4 июля 1990 ANNO DOMINI
…
Лето Господне. Как странно быть в этих днях: где за окном уютного одноместного номера горы звенят в прозрачной голубизне июльского неба, где меня любят, целуют в лоб, уходя в «косогоры», и оставляют на столе шоколадные конфеты, где нет этих вечных дискуссий и бесплодных споров.
Шумит река, играет музыка, и можно купаться в желаниях окружающих тебя мужчин. Молодые, сильные, загорелые и полуголые, мы шатаемся и смотрим друг на друга, до осени оставив серьёзные чувства и боли. До осени – до дома, до таблички «Корпус «В», Елена Валерьевна?
…
Что осталось-то от Сергея Ефграфовича? Что осталось, когда перегорела даже неодолимая жажда дороги и исчез лёгкий звон из воспалённой головы? Хотелось идти за ним, хоть и в другую сторону, идти, идти. Казалось, «Дугоба» станет пустой и тяжёлой, будто всё нужное ушло вслед за ним по белой азиатской дороге. Но нет. Я утонула в солнце, запахе чабреца, щедрой голубизне июля. Утонула без мысли, без тоски, не желая отказывать ни в чём своему телу, а когда выплеснула за окно остаток вина из стакана, сказала: «Вот так, Сергей Ефграфович, вот так». Но, видно, нота боли – бордовая и тяжёлая, жива во мне, спрятавшись глубоко. Знать бы, есть в ней истина? Или истина в сегодняшнем тихо-голубом счастье? А может быть, какая разница, где они, осколки этой истины. Да и нужна ли она мне?
5 июля 1990
Писем нет. Как будто нет большого Свердловска. А там сейчас тополя шумят летней пыльной листвой и свет фонарей отражается от асфальта. Как давно я уже ничья, ничья, ничья…
18 июля 1990. 3 смена, альпинистская база «Дугоба»
– Шихимардан – город вечного праздника.
Да уж. Всплески цвета и музыки видны уже сверху. Спуск по лестнице, оккупированной продавцами чёток, сладостей, блестящих платков, и – цветастое месиво этого праздника густо прилипает к телу. Я теряюсь и замолкаю среди шашлычного, пловного и прочего дыма, павлинов, дынь, арбузов, женщин в ярких платьях. Смотрю во все глаза и стараюсь понять.
– Чего веселятся?
– Они знают что-то такое, чего не знаем мы…
Ветер, тучи, дожди – всё осталось за нашими спинами, там, откуда мы спустились. В долине разлита жёлтая муть.
Азиатская луна расчертила город зелёными квадратами. Тишина… Какая-то по-особому глухая. Ночь в рабочем общежитии Ферганы. Ночь – азиатская, а общежитие точно перенесли с окраины Свердловска. И меня вместе с ним. Совсем другая форма жизни наросла коркой поверх этой земли и совсем на неё не похожа.
19 июля 1990
…
Вот так бы и валяться, почитывая, у горной речки. Феноменальное спокойствие. Ничего не надо. Кто-то скучает чуть-чуть по дому. По бабушке, коту и любимой женщине. Я не скучаю ни по кому и ни по чему. Дом? Где он? Что с ним?
Свердловск. Корпус «В». С воспоминанием о той жизни гулкая боль приходит, тяжесть и усталость. Забыла всё – листок без роду и племени.
…
«Всем инструкторам и отъезжающим на спасработы собраться в учебной части». Это беда начинает управлять людьми. Бесчеловечное в своей сути обретает человеческие слова. Под пиком Ленина лавиной снесло 43 человека. Мы спускались в Шихимардан, а сверху пролетел вертолёт – тень беды, напоминание.
И прижимаясь ночью лицом к тёплой Сашкиной ладони, я думаю: «Господи, не дай Бог мне когда-нибудь услышать это о тебе или о вас. И только бы в сентябре все наши вернулись целые и невредимые под вывеску «Корпус «В».
…
Впервые мы играли в это в школе. Наши мальчишки стояли в форме, в бравурном строю, а мы – лёгким разноцветным облачком чуть поодаль – провожали их на сборы. Потом был другой – корявый строй в фуфайках. Не выспавшиеся с похмелья призывники и чёрные глухие шторы на окнах военного вокзала. Жёлтый пар и измоденовское «живи весело, Ленка».
26 июля 1990. «В молодости на побережье так легко быть счастливыми»
Эти дни я буду вспоминать долго. Как хорошо. Старик кормил нас в чайхане лепёшками и красными яблоками. В арыках после непогоды плавали растопыренные пятиконечные листья и ранетки. Сливы свешивались с деревьев.
А в Шихимардане, куда мы спустились оформлять документы на разряд, павлины гордо поднимали венчанные головы и амулеты от сглаза гроздьями лежали на прилавках вперемежку с гвоздикой.
Мы жили так, будто в запасе у нас – десятилетия, будто мы надолго друг с другом и не ждут нас в разных городах. Я жила так, будто это – последний день. И к вечеру умирала полностью в душных закатах Ферганы. Казалось, будущего – нет, вернее, я не вспоминала о нём. Оно было сладкой дыней, красным арбузом, было и всё – радостное, греющее теплом. Но я жила настоящим, впитывая его каждой клеточкой тела.
В моей вселенной луна расчертила город на квадраты, и кровать плыла белым кораблём. А на «пупе» смеялись: «Её видели с Сашкой, но никак не с документами».
