Френсис сдвинул плечами.
– Пока что вижу, как она прыгает перед тобой на задних лапках. А потом тайком плачет, что ты ее не замечаешь.
– Крокодилы тоже плачут, – отрезал Максим.
– Она не крокодил, – сказал Френсис рассудительно. – По крайней мере, не совсем крокодил. А если и крокодил, то всякий хотел бы заполучить такую крокодилу.
– Ну и бери ее себе, – сказал Максим.
– Что, – спросил Френсис, – правда?.. А то я бы взял.
– Ну и бери.
– Да что-то голос у тебя, – сказал Френсис обвиняюще, – будто говоришь «попробуй взять – убью!». Ладно-ладно, не оправдывайся. Вообще-то, ее взять не просто. Пока я знаю только одного человека, который ее может взять.
– Заткнись, – ответил Максим. – И вообще, скоро обед.
– Пойдем?
– Нет.
– Это поражение, – сказал Френсис серьезно. – Потом превратится в фобию. Пойдем. Держись как ни в чем не бывало. Ты не виноват, что она дура.
– Правда?
Френсис пожал плечами:
– Ну, вообще-то, виноват… мы все виноваты в бедах наших женщин. Должны решать их проблемы еще до того, как те у них возникнут. Но сейчас удобно ссылаться на равноправие полов. Они сами постоянно об этом твердят, так что при невыполнении наших обязанностей защитников всегда есть отмазка.
Максим тяжело поднялся, чувствуя свое разом отяжелевшее тело.
– Ладно, пойдем. Там кухню уже наладили?
– Евген колдует, – сообщил Френсис. – Очень уж навороченную штуку привезли!.. Легко испечет крякоберн из ста сорока ингредиентов, но не знает, как поджарить простые гренки. А как без них жить?
– И как?
– Пока что Анечка печет их в установке для очистки образцов, – сообщил Френсис.
– Ну и времена, – сказал Максим сердито. – В установке за полтора миллиона долларов печь гренки?
– А что, – сказал Френсис. – Я уже попробовал! Хорошо получаются.
Максим оглянулся в нерешительности. Один из лабораторных столов приспособили под обеденный, а тризейлы, пришедшие на смену устаревшим принтерам трехмерной печати, в считаные секунды выдают на широкий лоток любые блюда, будь это экзотичные фрукты, еще темные от южного солнца, или холодная семга, только что выловленная в Баренцевом море.
Аллуэтту Анечка заботливо усадила с собой рядом, с другой стороны от дочери магната оказался Евген, он сразу начал ухаживать за красивой женщиной, что все равно красивая, хоть и лишилась таких волос, убить того, кто такое посоветовал.
Френсис сказал довольно:
– Хорошо сидим!.. И ничего, что халат старый и в дырках, зато хлебцы жарим на установке в полтора миллиона долларов!.. Мы, так сказать, можем по факту считаться зажиточным слоем.
– Даже зажравшимся, – подсказал Георгий.
– Вконец зажравшимся, – согласился Френсис. – Как раз в то время, когда разрыв между зажиточными и незажиточными слоями населения стал еще глыбже и ширше. Зажиточные живут на пятнадцать-двадцать лет дольше, выглядят моложе и здоровее… только посмотрите на меня, правда красавец?.. чем те, кто получает меньше.
Джордж уточнил:
– При нынешних возможностях любой может стать зажиточным.
– Правда? – спросил Георгий ехидно.
– Большинство этого просто не хотят, – объяснил Джордж, – потому что надо больше работать, напрягаться, а им хочется отдыхать и развлекаться. И покупать только то, что хочется, а не что рекомендуется для долгой и здоровой жизни. И пить, разумеется, в то время, как сторонник здоровой жизни в рот не возьмет водку или коньяк. Так что не надо…
Френсис сдвинул плечами.
– Дело не в том, – сказал он уже серьезным голосом, – как на самом деле, а как подается. Выглядит, будто мы эксплуататоры: захапали все себе, а делиться не желаем. А то, что эти незажиточные хотят, не работая и не напрягаясь, получать те же блага, что и мы, это вполне законно, понятно, разумно, и потому мы должны предоставить всем этим существам такие же блага, какими обладаем сами. К примеру, позволить им тоже жарить хлебцы на установке за полтора миллиона долларов.
Георгий сказал бодро:
– Я согласен и вот прямо щас предоставляю всем им право получить докторскую степень нейрохирурга!.. И вместе со мной войти в новый, прекрасный мир.
– Ты не политкорректен, – сказал Евген строго. – Это братья наши меньшие, им тоже нужно предоставить те же возможности. И наше общество идет в этом направлении! Сейчас даже смертельно пьяный может садиться за руль, потому что машину ведет компьютер, так что общество дает и этим людям все возможности!
Аллуэтта сперва смотрела с непониманием, потом начала сердиться. Максим видел, что светская львица с обрезанным хвостом готова вмешаться: как же, ее мнение всегда было решающим, – но Френсис делает ей предостерегающие знаки, Анечка со своей стороны придерживает за локоть, напоминая, что мужчины не любят сильных и уверенных женщин, и эта львица кое-как смиряет себя.
