— Вы все моя армия, а это значит, что я должен делить с вами все, что выпадает нам на долю, и хорошее, и плохое. Каждый раз, когда кто-то из моих людей совершает преступление против одного из нас, это касается всех и виноваты все, в том числе и я.
Тактус слушает, разинув рот, в глазах его растерянность. Я отталкиваю его и продолжаю вещать, все больше распаляясь:
— Что ты задумал? Что хотел сотворить?
— Я… Не понимаю, о чем ты… — лепечет он.
Я снова пихаю его и надвигаюсь угрожающе:
— Брось, все ты понимаешь! Ты собирался засунуть свой торчок бойцу моей армии, так почему не хочешь врезать мне по спине плетью? Сделай и мне больно, не бойся! Милия не зарежет тебя, обещаю.
Тактус растерянно оглядывается, все молчат. Я скидываю рубашку и, дрожа на морозном ветру, встаю на колени в снег, покрывающий булыжники двора. Переглядываюсь с Виргинией и киваю Тактусу:
— Двадцать пять плетей!
Хлещет он слабенько и неуверенно. После пяти ударов встаю, отбираю у него плеть и передаю Паксу:
— Давай ты, этот извращенец и ударить толком не может.
Зато может Пакс, вне всякого сомнения.
Бойцы ропщут, им трудно принять мои правила. Золотые так себя не ведут, у них не принято жертвовать собой. Каждый сам за себя, а вождю не пристало унижаться. В ответ на возмущенные выкрики, я спрашиваю: разве плети хуже изнасилования? Разве Нила не одна из нас?
Так же как алые, как черные — как все цвета.
Пакс очень старается не усердствовать, но это Пакс. Когда он заканчивает, моя спина похожа на сырую пережеванную козлятину. Встаю, стараясь изо всех сил удержаться на ногах. Смотрю на звезды, почти не потускневшие в утреннем свете. На глазах слезы, хочется завыть, но я снова говорю.
Объявляю, что каждый, кто совершит подобное, будет вот так же хлестать меня перед всем строем. Бойцы испуганно глядят на мою спину, на Тактуса, на Пакса.
— Почему вы идете за мной? — спрашиваю. — Потому что я сильнее? Нет, сильнее всех Пакс! Умнее? Виргиния умнее. Вы идете за мной, потому что не знаете, куда идти. Я знаю!
Подзываю Тактуса, он приближается робко, как новорожденный ягненок. На смуглом лице страх и неуверенность от встречи с непонятным. Он не знает, каких диких поступков от меня еще ждать.
— Не бойся, — говорю ему, снова привлекая к себе, — не бойся, засранец, иди сюда. Мы с тобой братья теперь. Кровные братья.
Я усвоил свой урок.
37Юг
— Чушь собачья? — возмущенно переспрашиваю я, шипя от боли в израненной спине, которую Виргиния обрабатывает бальзамом. — Почему это вдруг?
— «Человек меряется тем, как он употребляет власть», — передразнивает она. — Укоряешь его цитированием и тут же сам козыряешь Платоном.
— Платон старше, почему бы не козырнуть… Ай!
— А насчет кровных братьев вообще ерунда. С тем же успехом ты мог назвать его любимым племянником.
— Ничто так не сближает, как испытанная вместе боль.
— Тогда вот тебе еще немного, — усмехается она, выдергивая из раны кусочек кожи.
— А-а… Испытанная, а не причиненная! Садистка… А-а!
— Прямо как девчонка, честное слово. Я думала, мученики покрепче характером… Нет, ну надо же… Все небось подумали, что ты спятил после той раны. Пакс вон до сих пор прийти в себя не может.
В самом деле, из оружейной доносится горестное всхлипывание.
— И все-таки сработало, согласись!
— Ну еще бы! Ты теперь настоящий мессия, — фыркает Виргиния. — Прямо хоть статую твою ставь во дворе и возноси молитвы. Вот я посмеюсь, когда они явятся к тебе с плеткой, чтобы наказать за свои собственные грешки… Так, а теперь помолчи, эльфик, не отвлекай меня!
— У тебя такие нежные руки… Не хочешь после училища пойти в розовые?
— Чтобы мой отец стал алым? От ярости. И нечего стонать, мой каламбур не так уж плох.
Весь следующий день я занимаюсь организацией армии. Всего в моем распоряжении пятьдесят шесть человек, больше половины которых рабы. Виргинии поручаю составить шесть троек разведчиков и в каждую включить по одному из самых толковых бойцов Цереры. Каждая тройка получает коммуникатор — всего в штабном зале их нашлось восемь штук. Устройства примитивные, голоса в наушниках едва можно разобрать сквозь треск помех, но все равно огромный шаг вперед по сравнению с сигнальными кострами.
— Надо полагать, у тебя какой-то план на уме, — говорит Виргиния, — а не просто набег монгольской ордой.
— Конечно, — отвечаю я. — Будем искать логово Аполлона.
Уже вечером мои разведчики отправляются из крепости Цереры на юг в шести разных направлениях. Остальная армия выступает перед рассветом. Времени терять нельзя. Трескучий мороз сковывает воюющие братства в их цитаделях, а глубокий снег, под которым скрываются овраги и ущелья, мешает использовать конницу. Игра застопорилась, но я ждать не собираюсь. Пускай Марс с Юпитером тянут пока свою канитель на севере, потом доберемся и до них.
