— Хотя бы название теперь обретает смысл. Видите ли, «Авила» была огромной тайной. Своего рода настоящее «Череп и кости»[111]. Если вы были одним из тех немногих, кто в курсе, одним из помазанников политики или достаточно богатым, чтобы пользоваться услугами того же бухгалтера, что и Иегова, то получали доступ в клуб внутри клуба. Вы узнавали, для чего был реально построен клуб.
— И что же это было?
— Во внутреннем святилище они не держали проституток-людей. За хорошую цену и несколько кровавых клятв можно было трахнуть ангела.
Травен поворачивается и глядит на меня с лицом, представляющим собой пустую маску.
— Я не шучу, — говорю я. — Никто не знает, кто основал это место и что за худу они использовали, чтобы захватывать и удерживать их. Лос-Анджелес — крупное место силы, так что, насколько всем известно, оно могло всегда существовать здесь в том или ином виде.
— И вы полагаете, что мальчика держат там?
Я киваю.
— Я был знаком с последним ангелом, которого туда затащили. Её зовут Аэлита. Она командовала Золотой Стражей. Пинкертонами Бога на Земле. Настоящие мудаки с турбонаддувом.
— Да. Я знаю о Золотой Страже. Думаете, Аэлиту захватили, чтобы сделать из неё ещё одну проститутку?
— Нет, её с остальными ангелами собирались принести в жертву, чтобы открыть врата ада. Видите ли, у моего старого приятеля Мейсона амбиции величиной с яйца Кинг-Конга. Он хочет свергнуть Люцифера и захватить ад. А затем он хочет воткнуть вилы в Бога и захватить рай. Он достаточно крут, чтобы быть в состоянии провернуть это. Вы всё ещё со мной, Отец?
Краем глаза я вижу, как Травен недоверчиво косит взглядом. Он не знает, чему верить. Полагаю, перебор информации, чтобы быть в состоянии впитать, когда ты провёл свою жизнь в церковных библиотеках за чтением книг и изучением истории, а затем обнаруживаешь, что понятия не имеешь, как на самом деле работает Вселенная. Все эти годы он был тщательно ограждён от всего, кроме писательского зуда. Теперь же он узнаёт, что в то время, как он перед сном чистил зубы святой водой, на другом конце города шло реальное низкопробное библейское шоу ужасов. Не могу винить его, если у него малость снесло крышу.
— Хотите сигарету?
— Было бы здорово.
Я протягиваю ему зажигалку Мейсона и пачку «Проклятий» из кармана. Слышу, как он шуршит пачкой и щёлкает зажигалкой. При первой же затяжке он кашляет, но продолжает курить. «Проклятия» легче принять, когда ты обречён.
— Вы говорили, о человеке по имени Мейсон, пытавшемся открыть ад. Я так понимаю, вы его остановили.
— Что-то типа того.
— И по ходу мы перебили полную жопу приспешников дьявола и темных магов, — вставляет Кэнди.
Травен поворачивается на сиденье и смотрит на неё.
— Вы тоже там были?
Она улыбается.
— Старк приглашает меня на все свои резни. Так ведь?
Она пинает ногой спинку моего сиденья. Я гляжу на неё в зеркало заднего вида.
— От тебя мало проку.
Она улыбается и устраивается поудобнее. Травен молча курит «Проклятие», глядя в окно, как я везу нас в холмы.
— Итак, вы считаете, что Хантер в «Авиле», потому что вы остановили жертвоприношение?
— Ага. За всем этим стоят Мейсон с Аэлитой. Они натравили на Хантера Клипаффа.
— Клипота. А почему не отправили демона за вами?
— Потому что у Мейсона по-настоящему ебанутое чувство юмора. Я был знаком с братом Хантера, и Мейсон живот надорвал со смеху, когда воспользовался парнем, чтобы снова затащить меня туда. Аэлита же помогает ему просто потому, что, по большому счёту, на дух меня не переносит.
— Мне казалось, вы сказали, что спасли её.
— Ага, когда она узнала, что я не совсем человек, то вспылила. Настоящая расистка.
— Знаете, если бы вчера мне кто сказал, что я поеду с нефилимом на экзорцизм, я бы удивился. А вот сегодня…
Он замолкает и курит «Проклятие».
Жаль, что я не умею читать мысли, как Люцифер. Я слышу, как быстро бьётся сердце Травена. Он ощущает смесь холода и страха, но это только от волнения. Он примерно представляет, что его ждёт, и не уверен, что сможет справиться. Это я на арене, ждущий, когда откроются ворота, чтобы увидеть, с чем мне придётся столкнуться в этом эпизоде «Надери Задницу Старку». Спустя некоторое время ты научишься жить с этим страхом и игнорировать его, но на сто процентов он никогда не исчезнет. Но некоторые виды страха могут сделать тебя лучше, чем ты есть. Ты сталкиваешься лицом к лицу с чем-то большим, чем ты сам, и выходишь из этой стычки, может, и в шрамах, но благодаря ей становишься чуть сильнее. Есть и другие страхи, подобные дыре в центре тебя, откуда кусочки твоей души стекают прямо в канализацию. Этот вид страха не имеет ничего общего с отчаянной дракой на арене. Это ужас окончательного осознания, как устроен этот мир. Кто обладает властью, любит швыряться ею во всех, у кого её нет.
