Роман и фильм «Берег» выстроены так, как если бы перед зрителем происходил, воочию раскрывался сам процесс написания книги. Основания для такой композиции были, ведь наш герой — писатель. Время неразрывно в его сознании, образной памяти. Для него как для художника не существует «вчера» и «сегодня». События настоящего вызывают в его памяти обрывочные воспоминания давно ушедших лет, но и прошлое как бы таит в себе отблески, грозовые разряды, обертоны будущего. Благодаря этой взаимосвязанности возникает цепь «опознавательных знаков», рассыпанных по картине, выражающих необходимую нам мысль: время едино. История, прошлое, память, сегодня, завтра — неразрывны. Это образная, смысловая концепция фильма.
Наталья Белохвостикова — немецкая девушка Эмма, 1942 год
Алов возлагал на картину «Берег» очень большие надежды. Он был уже болен, но работал исступленно, не щадя самого себя, словно чувствовал, что это его последняя работа. Вслед за героем романа писателем Вадимом Никитиным кинорежиссер Александр Алов с полным правом мог произнести слова: «Наше поколение выбили, почти всех. Может быть, поэтому я особенно их люблю».
…12 июня 1983 года мы снимали в маленьком латышском городе Кулдига. Это был последний съемочный день фильма «Берег». Это был последний съемочный день Александра Алова. Это был его последний день вообще. Уже начало смеркаться, когда Алов почувствовал приближение того, что нельзя ни отвратить, ни отсрочить…
Если правда, что режиссер — это не профессия, а биография, то биография Алова укладывается в два слова: война и фильмы.
Я благодарю судьбу за то, что она подарила мне дружбу этого замечательного человека. Более тридцати лет мы работали вместе, деля пополам все: невзгоды, испытания, радости и даже постановочные. Мы срослись друг с другом душой — он дал мне почувствовать, что такое дружба.
Если бы меня спросили о человеческих достоинствах Алова, я бы в первую очередь назвал мужество. Да, это был по-настоящему мужественный человек. Последние годы жизнь его была сплошным преодолением. Война догнала его через много лет. Последствия контузии и ранения вызвали серьезное поражение всего организма. Он с трудом ходил, опираясь на палочку. То, что для нас было естественным, незаметным, как дыхание, для него было постоянным, непрекращающимся усилием. Но он ни в коей мере не утратил чувства юмора, ясного, светлого мироощущения. Я видел, как ему было трудно, и не раз предлагал отдохнуть или уехать со съемки пораньше. За всю нашу многолетнюю совместную работу он ни разу не дал себе поблажки или хотя бы намека на нее.
Это был мужественный, достойный человек.
Если бы меня спросили об Алове как о художнике, я бы в первую очередь выделил талант. Как часто мы разбрасываемся этим словом. Оно уже почти полностью стерлось от постоянного употребления. Но применительно к Алову я произношу это слово в его первородном, чистом смысле. Это был очень талантливый человек, во всем.
Последние фотографии Александра Алова. Наступление
И еще. В суете жизни мы часто забываем о таких старомодных понятиях, как человеческое достоинство, честь, благородство. Алов в полной мере обладал этими редкими в наш век качествами. Он был мудр и спокоен. И скромен, хотя знал себе цену. Он был очень воспитанный, интеллигентный и добрый человек. Никогда без нужды никого не обижал. Но и не прощал обид. В творчестве он был очень требователен к себе. У него были принципы, которым он никогда не изменял. Его нельзя было ни уговорить, ни купить, ни испугать.
Последние фотографии Александра Алова. После боя. Второй режиссер Наталья Терпсихорова
Уходит человек — остается боль утраты, радость воспоминаний. Уходит художник — остаются его картины, нечто вроде послания новым поколениям. В этой связи мне часто вспоминается один эпизод. Однажды, за несколько лет до смерти Федерико Феллини, мы с ним, Джульеттой Мазиной, продюсером Дино де Лаурентисом, Владимиром Досталем (который тогда был генеральным директором «Мосфильма») и переводчицей Анной Поповой ужинали в прекрасном рыбном ресторане рядом с Пантеоном. Потом мы пешком пошли по вечерним улицам Рима в сторону улицы Маргутта, где жил Феллини. Мы шли и весело болтали — о жизни, о кино. Внезапно Феллини помрачнел, взял меня за рукав и сказал страшную фразу: «Мой зритель умер…» Сначала я даже не понял, что он имел в виду, и переспросил Анну… «Мой зритель умер, — повторил он. — Я как самолет, который взлетел, а аэродрома нет…» В это время к нему подходили прохожие и просили автограф. Людей этих становилось все больше и больше. Был очевиден огромный интерес к Феллини. Я сказал ему: «Посмотри, что происходит. Ты ошибаешься». — «Нет. Они просто узнают меня в лицо, читали обо мне или слышали по радио и видели по телевидению. Но фильмы мои им неинтересны. Они слишком суетливы. Они привыкли переключать кнопки на телевизоре. Им скучно думать. У них развилось клиповое сознание — очень заразная болезнь».
