[212]. На выход. Кто знает, может, мы в Египте. Когда я возвращаюсь к автомобилю, Келли кажется чуть более вменяемым.
— Хозяин всё ещё в машине, — замечает он.
— Ага. На самом деле ему не нужно на свежий воздух, если понимаешь, о чём я.
— Но он ведь не мёртв? Я имею в виду, что он всё ещё здесь.
— Он всё ещё с нами, крепкий старый хрыч. Келли, знаешь, где мы?
Он встаёт на колени и осматривается по сторонам.
— Приблизительно.
— Можешь отвести нас в Элефсис?
— Думаю, да.
— Сколько времени это займёт?
— Пешком? Если срежем через равнины, и нам не придётся слишком далеко обходить ямы и разломы, то меньше дня. Но это будет трудная прогулка.
С автострады я слышу безошибочный звук шин. Хватаю Келли и тяну его вниз на землю рядом с собой. Мимо без огней медленно катится тяжёлый «Унимог»[213]. Вот что я видел позади нас всю ночь. Должно быть, Маммона подал кому-то сигнал до того, как мы покинули дворец, и с тех пор они преследуют нас. На «Унимоге» вспыхивает прожектор, играя на умирающих деревьях и потрескавшейся дороге. Машина стоит на спуске с насыпи. Свет движется туда-сюда по съезду, но не думаю, что они могут видеть нас здесь внизу. Секундой спустя прожектор гаснет, и грузовик уезжает.
За нами гонится целая банда. Ещё не все хорошие новости. Как сказал Маммона, это хорошая идея — ошибиться в сторону осторожности. Мне нужно что-то сделать на случай, если они нас догонят.
— Келли, мы будем проходить через какие-нибудь города или поселения? Где кто-нибудь может нас увидеть?
— Трудно сказать. Здесь всё может поменяться так быстро. Лучше предположить, что будем.
— Это то, чего я боялся.
Я открываю машину и вытаскиваю Маммону. Мудак, не умирай сейчас у меня на глазах. Дай мне ещё несколько минут.
Я чёрным клинком взламываю замок багажника и начинаю выбрасывать вещи. Там полно обычного автомобильного хлама. Монтировка, запасная камера, провода. Но есть ещё и военное снаряжение. Я возвращаюсь туда, где оставил Маммону, с прочной кожаной сумкой и бросаю её рядом с ним. Я отрезаю ножом большой квадрат ткани от его пиджака и расстилаю на траве.
Келли подползает поближе, чтобы посмотреть, что я делаю.
— Возможно, ты не захочешь на это смотреть, — говорю я.
— Если ты не против, я бы предпочёл остаться. Похоже, это может быть довольно интересно.
— Ладно. Ситуация такова. Нам нужно идти в Элефсис, а затем проделать весь путь до психушки и назад. Я ношу чары, чтобы не вещать на весь мир, что я жив, но у меня идёт кровь, так что мне нужно больше. А если Маммона подал сигнал банде, возможно, он сообщил им, что я тот, кто его похитил. Я не могу выглядеть как я. Улавливаешь мою мысль?
Келли одаривает меня широкой волчьей улыбкой.
— Если ты собираешься сделать то, о чём я думаю, я бы ни за что на свете не пропустил это.
— Ладно, но, если тебя стошнит, не делай это на меня.
— Запомню это, сэр.
— И не называй меня «сэр».
— Да. Прошу прощения.
Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить подобранные по пути какие-нибудь связывающие заклинания, что-нибудь, способное удержать Маммону чуть дольше здесь с нами, прежде чем он сдохнет. Моя голова всё ещё слегка затуманена после аварии, но я нахожу небольшое худу, которое должно помочь, если я буду работать быстро. Я никогда не пробовал его, но пару раз видел, как это делали старые жрецы джу-джу, с которыми познакомился через каких-то бродяг Дхармы[214] в новоорлеанском клане Саб Роза.
Прежде чем приступить к работе, я стараюсь вспомнить в уме слова и ритмы старых хунганов[215]. Настоящее заклинание — это сложная комбинация йорубского[216] и луизианского креольского, и множество слов я позабыл, так что мне приходится много импровизировать в жанре бибопа[217], но пиздаболить на лету худу — моя специальность. Напевая, я потираю виски, и когда слова начинают течь достаточно быстро, и момент кажется подходящим, я берусь за своё лицо чуть ниже линии скальпа и тяну. Кожа сходит, словно я чищу банан. В паре мест она прилипла, и мне приходится отрезать её ножом, но это ерунда. Я кладу своё лицо кровавой стороной вверх на ткань, которую отрезал от костюма Маммоны.
Я слышу, как Келли ахает. Не от ужаса, а в каком-то восхищении и благоговении. Наверное, он никогда не видел высококачественную мерлинскую хрень. Должно быть, это чертовски хорошее знакомство с магией.
Я снова проделываю весь ритуал. Когда я отделяю лицо Маммоны, то накрываю им то ободранное окровавленное место, где раньше было моё лицо. Новая плоть пылает, когда прикрепляется. Я закрываю глаза и дышу, превозмогая боль. У меня кружится голова, и я припадаю на локоть. Я чувствую, как Келли хватает меня, чтобы я не упал. Голова наконец прекратила кружиться. Я касаюсь нового лица. Боли совсем нет. Кожа Маммоны ощущается так, словно была тут всегда. Открываю рот. Шевелю губами в издевательской улыбке и хмурюсь. Смотрю на Келли.
