Его поддержали Френсис и патриотически настроенная Анечка, только Евген просто поддакивал с неким злорадством, помня, что он вроде бы украинец, так москалям и надо, Анечка же воодушевилась. Френсис и вовсе кивал и соглашался молча, выказывая свою поддержку мимикой и жестами, полными трагического отчаяния, словно актер крайне провинциального театра, да и то самодеятельного.
В конце концов добрались и до Максима, требуя выразить возмущение и даже, может быть, присоединиться к митингу на Болотной, потребовать от правительства громко и четко, чтобы завтра же в стране были высокие технологии, несмотря ни на что, а то стыдно, за людей не считают.
Он вздохнул, переспросил:
– Точно? Не считают?
– Точно! – прокричал Джордж. – Месяц тому был в Испании на курорте, до сих пор помню, как на меня смотрели!..
– Может быть, – предположил Максим, – надо было вести себя приличнее?.. А насчет якобы технологической отсталости… Не понимаю, то ли я такой вот умный, то ли вы все дураки? Скорее всего, второе.
Георгий язвительно хохотнул:
– Ну да, кто же признается!
Максим сказал со вздохом:
– А с чего вы решили, что у нас должны быть собственные мобильники? Собственные компьютеры?.. Разве в цивилизованном обществе не культивируется разделение труда?.. Уже во времена Гитлера заметили, что он взял курс на подготовку к войне, когда заявил, что Германия должна обеспечивать себя всем необходимым собственными силами. Это называется автаркией, может, слышали? И если кто-то скажет мне, что в какой-то стране начали производство своих компьютеров, своей операционной системы… знайте, та страна берет курс на будущую войну. Мы все должны быть зависимы друг от друга! Компьютеры должны делаться в одной стране, мобильники в другой, автомобили в третьей… Нет ничего позорного в том, что Россия на втором месте по экспорту зерна на рубеж. Напротив, это достойно и почетно. Да, мы основные поставщики газа и нефти, леса и других ресурсов. Этим надо гордиться! Весь мир от нас зависит… Или вам кто-то запрещает покупать компьютеры, изготовленные в других странах?.. Не понимаю этот местечковый патриотизм!.. Мы уже сливаемся в один народ землян, а здесь кипят какие-то дурацкие пещерные страсти!
Френсис сказал негромко:
– Нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род?.. Максим, не забывай, мы все еще покрыты шерстью. А посмотри, какие у нашей Анечки клыки…
– Да ну вас, – обидчиво сказала Анечка и, застеснявшись, ушла к своему столу.
Часть II
Глава 1
Светочка, секретарша Томберга, появилась на пороге лаборатории, красивая и стройная, почти предельно деловая, но слегка покачивающая призывно бедрами, а то местные мужчины забудут, что она еще не замужем.
– Макс, – сказала она с призывной улыбкой Максиму, – хорошие новости!
– Давай, – ответил он, – хорошие я люблю.
Она покосилась на Аллуэтту, та в сторонке вытирает колбы, но все-таки на таком расстоянии, что может слышать, и Светочка заговорила шепотом, кокетничая и делая вид, что отчаянно соблазняет Максима:
– Георгию пришло приглашение на конференцию в Санкт-Петербург!
Максим нахмурился.
– Что тут хорошего? Он мне каждый день здесь нужен.
– Вы эгоист, – упрекнула Светочка мило и, бросив взгляд на встопорщенную Аллуэтту, прощебетала с обворожительной улыбкой: – А ему, как и вам, разве не хочется вырваться из этого монастыря хоть на пару деньков? Хотя, конечно, там отдельной строкой уточнили, что не в тот Санкт-Петербург, что в США, а в тот, что в России на Неве, но все-таки… Вот, смотрите!
Максим конверт брать не стал, кивком подозвал Георгия. Тот прочел, подошли Евген и Джордж, Евген фыркнул, а Джордж сказал добродушно:
– Съезди. Эти конференции и съезды хороши… Правда, для работы ничего не дают, хотя в отчетах будет записано, сколько научной пользы принесло, зато какое удовольствие встретить тех, кто отстал…
Светочка весело поглядывала на Аллуэтту, та захватила с собой пару пробирок и, продолжая вытирать, подошла ближе, чтобы не упустить ни слова, как эта стервочка будет охмурять ее Максима.
Максим сказал отечески:
– Такие съезды важны. Когда смотришь на тех, кто оттягивался и отдыхал, понимаешь, насколько был прав, что уже доктор наук в свои тридцать, а он едва-едва дополз до младшего научного и все еще пробирки моет…
– На их морды тоже смотреть приятно, – вбросил Джордж. – Поглядывают на тебя и думают с завистью, что вот слишком много времени проводили по ночным клубам и бабам, а над тобой свысока посмеивались, мол, несчастный, из библиотеки и лаборатории не вылезает… а теперь ты читаешь научные доклады, тебя цитируют, на твои исследования ссылаются, а им только и остается говорить своим подружкам, что вместе с тобой учились.
Евген покровительственно похлопал Георгия по плечу:
– Съезди! Подними себе самооценку. На съездах всегда меряются, сам знаешь чем. Мужчины иначе и жить не могут. А твои успехи видны каждому.
