– Ох, простите…
– Ничего, – ответил Максим. – На самом деле самый главный довод у всех трансгуманистов – это – жить хочется!.. То есть инстинктивное желание молодого и развивающегося организма. А все доводы в пользу вечной жизни и бессмертия – это обслуживание этого инстинкта.
– А с возрастом инстинкт начинает говорить иное, – переспросил корреспондент, – и доводы начинают подбираться другие?
– Совершенно верно.
– Гм…
– И можно решить неверно, – сказал Максим с грустной улыбкой. – Дело в том, что с возрастом человек действительно становится умнее и опытнее, так как в нем есть опыт и знания всех его предыдущих личинок. Однако уверенность в своей непогрешимости может сыграть и дурную службу. Именно в этом случае, если начнешь поддаваться мощному давлению и влиянию древнего инстинкта. Потому это чуть ли не единственный случай, когда правы именно молодые!
Корреспондент повернулся к Аллуэтте:
– Простите… я видел ваше фото на обложках журналов… Вы ведь Аллуэтта Фирестоун?
Аллуэтта ощутила себя на перекрестье взглядов. Особенно тяжелый у Максима, какой-то просто обрекающий.
– Она самая, – ответила она.
– И… почему вы здесь? – спросил корреспондент жадно.
– Никакой сенсации, – отрезала она. – Это же так естественно!.. Бизнес обязан не просто помогать науке и высоким технологиям, он просто… всем обязан науке!.. Никто не заберет с собой миллиарды долларов, когда придет некто в черном и с косой в руках. Но если помочь медикам ускорить их работу, то отдавшие им свои миллиарды магнаты смогут получить средство остаться живыми! А разве не важнее остаться живым, пусть и без денег, чем мертвым миллиардером?
Некий жар в груди заставил повысить голос, она произнесла с жаром:
– Я, знаете ли… выбираю жизнь!..
Корреспондент возразил:
– Жизнь выбирают все!
Она повела рукой, охватывая половину лаборатории.
– Они все равно откроют способ вечной жизни, даже если им не помогать. Наука не стоит на месте, лет через сто, а то и двести откроют! Знаю, многие надеются, что успеют дожить до эпохи бессмертия как бы за чужой счет… но такое может не получиться. Слишком много трудностей даже не в самой науке. Любой финансовый или экономический кризис замедляет, а то и вовсе на время останавливает исследования. Сейчас все страшатся только преждевременной смерти… как будто любая смерть – не преждевременная!
Корреспондент повернулся в сторону и прокричал в пространство, что передачу вел он, Денис Евстигнеев, тот самый, который самый лучший, а интервью ему дала непревзойденная Аллуэтта Фирестоун, что добровольно ушла на фронт науки и, жертвуя всем, ускоряет наступление вечной жизни.
Когда смишники ушли, Аллуэтта даже испугалась, когда все ринулись к ней, начали поздравлять, тормошить, Анечка обняла, так расчувствовалась. Только Максим остался на месте, но она чувствовала его взгляд, что-то изменилось, не поняла, но вроде бы – тьфу-тьфу! – не к худу.
Анечка, оставив Аллуэтту, сама приготовила кофе с булочками и принесла на общий стол, подчеркнув роль Аллуэтты как героини дня.
Аллуэтта едва ли не впервые в жизни засмущалась, ощутила, что краснеет, странное и необычное ощущение. Последний раз это было в младших классах школы, а потом она привыкла, что она – само совершенство, и ей все дозволено.
Френсис сказал ей с одобрением:
– Ты очень хорошо сказала, поддержав нашего босса… А он, оказывается, дипломат!..
Она посмотрела на него с недоверием.
– Шутишь?
Он усмехнулся.
– Правда-правда. Я, правда, не понимаю, где лично ты соврала и в самом ли деле так думаешь, но смишнику ответила правильно. А босс повернул так, что и старшее поколение будет довольно. Дескать, наукой признано, что старшие всегда правы!.. А возражает им этот молодой ученый только в том, что хочет видеть их вечно живущими и здоровыми. Это приятно… Такого, подумают те тузы, надо будет поддержать, если подвернется случай.
– Ну, – сказала она в затруднении, – да, наверное… но вряд ли Максим Максимович продумывал какой-то хитрый ход.
– Почему? Он у нас хитрый.
– Это ты хитрый, – сказала она обвиняющим тоном. – А он мудрый!
Глава 12
Евген опоздал на работу почти на два часа, явился растрепанный, злой и растерянный, долго отдыхивался еще в дверях. Все бросились навстречу, Аллуэтта тут же начала готовить кофе, Анечка сказала, что она дура, тут нужно успокоительное, а кофе успокаивает слабо…
Отдышавшись, Евген рассказал просто удивительное: в квартире перегорел подающий кабель, совсем уж редкостное ЧП, и все комнаты, даже туалет и ванная, погрузились во тьму.
Он только-только пробрался, чертыхаясь, в коридор, чтобы разобраться, почему не включился аварийный аккумулятор, как входная дверь с треском вылетела, отшвырнув его и едва не расплескав по стене, как медузу.
В квартиру ворвались пятеро закованных в нейтридную сталь и вооруженных до зубов супернатренированных парней из Отряда по борьбе с терроризмом.