— Что думаешь? Не слишком похож на Маммону? Это его кожа, но мои кости и мышцы, так что мы не должны быть близнецами.
Келли качает головой.
— Ты совсем на него не похож. — Он глядит на меня с какой-то блаженной улыбкой, приклеенной к его лицу, словно Святой Пётр только что выдал ему приглашение на рождественскую афтерпати[218] на Небесах. — Если это не слишком прямолинейно, я бы хотел сказал, что Вы, возможно, только что стали моим личным героем, мистер Старк.
— Ладно.
Он смотрит вверх на закрывающие небо клубящиеся чёрные облака.
— Когда-то я считал себя повелителем плоти. Но теперь понимаю, что вы превзошли меня во всех отношениях.
Пока моё новое лицо обживается, я заворачиваю своё настоящее лицо в маммонову ткань, аккуратно кладу его в кожаную сумку, и перекидываю её через плечо.
— Это очень мило с твоей стороны, Келли, но что за херь ты несёшь?
Он встаёт. Смотрит на меня, затем на Маммону. Адовец, наконец, умирает, и его тело исчезает.
— Я предпочитаю Джек, если не возражаете. Так люди звали меня в старые, более весёлые времена, когда я был ещё жив. Джек-Потрошитель.
Должно быть, некоторые сумасшедшие остаются сумасшедшими даже после смерти. За те одиннадцать лет, что провёл в Даунтауне, я встречал дюжины Иуд Искариотов, Гитлеров и Джеков-Потрошителей, но всегда по одному за раз. Мне всегда было интересно, они держатся подальше друг от друга из профессиональной этики? Есть одна вещь, которая заставляет меня думать, что Келли может быть настоящим. Мейсон выбрал его. Выбрать простого головореза из глухого переулка с манией величия — такую ошибку Мейсон бы не совершил.
Джек ведёт нас с насыпи вниз в густой лес, который тянется вдоль автострады. Деревья стоят под безумными, невозможными углами. Как будто мы идём сквозь застывшие фотографии леса в процессе падения.
— Ступай осторожно, — шепчет Джек, — и ничего не трогай. Подземные толчки ослабили почву под деревьями. Корни едва держат их. При малейшей провокации они обрушатся на нас.
Внезапно я пожалел, что на мне большие ботинки со стальными носками. Мне следовало надеть тапочки «Хелло Китти». Я никогда не видел в аду настоящего леса. Ни одного с деревьями и растениями. Я видел места, называемые «лесами», но обычно они представляли собой плотно набитые лабиринты из пил и вращающихся пилонов, утыканных напоминающими иглы зубами гидры.
Мы проходим метров двадцать, когда лес становится густым, тёмным и диким. Реликтовая лесная глушь. Трудно не натыкаться на ветки и твёрдые стволы пьяных деревьев. Каждый раз, когда я во что-то врезаюсь, то чувствую, как оно поддаётся, и задаюсь вопросом, не упадёт ли оно, в какую сторону бежать, и улучшит или ухудшит бег ситуацию, вызвав падение новых деревьев. Стволы деревьев трещат, и вокруг нас падают ветки, но мы пробираемся через лес и выходим на низкие песчаные дюны.
Джек указывает в пустую даль и говорит: «Элефсис там».
Но я смотрю вниз. У подножья дюны вдаль тянется Венис-Бич. Что является бессмыслицей. Венис находится к западу от Голливуда, а мы шли на юг. Я не знаю, кто сходит с ума быстрее, этот город или я. Я смотрю туда, куда указывает Джек. Вдали что-то есть, но будь я проклят, если знаю, что это такое.
Венис заколочена наглухо и выглядит так, словно простояла так уже пятьдесят лет. Единственный свет в этой области исходит от пожаров, отражаемых от брюха бесконечных чёрных облаков над головой. Отверстия в земле извергают гейзеры перегретого пара. Вдалеке проносятся огненные смерчи, разрывая пустые пляжные домики. Мы пускаемся в длинную пешую прогулку.
— Вы, мистер Старк, наверное, задаётесь вопросом, не солгал ли я о том, кто я такой. И не псих ли я.
— Что-то типа того.
— И вы задаётесь вопросом, как кто-нибудь мог бы доказать или опровергнуть моё заявление.
— Прямо в яблочко.
Мы изрядно побили все показатели унылости даже по стандартам ада. Нет ничего более удручающего, чем мёртвый пляжный городок. Выглядит так, словно всё веселье психов, экстравертов и болванов в мире упаковали в коробки и швырнули в костёр. Конечно, это не настоящий Венис. Это лишь его проекция в Конвергенцию. И всё же, что-то большое умерло здесь, и от этого зрелища у меня перехватывает дыхание. А возможно, у меня лёгкое головокружение из-за того, что я срезал своё лицо. Мы проходим мимо пустых площадок для занятия тяжёлой атлетикой и закрытых татту-салонов.
— У меня нет возможности доказать, кто я такой. Может, я безумен. Может, я лжец. Возможно, если бы у вас была книга о появлениях и исчезновениях старины Джека, вы могли бы расспросить меня о подробностях моего прошлого. Но у вас нет книги, а даже если бы и была, Джек — знаменитый человек. Его преступления хорошо известны и хорошо задокументированы. Может, я читал те же самые книги, что и вы.