Он оглянулся на Аллуэтту, та уже совсем близко, а она увидела устремленные на нее взгляды, ох, незаметно переступила незримую черту мужских разговоров, поспешно поинтересовалась с самым невинным видом:
– Так чем мужчины меряются?
Георгий нашелся первым:
– Принцесса, вы слишком невинны, чтобы слушать такие научные термины. И вообще, разговор пустой.
– Почему? – спросил Джордж.
– А вот так, – ответил Георгий. – Никуда не еду. И ничем мериться не буду, я и так чемпион. Хоть и среди равных.
Максим сказал с облегчением:
– Правильный выбор.
Он отвернулся к столу, а Евген повел Георгия прочь, еще раз похлопал, на этот раз уже по гордо выпуклой спине, поинтересовался мирно:
– А в тот Петербург, что в Штатах, поехал бы?
Георгий отмахнулся:
– Это как карта ляжет. Или как именно шлея под хвост попадет.
– В смысле?
Георгий хмуро усмехнулся:
– С Америкой у меня очень непросто. Непростые отношения, как ты говоришь, когда имеешь в виду свою Гелочку. С одной стороны – штатовцы искренне желают нам добра, то есть развития нашей науки, техники, здравоохранения, повышения жизненного уровня, так как это этично, угодно Господу, а также лежит в русле всей их морали и пожелания добра и благополучия всем людям на свете.
– Ну-ну, – сказал Евген нетерпеливо, – а с другой?
Георгий поморщился:
– С другой – желают нам провалиться в ад, сдохнуть, перебить друг друга, а последнему убиться о стену, ибо мы соперники на тех же охотничьих угодьях, претендуем на то же самое место под солнцем.
– То есть, – уточнил Евген, – умные за нас, а дураки – против? Но так как дураков больше…
Георгий вздохнул и покачал головой, лицо его омрачилось.
– Если бы так все просто. Но эти «за» и «против», увы, борются, попеременно побеждая, в каждом американце. Это знаю по себе…
– А ты что, американец?
– Нет, но у меня точно такая же душа.
– Да брось…
– Разве Господь вложил нам не одну на всех? Ну ладно-ладно, разве мы все не от одной обезьяны?..
– Только по отцу, – сказал Евген. – Моя мать была точно украинской обезьяной.
– А я вот, – вздохнул Георгий, – американцами то восхищаюсь за их достижения в науке и готов им помогать во всем, то люто ненавижу их тупое быдло, что колется, пьет и голосует за того президента, который попроще и потупее.
– Ты не один…
– И, хуже всего, ко мне хоть не подходи с опросным листком: я сам не знаю, в какой день проголосую за то, чтобы все ресурсы отдать Америке и помогать ей во всем, а в какой буду требовать, чтобы эту гребаную нацию перебить на хрен, сам готов подтаскивать снаряды!
– Широк, – сказал Евген, – широк русский человек… Спасибо, Господи, что сделал меня украинцем.
Они оба посмотрели, как Аллуэтта несет Максиму кофе на блюдце, где ухитрилась разместить и большой бутерброд. Тот при каждом шаге все сдвигается и грозит вытеснить чашку опасно близко к краю, Аллуэтта уже не идет, а почти скользит, как лебедь по неподвижной воде, согнулась, на лице откровенное отчаяние.
Максим, как чувствовал, повернулся и быстро снял чашку, почти поймал ее, соскальзывающую с краю. Аллуэтта с облегчением перевела дыхание, но все так же старалась не встречаться взглядом с Максимом.
Георгий со вздохом отвел от них взгляд.
– Любить, – сказал он голосом мудрой вороны, – как сказал Экзюпери, это не значит смотреть друг на друга. Любить – это смотреть вместе в одном направлении.
– Ага, – сказал Евген довольно, – так мы с женой, оказывается, любим друг друга?.. Во время завтрака оба смотрим в телевизор.
– Вы такие, – подтвердил Георгий. – Видел я ваш телевизор. Двести сорок дюймов, разделен вертикально пополам, она смотрит комедии, ты – результаты конференций в Далласе…
– Зато на одном диване!
– Диван у вас хорош, – признал Евген, – всего двенадцать метров в длину?.. Можно ходить друг к другу в гости, не сильно и заморишься.
– Тихо, – сказал Георгий. – Раввина принесло опять…
– Это православный, – поправил Евген.
– Но бороды одинаковые!
– А что ашкенази произошли от славян, не знал? Весь Интернет трубит!
Священник с порога строго оглядел громадное помещение, осенил все крестным знамением, но затем принял благостный вид и медленно пошествовал, именно пошествовал, даже вшествовал в лабораторию и некоторое время двигался медленно и величаво, осознавая, что представляет структуру, которой две тысячи лет, а это значит, должны доверять и вкладывать в нее деньги, как в самый надежный банк.
У стола Анечки остановился, грозно насупился.
– А это что, – спросил он грозно, – у тебя такое, дщерь?
Анечка в испуге подскочила, оглянулась вся трепещущая, словно услышала глас Мункира и Надира.
Френсис сказал громко от своего места:
– Анечка, «дщерь» – это не ругательство! Правда-правда. По крайней мере не слишком грязное.
Анечка все еще в трепетном испуге проследила за взглядом священника. Тот с негодованием рассматривал красочный календарь, где в навершие каждого месяца красуется мастерски нарисованный знак гороскопа.