Вечером на второй день похода видим на западе замок Юноны, уже взятый Юпитером. Он стоит в предгорьях на притоке Аргоса, дальше высятся шестикилометровые стены каньона долины Маринер. С востока разведчики докладывают о трех всадниках, замеченных на опушке леса. Скорее всего, они из братства Плутона, люди Шакала. В черные крашеные волосы вплетены человеческие кости. Приблизиться к себе всадники не дают, в засаду не попадаются. Главная у них — девушка на светло-серой кобыле с кожаной попоной, также отделанной костями, — видимо, роботы-санитары здесь, на юге, не всегда поспевают. Судя по описанию, это та самая Лилат.
Вражеские разведчики исчезают, когда с юго-востока появляется отряд покрупнее. Заметив нас, один выезжает навстречу. У седла болтается вымпел с луком Аполлона. Длинные волосы незнакомца свисают на плечи, лицо суровое и обветренное, словно отлитое из бронзы. Шрам поперек всего лба лишь едва разминулся с обоими глазами, горящими, словно угольки.
Раздав указания своим, тоже выхожу вперед. Моя армия выглядит настолько оборванной и жалкой, насколько это вообще возможно. Не получается только у Пакса, но Виргиния заставила его опуститься на колени, влезла на плечи и затеяла общую игру в снежки. Никакого строя, галдят, хохочут — подходи и бери голыми руками. Сам я без волчьего плаща, трясусь от холода и старательно прихрамываю. Убогий меч у пояса смахивает на простую палку. Втянув голову в плечи, словно от страха, украдкой бросаю взгляд через плечо на веселящихся бойцов и проглатываю улыбку, придавая лицу обескураженное выражение.
Голос всадника скрежещет сталью по граниту. Никаких проявлений юмора или простого осознания того, что все мы, по сути, подростки, участвующие в игре, за пределами которой бурлит взрослый мир. Видно, на юге события разворачивались слишком серьезно, чтобы помнить об этом. На мою робкую заискивающую улыбку незнакомец не отвечает. Он уже мужчина, а не мальчик. Впервые наблюдаю здесь столь полную трансформацию. Передо мной Новас из братства Аполлона, примас.
— Вы просто толпа оборванцев, — презрительно кривится он, окидывая взглядом толпу. Штандарт Цереры я велел выставить напоказ, и в глазах Новаса мелькает огонек заинтересованности. Он не мог также не заметить, что больше половины наших — рабы. — Здесь места суровые, долго не продержитесь. Мы можем дать вам крышу над головой, горячую пищу и мягкую постель.
— Неужто суровее, чем на севере? — Я сокрушенно качаю головой. — Там у них бритвы и импульсная броня, а о нас кураторы совсем не заботятся.
— Они здесь не для того, слабак. Помогают тем, кто сам себе может помочь.
— Мы старались, как могли, — вздыхаю я.
Новас сплевывает мне под ноги:
— Не скули, детеныш. Юг слезам не верит.
— На севере тоже несладко… — Рассказываю о страшном Жнеце с холмов, жутком кровожадном чудовище и убийце.
Примас Аполлона кивает. Похоже, слухи обо мне дошли и сюда.
— Ваш Жнец давно мертв, а жаль. Я бы с удовольствием сразился с ним.
— Это был настоящий демон! — восклицаю я.
— У нас тут и своих демонов хватает, — замечает Новас. — Одноглазый в лесу, а другой, еще хуже, в западных горах. Его прозвали Шакалом. Без помощи вам не выжить.
Он продолжает сыпать обещаниями. Мы будем наемниками, ни в коем случае не рабами. Вместе мы побьем Шакала, а потом нам помогут отвоевать весь север. Союзники, взаимопомощь… Каким же слюнявым идиотом он должен меня считать!
Смотрю на свое кольцо. Куратор Аполлона слышит весь разговор и ждет, что я приму щедрое предложение. Что ж, пускай слушает.
— Нет, — отвечаю, смеясь про себя, — извини, я не могу опозорить свой род. Никто не поймет, если мы добровольно примем твою власть. У нас достаточно припасов, чтобы пройти через ваши земли. Если пропустите, мы обязуемся не причинять…
Он наклоняется с седла и хлещет меня по лицу:
— Заткнись, поганый эльф, не позорь свой цвет! Вы угодили между жерновами, которые перемелют вас в труху. Постарайся стать мужчиной до того, как мы встретимся снова. С детьми я не дерусь.
Снежок, брошенный Виргинией, как бы случайно попадает ему в голову. Следом слышится звонкий девичий смех. Не обращая внимания, Новас разворачивает коня и скачет к своим, увязая в глубоком снегу. Я провожаю его взглядом, ощущая в душе беспокойство.
— Пока, скачи к мамочке, малыш! — улюлюкает вслед Тактус.
Только с Новасом три десятка конных, а у нас верхом одни разведчики. Что могут они противопоставить ионным мечам и пикам, даже если глубокий снег замедляет атаку тяжеловооруженного всадника? Оружие у нас из простой стали, броня такая же или вообще одна волчья шкура, как у меня. Впрочем, таких боев, где она понадобится, я пока и не планирую. За взятие крепости и штандарта Цереры я так и не получил награды от кураторов, зато погода к нам более благосклонна. Обычно пехота ложится под ноги кавалерии, словно сжатые снопы, но снег, укрывающий предательские ловушки, защищает нас.
Вечером разбиваем лагерь на другом берегу реки, ближе к горам и подальше от открытой равнины и зловещей лесной чащи. Чтобы захватить нас врасплох, тяжелым всадникам Аполлона надо переправиться по льду в темноте — что они и пытаются сделать, рассчитывая на легкую прогулку. Едва сгустились сумерки, Пакс с его командой силачей сбегали на реку с топорами и изрядно там потрудились. Ночью нас будит истошное конское ржание, треск ломающегося льда и вопли тонущих. Жужжат санитары, унося захлебнувшихся и обмороженных. Они нам больше не противники.