомненно благоволила ко мне, но кого она видела перед собой: друга детства, почти брата, или беззаветно влюбленного мужчину?
Я возмужал, раздался в плечах, месяцы общения с Лешаком разбудили во мне доселе дремавшие силы. Незаметно для самого себя я стал взрослым, таким же взрослым, как Игнат.
С Игнатом мы теперь виделись мало. Он учился в университете, жил в нашем городском доме, а в поместье появлялся только наездами. Городская жизнь изменила его до неузнаваемости, словно кто-то невидимый накинул узду на его буйный нрав. Галантный, щегольской, ироничный и насмешливый – светский лев. И лишь в деревне, отбросив условности, он ненадолго становился собой прежним, моим любимым братом. Так же, как и прежде, он надолго уходил из дома. Так же, как и прежде, я не знал, куда он уходит и что делает.
Я тоже уходил. По едва приметной тропке шел к дому Лешака, часы проводил за разговорами с ним, набираясь знаний и мудрости. Об этих моих визитах не знала ни единая живая душа. Игнату было неинтересно, а отцу стало бы больно, прознай он, что я поддерживаю отношения со своим спасителем.
Зоя появлялась у нас почти каждый день. Удивительная девушка! Красивая и умная, хрупкая и одновременно сильная. В ней было все то, чего так недоставало мне. Я рисовал ее тонкий профиль всякий раз, когда ко мне в руки попадало перо. Даже на страницах этого дневника живет ее портрет. Не слишком удачный, бесталанный, но с частичкой моей души.
Зоя призналась мне в своих чувствах первой. Сделала то, что должен был сделать я, мужчина. Она рассказывала о своей любви и смотрела мне в глаза, ее тонкие пальчики подрагивали в моей ладони. Удивительная. Не такая, как все. Любимая.
Я поцеловал ее сразу, как только с губ ее сорвалось последнее уже неважное слово. Наконец-то я поступил, как мужчина. В то время мне так казалось… Вот так я, наивный, видел проявление мужественности. Глупый мальчишка. В молодости все глупы и оттого счастливы.
Отцы наши известие о том, что мы с Зоей хотим пожениться, приняли благосклонно. Давние друзья и деловые партнеры, в этом союзе они видели и обоюдную финансовую выгоду, однако наша с Зоей юность удерживала их от поспешных решений. Венчание отложили на год, но мы не стали горевать. Что такое год, когда впереди целая жизнь?! Ослепленный любовью, я тогда и подумать не мог, что о Зое, моей Зое, может мечтать еще один человек.
Игнат приехал в поместье на летние каникулы. С его возвращением наш тандем превратился в трио. На первых порах меня даже радовала эта новообретенная братская привязанность. Непростительно долго я не желал замечать, как при появлении Игната с лица Зои сходит румянец, а взгляд делается задумчивым и самопогруженным, как она избегает оставаться с ним наедине.
Горькая правда открылась внезапно, сорвала с глаз пелену. Мы были в парке, как обычно, втроем, когда отец позвал меня по какому-то делу. Зоя хотела было пойти со мной, но Игнат поймал ее за руку, увлек веселой шуткой. Мой брат умел быть обходительным с женщинами.
Я возвращался в парк, когда навстречу мне выбежала Зоя. Глаза ее были влажными от слез, а лицо… Никогда раньше я не видел отчаяния на ее лице. В мои объятия она бросилась, словно ища спасения. От кого, господи?!
– Быстро ты, брат. – Игнат улыбался иронично и снисходительно, на щеке его алел след от пощечины…
Стреляться мы решили на рассвете у ведьминого затона. Место выбрал Игнат, а я не возражал. Я все думал, как могло случиться, что судьба столкнула нас вот так, словно смертельных врагов. А еще я знал, что никогда не смогу выстрелить в родного брата.
Туман полз от воды, оседал росой на стволах пистолетов.
– Так даже интереснее, в тумане! Что скажешь, Андрей? – В голосе Игната слышался знакомый кураж. Мой брат не боялся умереть, а вот боялся ли он пролить чужую кровь?
Я ничего не ответил. Меня бил озноб, и я не знал, что тому было причиной: туман или страх.
– Она ведь всего лишь баба, Андрей! – Голос Игната таял в сизом мареве. – Все это из-за бабы?!
– Я люблю ее, слышишь?!
Ответом мне стал смех и, кажется, щелчок взводимого курка.
Топот копыт я услышал одновременно с выстрелом. Левую руку обожгло точно огнем. Белая рубаха окрасилась алым. Игнат смог…
– Стоять! Не сметь!
На берег, взрезая туман мощной грудью, вылетел черный жеребец. Отец спрыгнул на землю. Я не видел его лица – только лишь тонущий в тумане силуэт.
– Вы что удумали?! Игнат! Андрей! Брат на брата!..
– Прости! – Игнат, опередив отца, упал передо мной на колени. – Прости меня, брат.
Говорить было тяжело то ли от боли, то ли от душивших меня слез.
– Я люблю ее, понимаешь? Больше жизни люблю.
– И больше меня? – Глаза Игната полыхали синим. Два сапфира на похожем на маску лице.
– Да. – Вот я и сказал правду. Брату врать нельзя.
– Волчата! – Отец дернул Игната за плечо, отшвырнул в сторону. – Брат на брата… Что удумали?..
– Ты прав. – Игнат говорил спокойно. – Только не волчата, а волки. Один из нас точно волк.
– Я не волк. – Я попытался сесть и застонал от боли.
– Ты и не можешь им быть. Волками становятся только избранные. Правда, отец?
– Вы братья, – сказал отец, и столько боли было в его голосе, что сердце мое сжалось. – В вас течет моя кровь. Вставай, Андрей. – Он помог мне подняться. – Я отвезу тебя домой, Зосим Павлович осмотрит твою рану. А ты, – он обернулся к Игнату, – ты уедешь. Сегодня же!