Темнота их не смутила, видят и без помощи приборов, моментально все обшарили, проверили, просветили, взяли анализы со стен и даже с потолка, мгновенно получили результаты, а уже затем позволили встать с пола и долго расспрашивали, что именно спрятал такое, что пока не удалось найти, но все равно найдем, так что за добровольно-принудительное признание полагается сокращение пожизненного срока…
Ушли, правда, довольно быстро, выяснив на станции, что был скачок напряжения, а у оптового поставщика аккумуляторов дознались, что вся партия собрана в Люберцах, а лейблы «Made in China» наклеивали сами, чтобы косить под признанные бренды.
Перед уходом даже вызвали бригаду по установке двери и сказали, что ремонт за счет их подразделения.
– Да-а-а, – протянул пораженный Френсис, – круто… а как ты сумел запрятать бомбу на кухне так, что ничего не нашли?
– Да иди ты, – ответил Евген измученно. – Сами виноваты! Могли бы не поскупиться и поставить камеры с диапазоном пошире. Вон у Анечки такие, что им все равно: солнечный тень или абсолютная темнота.
– Анечка сама такие попросила поставить, – сказал Френсис. – Она любит, чтобы за нею наблюдали…
Анечка схватила что-то тяжелое, но Френсис заблаговременно отскочил и бросился прочь, как заяц, а она помчалась за ним, как могучий упитанный волк.
Максим посмотрел им вслед.
– Видите? Это Аня Межелайтис доплатит, чтобы в ее спальне, гостиной, ванной и даже в туалете видеокамеры были самые совершенные, передающие все оттенки и краски, зато некоторые вон как наша Анечка…
– Это Георгию, – проябедничал Евген, – Аня Межелайтис не нравится!.. Зубы у нее, видите ли!.. А у кого их нет?.. Межелайтис и сама не пойдет в сингулярность, там ей статус звезды не светит.
Максим поморщился.
– Вопрос насчет Ани Межелайтис… скорее философский… или не философский?
Георгий спросил с любопытством:
– Почему философский?
Максим небрежно помахал кистью руки.
– Так обычно говорят, когда ответ вообще-то не… обязателен.
– Что?
Максим промолчал, зато ответил Френсис, всегда готовый подменить шефа, когда есть повод покрасоваться эрудицией, хотя иногда и приходится набрасывать на плечи роскошную мантию Кэпа.
– Актуально, – сообщил он, – это только сейчас.
Георгий буркнул:
– Намекаешь… на сингулярность?
– И не только, – сказал Френсис. – Про сингулярность, как я понимаю, ты тоже что-то слышал, хотя вряд ли понял. Но уже сейчас начинается, это… ну, асексуалы, внесексуалы, и вообще, жизнь становится настолько богатой, интересной и яркой, что проблемы секса, его привлекательность и занимательность уходят на второй план, если не на третий. И эта проблема, кто с кем совокупляется, уже сейчас многим просто неинтересна… а завтра станет неинтересной всем.
Георгий пробормотал раздраженно:
– Думаешь, не понимаю?.. Но сейчас я бы… в общем, умом я уже принял новый мир, а душой и сердцем сперва уничтожаю всех пидерастов, скотоложников, ворье…
– …всех толстяков, – продолжил Френсис с иронией, – которые за триста килограмм, даунов, пессимистов…
Георгий кивнул с кривой усмешкой:
– Ты прав, прав. Очень многих. Они не заслужили права войти в новый мир. То, что родились в этом веке, не их заслуга. Но как прут, как прут!
– Бесит?
– Даже не представляешь…
Максим слушал, в разговор не встревал, но подумал с тоскливым недоумением, что население планеты все еще обсуждает дурацкие шоу по жвачнику, и лишь немногие, которых считают чудаками, уже примериваются, какими будут в сингулярности, составляют скрупулезные планы, что в организм вставить, а что удалить. Как орган, так и некую гадкую эмоцию, теперь стереть можно, хоть пока дорого и непросто, однако это лучше, чем жить с какой-то фобией, отравляющей жизнь.
Но именно эти немногие и тащат вперед человечество, как крохотные доли мозга посылают сигналы огромному телу, как двигаться, куда идти и что там делать.
Но мозг не может обойтись без тела, так и цвет мира – ученые, не могут без этой серой массы, что выполняет всю черную работу, а истина в том, что все работы – черные, только научное мышление сверкает дивной радугой незапятнанной чистоты.
Но опять, или снова и снова, встает этот проклятый вопрос: всю ли эту массу тащить в сингулярность?
Пока он составлял на экране синтетическую нервную клетку, которой можно будет заменить поврежденный участок в мозге, за спиной разговор уже перекинулся на женщин, что и понятно, в лаборатории большинство мужчин, а у них всегда любой разговор, хоть о политике, хоть о квантовой механике сползает на бабс.
Хотя вообще-то, как он недавно понял для себя, в сексе важен не сам коитус, а доминирование, которое испытывает самец, догнавший и заваливший самку. Раньше женщин добивались долго и старательно. Приходилось тратить целые месяцы, редко – недели, и уж никогда в те времена никто не укладывался в дни. И бабник был как бы героем. Чем больше женщин поимел, тем ты доминантнее.