Последняя совместная фотография Александра Алова и Владимира Наумова
Очень хочу надеяться, что великий Феллини был не прав. Я, например, вижу большое количество очень интересных и разных молодых людей, которые занимаются настоящим серьезным искусством. Я знаю, что зрители XXI века — «племя младое, незнакомое» — смотрят старые фильмы. Они на «ты» с компьютером, запросто ориентируются во Всемирной паутине, тем приятнее узнавать, что в поле зрения этих занятых людей попадают и наши с Аловым фильмы и даже получают от них немалые числом «лайки» и «комменты». Значит, понимают и принимают.
Я оптимист и верю, что кино не умирает. Иногда мне даже кажется, что Феллини в глубине души думал так же и просто мистифицировал меня, потому что, вспоминаю, в глазах его, когда он это говорил, таилась хитринка.
Репетиция. Александр Алов, Владимир Наумов, актеры Борис Щербаков (Никитин) и Валерий Сторожик (Княжко)
«Жена Алова и Наумова»(Тамара Логинова)
Тамара Логинова. ВГИК, 1949 год
Картина «Тревожная молодость» по роману «Старая крепость» Владимира Беляева стала дебютом Саши Алова и Володи Наумова и мне подарила первую главную роль в кино, после которой, точно снежная лавина, «сошла» на меня известность. Так что комсомолке Гале Кушнир в моей памяти отведено особое место.
Был и другой, личный момент: мы с Сашей Аловым поженились в 1949 году, в 1950 родилась наша Любаша, мы были очень счастливы. Не доставало только картины, о которой мой муж, безумно влюбленный в свою профессию, мечтал денно и нощно. И вот наконец все инстанции «дали добро», мечта начинала обретать черты реальности, а наша семья получила возможность воссоединиться: я из Москвы, где только что защитила диплом актерского факультета ВГИКа, отправилась в Киев, куда были распределены Саша и Володя. Моя мама пассажирским поездом дальнего следования почти десять суток везла из моего родного Новосибирска нашу дочку. Поселились мы в квартирке, которую Саше и Володе выделила студия. Наумова пришлось уплотнить, отгородив ему в дальнем углу узкое, размером в раскладушку, пространство. Жизнь впятером длилась недолго, но надолго закрепила за мной титул «жены Алова и Наумова». Любашку называли «дочерью Алова и Наумова», а мою маму — «тещей Алова и Наумова».
Вопреки послевоенной разрухе, неустроенности, безденежью наша (я имею в виду наше поколение!) жизнь той поры была удивительно наполненной — мечтой, жаждой творчества, труда, неизбывной нашей верой в кино как в искусство, которое нам создавать. Верили не только мы, начинающие кинематографисты, но и зрители. В то время кино любили искренне и восторженно, хотя сами фильмы чаще огорчали, чем радовали. «Тревожная молодость» оказалась одной из первых картин-ласточек, обозначивших начало перемен. В ее приподнятости, в ее счастливой талантливости отразилось мироощущение молодежи первой половины 1950-х годов, предвкушавшей перемены. Хотелось жить, работать. И очень хотелось верить, что «пробьемся». «Пробьемся штыками» — это была любимая поговорка Саши Алова и Володи Наумова, она возникла в те самые 1950-е, но не знали они, что ей суждено из шутливой присказки стать жизненным девизом. В самом деле, пробиваться и пробивать приходилось едва ли не штыками. И «Павла Корчагина», и «Мир входящему», и «Скверный анекдот», и «Бег». Но это будет потом.
Александр Алов, дочь Люба, Тамара Логинова. 1950 год
А тогда была Киевская студия, куда Саша Алов и Володя Наумов были распределены после окончания ВГИКа. Студию они знали хорошо, да и на студии новичками их тоже не считали. Работа над завершением «Тараса Шевченко» была проделана ими большая, фильм получил высокую оценку. Короче, их знали, относились к ним с доверием. Их любили. Но, несмотря на это, постановку не давали. Молоды. Зелены. Подождут.
Кроме того, единиц на Киевской студии было мало — три или четыре в год. До чего же скучные были эти «единицы»! Это благодаря им Киевскую студию называли «фабрикой средних фильмов». Саша и Володя деятельно ждали своего часа. Искали материал, обсуждали его, спорили до хрипоты, а то и до драки, затем писали заявки, неслись с ними к руководству, возвращались с отказом… И снова начинали искать. Делали они это с невероятным азартом, без тени уныния и «безнадеги» (это тоже любимое их словечко).
Я сказала, что их любили. И это не дежурная фраза. Это действительный факт. Они резко выделялись из общей массы. Интеллигентные, образованные ребята с живым умом, острым глазом и языком, с добрым, отзывчивым сердцем. Они светились талантом. В старину говорили: блестящий молодой человек. К ним это очень подходило. Единственное, что выпадало из этого образа, — их костюмы, старые, вытертые до атласной глади.
Почему-то с годами об Алове и Наумове нередко стали судить как об антиподах: один, мол, интраверт, другой — экстраверт, один, мол, только и делает, что анализирует то, что нафантазирует другой. Это заблуждение. Возможно, с годами форма проявления личности выработалась у каждого своя. В молодости же они были похожи чрезвычайно и не уступали друг другу ни по талантливости, ни по темпераменту, ни по фантазии. В каждом было такое море обаяния, человеческого достоинства и умения уважать достоинство другого, что не любить их было невозможно. И, повторяю, их любили.