Когда поднялись из-за стола, Аллуэтта на какой-то момент оказалась с Максимом рядом, спросила быстро:
– Так что еще тебе во мне так уж… отвратительно? Я обрезала, как ты и хотел…
Голос ее звучал покорно и печально, но Максим чуть не задохнулся от возмущения:
– Я?.. Я хотел?.. Дура, ты бы еще противогаз надела!
Она остановилась, Френсис быстро пошел с ним рядом, едва успевая в ногу, даже переходил иногда на бег, оглянулся, бросил шепотом:
– Ты с ума сошел?.. А если завтра придет в противогазе?
– Блин!
– Вот тебе и. Анечку инфаркт схватит. А остальные со смеху помрут. Как ты стремишься разрушить такой почти сплоченный против тебя коллектив!
Максим ответить не успел, из приемной директора выглянула Светочка, помахала белой лапкой с зеленым маникюром.
– Максим Максимович!.. Директор просит вас зайти немедленно… если вы, конечно, не очень заняты…
– Пока нет, – ответил Максим. – Иду!.. А ты, Френсис, проведи как-то тактично беседу.
– Насчет противогаза?
– И вообще тоже, – сказал Максим. – Ну, ты понял.
– С трудом, – ответил Френсис. – Но я тоже гений, а два гения друг друга всегда поймут, если излишек гениальности не помешает, как у нас обычно.
Светочка осталась у двери, придерживая ее открытой для Максима, на него смотрит призывно и заинтересованно. Знает, каким необычным образом получены деньги и дико дорогое оборудование и кому все обязаны повышением зарплаты и тем, что сейчас на работу к ним оформляются еще трое докторов наук, которым обещаны и высокие оклады, и широкое поле работ.
Глава 11
Томберг кивнул Максиму на кресло напротив стола. Максим сел с осторожностью: что-то у директора лицо какое-то странное, не то помочился по рассеянности прямо в штаны, не то перднул при королеве, а теперь не знает, как поизящнее извиниться, на коня теперь не спихнешь. Да и взгляд отводит, будто собирается сказать, что пошутил, а ККК-3С забирает себе домой.
– Тут такое дело, – сказал Томберг, – вы знаете, Максим Максимович, в обществе сейчас некое нехорошее бурление… Из-за того, что население наконец-то реально повернулось к проблеме продления жизни, резко обострилась ситуация… как бы повсюду.
Максим спросил хмуро:
– Вы о церквях? Это еще не повсюду.
– Да, – сказал Томберг, – в церквях. Но церкви, как оказалось, имеют влияние на простой народ даже больше, чем ожидали сами священники. Или не церкви, а религия?.. Вера?.. Я материалист, потому до сих пор не знаю разницы между верой и религией. Никогда не интересовался. И сейчас не хочу!..
Максим поинтересовался:
– Но приходится?.. Эти демонстрации на Болотной за веру нашу христианскую…
– Хуже, – сказал Томберг уныло. – За веру нашу православную!.. Хотя, конечно, наш народ не видит и не понимает разницы. А православная, увы, самая ортодоксальная, негибкая, никаких перемен не видит и не признает. Это католическая идет на компромиссы, а протестантская так и вовсе науку считает спасением от всех бед. В общем, во избежание нагнетания напряжения в обществе и с целью избежать кровавой конфронтации между верующими и неверующими…
Он умолк, не в силах продолжать, Максим спросил настороженно:
– Что, и у нас хотят, как в армии и в школах?..
– Да, – ответил Томберг, вздохнув. – Ничего не поделаешь. Ваш банкир, или кто он там, своими тридцатью миллионами долларов ввел вашу лабораторию в число… гм… заметных. Теперь на вас обратили внимание как чиновники и бандиты, так и всякие там… разные. От чиновников я прикрою, бандиты сразу отлипнут, с ученых у них брать не получается, а вот различные организации… да, это посложнее.
– Но церковь!.. Это же ни в какие ворота не лезет!
Томберг развел руками:
– Максим Максимович, это всего лишь уступка невежественному веку, в котором живем. Вы же знаете, Средневековье еще не кончилось!..
Максим встал, некоторое время казалось, что слышит дурную шутку, Томберг тоже может еще как приколоться, не родился же директором, в его время вообще на ушах ходили, это сейчас молодое поколение намного серьезнее.
– И… как это будет выглядеть?
Директор развел руками:
– РПЦ направляет к нам священника.
– А РПЦ имеет над нами власть?
Томберг посмотрел на него с укором.
– Русь приняла, – напомнил он, – византийскую модель христианства, а в ней главой церкви являлся император. Потому патриарх всегда подчинен государственной власти! У нас был под князем Владимиром, затем под царями, императорами, Совнаркомом, ЦК КПСС, а теперь под нетвердой рукой президента… Потому, когда приходит священник, он приходит еще и как государственный чиновник, облеченный властью.
– Блин, – сказал Максим пораженно, – мракобесие на марше!
– Темнее всего ночь перед рассветом, – напомнил Томберг. – Потерпите. Отнеситесь к этой мелкой неприятности, как к необходимой формальности. Зато присутствие священников в научно-исследовательских центрах заметно снижает, как уже доказано, накал страстей верующих.
– Я никак не думал, – сказал Максим, – что у нас в стране их так много!