31 июля 1990
Неужели лето кончается? Умирает в выжженной солнцем траве. Весомостью пережитого ложится в отношения. Висит на мне «незакрытый» второй разряд, но горы стали ближе и понятней.
5 августа 1990
Лето выцвело окончательно. Горы белые и сухие, как бороды азиатских стариков. Кончилась третья смена. В лагере «Ой, мороз, мороз». Это обмываются закрытые разряды, Каэмэсы, просто схоженные горы и значки. Лето моё кончается. Ещё будет 2–3 жарких дня в Фергане между дынями и тюбетейками. Затем поезд, залитый потом несчастных узников плацкарта, вывезет меня в мягкую женственность уральских пейзажей. Встретит пустая общага. Может быть, найду Жанну Александровну среди ремонта и ежегодной передвижки.
А сейчас медленно умирает моё 20-е лето, скоро друзья-красноярцы напьются, потом «заблажат» – запоют, закричат. Когда стихнет и этот огонь, разбредутся к женщинам, кто к своим, кто к случайным. Я – спокойна, я – своя. Обласканная и любимая. Я – чудо, у меня такой забавный хохолок, и он бы на мне женился и увёз бы с собой, если бы не было: одного ветреного заката, когда к нему, сидящему в шинельке на вершине Столба, подошла светлая девочка-филолог, «хороший человек», которого нельзя обмануть.
Я – спокойна. Я не ревную. Он любит меня и любит её. Он добрый, нежный, правильный человек. Он КМС по скалолазанию. Он любит уют, бабушку и кота. Он никогда не жил в общаге. Он имеет приглашение в сборную. Такие женятся.
А я сижу на рюкзаке, готовая «стать на крыло». Но полёт мой – безрадостен. Хоть бы одно зёрнышко ностальгии проросло в душе, хоть бы один город или дом позвал мягким, вечерним светом. Я ещё не приняла решения и играю в «тепло-холодно». «Тепло» в «Артуче», где есть Сергей Ефграфович – большой и угрюмый «человек без эмоций». Но это моя самая дальняя, хотя и самая нужная, станция. Тут самолёты не помогут, и я сознательно ухожу дальше, надеясь в одиночку пробить… что?
7 августа 1990
Девчонки уехали в «Артуч», Сашка в Красноярск. Бермуд оставил в подарок тетрадь со стихами, называется «Осколки». А вы куда, Елена Валерьевна?
Красная тетрадь
17 сентября 1990. Записка на двери комнаты в общаге архитектурного института: «Срочно требуется женщина для совместного проживания»
…
– Как ты относишься к браку по расчёту?
Я, Жанна и Светка курили неожиданно погожим днём на парапете около архитектурного института.
– Задумаешься тут. На Восточке выселяют блок в двухдневный срок.
– В ректорат что ли? Или палаточный город около общаги?
– Нет, на военную кафедру. Вон там, за забором. Комната на 25 человек. Подъём по горну, выход на лекции строем. Успеваемость резко повышается.
А всё-таки день сегодня на редкость. Даже солнце. Легко летать вместе с листьями под аккомпанемент тёплого ветерка. Перед фильмом «Так жить нельзя» заносит в незабвенный «Корпус «В» – комната 440. Здесь даже создано подобие уюта. Решётки двухъярусных кроватей застелены спальниками. По рюкзакам, стоящим у стены, определяю, кто прибыл ещё. Зелёный «Ермак» – это Измоденов, которому наплевать на любую моду, в том числе и на спортивное снаряжение. К станку рюкзака вручную приделан широкий пояс – значит, был в горах. За столом один Сергей Ефграфович, остальных носит по городу тёплым ветром. Но наш герой – «человек без эмоций». Его дневной план не может изменить внезапно появившееся солнце.
В уюте прибавилось: добыли осколок зеркала, привезена кем-то банка солёных грибов, на столе – три розы. О, цветы, – свидетели нежных чувств. Я даже настораживаюсь – откуда это повеяло возвышенной сердечностью? Не Граф же Гришке их преподнёс, в конце концов. Но женское своё любопытство я сдерживаю. На подобные вопросы от Сергея Ефграфовича ничего, кроме дежурной грубости, я не получу.
В фильме «Так жить нельзя» автор правдиво и жёстко показывал нам нашу повседневность. Так ярко и правдиво, что зрители понимали – да, так жить нельзя. Но по окончании сеанса шагали именно в эту, неприспособленную для жизни, реальность. В ожидании трамвая мы с Жанной затягивались купленными за 2 рубля пачка сигаретами «Полёт»…
17 сентября 1990. Сказка об осени
…
А началось всё: «Нет, Рычкова, ты не представляешь всей прелести города Михайловска! До слёз промокшие домишки с крышами, съехавшими набекрень. Ещё уцелевшие таблички с «ятями», «скобяная лавка» и горожане в резиновых сапогах двух цветов – синих и коричневых. Нет, Рычкова, ты не представляешь, как прелестен Михайловск беспросветной осенью. А здесь, в уборочном студотряде архитектурного, на меня все смотрят с удивлением и, опасаюсь, скоро начнут ставить градусник и щупать лоб. В их бараке обнаружили желтуху, и я одна из 150 человек не желаю отсюда выбраться. Хотя, впрочем, и сама не очень понимаю, чем нужно заболеть, чтобы добровольно променять Крым с морем и виноградом на картофельные поля совхоза «Красногвардеец», раскисшие от дождя. И более того, принимать как награду серость дней, уединённость среди серых стен и «тихую переступь дождя» за окнами палаты на 18 человек».