Мы все до единого, и люди, и монстры, живём с ангельским сапогом у нас на горле. Но мы его не видим, так что забываем о нём и плетёмся вперёд, совершая глупые маленькие поступки, из которых состоят наши глупые маленькие жизни. Затем этот сапог опускается вам на живот, выдавливая воздух из лёгких и ломая кости, словно старые спички. И вы знаете, что это происходит лишь потому, что вы не один из небожителей. Вы страдаете от худшего проклятия из всех. Что живы. Мы просто букашки на лобовом стекле Бога. Вот и всё, что мы такое. Надоедливые. Одноразовые. По десять центов за дюжину.
— Вы так легко и небрежно всё это изложили. Люди порабощают ангелов. Люди бросают вызов и Люциферу, и Богу. И вы говорите, что вы — нефилим, во что я даже не знаю, верю ли.
— Не волнуйтесь, Отец. Я в вас верю.
Он говорит обо мне, но это не то, что он имеет в виду. Я слышу это по почти неуловимой дрожи в его голосе.
— Задавайте вопрос, Отец.
— Чего мне ждать в аду? У них есть особые забавы для бывших священников?
Мне следовало быть с ним помягче. Бедолага отлучён от церкви. Для него это означает, что он уже одной ногой в угольной вагонетке по дороге в жаркую страну.
— Не парьтесь об аде, Отец. Там есть обязанные мне адовцы и проклятые души. Я прослежу, чтобы о вас позаботились.
Окно автомобиля с его стороны слегка опущено. Травен откидывает назад волосы рукой, столь же испещрённой бороздами и морщинами, как и его лицо. Он издаёт лёгкий хрюкающий смешок.
— Я читал самые убедительные и душераздирающие демонические тексты, какие вы только можете себе представить, и всё же, этот разговор — самое странное, что я когда-либо слышал. Вы действительно считаете, что можете договариваться с падшими ангелами?
— Там внизу есть те, у кого больше чести, чем у половины людей, которые мне встречаются.
— Не очень успокаивает, но, полагаю, это не повредит.
— Что в значительной степени подытоживает ад.
Когда мы приближаемся к вершине, дорога выравнивается. Сквозь деревья видна почерневшая крыша «Авилы».
— Очень жаль, что парни вроде нас не могут подавать на пособие по безработице. Как думаете, есть у них специальные бланки для уволенных божеством?
— Слышал, вы работали на Люцифера. Люцифер — не Бог.
— Вы нечасто бываете в Голливуде.
Травен смотрит вверх сквозь деревья. Он тоже заметил «Авилу». Кэнди снова пинает спинку моего сиденья, которой наскучили разговор и поездка. Она хочет впиться зубами в демона. Мой тип девушки.
— Вы рассказали мне кое-что из того, что знаете о Вселенной; теперь позвольте я поведаю вам кое-что. Если хотите знать, почему мир, да и всё Мироздание, настолько исковерканы и испорчены, поищите на слове «демиург». — Он оборачивается к Видоку. — Если меня сегодня убьют, я хочу, чтобы вы взяли мою библиотеку. Я доверяю вам позаботиться о моих книгах.
— Сочту за честь, — отвечает Видок, — но сегодня никто не умрёт.
— Демиург? — говорю я. — Звучит так, будто это как-то связано с Богом, и не в лучшем смысле. Чёрт, я сжёг столько мостов с этими небесными типами, что, наверное, мне лучше стоило бы установить тёплые отношения с вашими приятелями Ангра Ом Йа, чем с кем-либо из местных небесных типов.
— Тогда, думаю, всё, что вам нужно сделать, это подождать.
— Я пошутил. Ангра Ом Йа мертвы.
— Что для бога значит смерть?
— Думаете, старые боги возвращаются?
— Не думаю, что они вообще уходили.
Я выруливаю на большую круговую подъездную дорожку, подъезжаю ко входу и паркуюсь. Мы выходим, и Травен забирает у Видока холщовую сумку.
«Авила» знавала лучшие времена. Бо́льшая часть крыши обвалилась, оставив над головой обугленное дерево, дворец головоломок из сломанных балок. Это место было тщательно разграблено, разгромлено и отмечено волнами сквоттеров и скейт-панков[112]. Заплесневелые кожаные кресла и обтянутые шёлком двухместные диванчики окружают остатки места для костра, которое кто-то вырубил прямо в подъездной дорожке с помощью бог знает каких подручных средств. Сломанное колесо рулетки почти теряется в траве, которая свободно растёт со всех сторон здания. От всего разбитого стекла, земля блестит, как диско-шар. Даже стены ободраны, и медные трубы внутри давно исчезли.
— Так вот как выглядят врата в ад, — говорит Отец Травен.
— Нет, — отвечает Видок, — Лю пале дю мерде[113].
Даже при всём том, что на него свалилось после Нового Года, входная дверь всё ещё на месте, словно последним предсмертным жестом «Авилы» было показать миру средний палец. Возможно, когда мы закончим, я натравлю на это место Йозефа с его бандой.
Я жестом велю остальным держаться позади, и толкаю дверь. Раньше я никогда не входил в «Авилу» через парадный вход, только выходил, да и то всего один раз. В основном я входил в это здание сквозь тени, и лишь для того, чтобы убивать людей. Добрые старые деньки, когда всё было проще. У меня в пальто наац и взведённый.460 на предохранителе, и я готов убивать любые жуткие звуки и пугающие тени.