Когда Софи наконец оставила кабинет Скорцени, адъютант окинул ее таким взглядом, будто хотел выяснить для себя: «Интересно, чем они так долго занимались там с моим шефом?».
— И что же вы мне хотите поведать, мой заждавшийся гаупт-штурмфюрер Родль? — улыбка, благодаря которой Софи попыталась вернуться в свою привычную роль взбалмошной женщины, наверное, показалась адъютанту неубедительной, но он прекрасно знал свое место в иерархии СД.
— Пилоты на запасном пригородном аэродроме заждались вас, как перекормленные овсом лошади.
— Какое милое крестьянское сравнение! — через плечо, призывно взглянула на него «очаровашка» Софи, медленно возвращаясь в рамки давно отрепетированной роли.
31
С Вильгельмом Хёттлем она встретилась в небольшом двухэтажном особнячке, фасад которого, украшенный множеством лепных фигурок, напоминал сценический «задник» провинциального театра. Таким же нелепым казался в своем гражданском одеянии и сам штурмбаннфюрер СС, который ее принимал, — мешковатый пиджак, со слишком длинными рукавами; мешковатые, небрежно отутюженные брюки, с отвисающими «коленками»; широкий, бездарно расцвеченный галстук, повязанный на один кривой, «местечковый» узел.
Даже самого беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: обнаружив перед собой этого невзрачного типа, мадам Шнитке из «полевой костюмерной» Скорцени тут же впала бы в кому. Ничто не могло заставить Софи поверить, что перед ней, у полупогасшего камина, топчется самый страшный человек Австрии, занимавший должность начальника службы безопасности района Балкан и Италии.
— Сам понимаю, что в гражданском одеянии этом выгляжу по-идиотски, — не стал разочаровывать ее Хёттль.
— Ну, зачем уж так уничижительно? — попыталась смягчить удар Софи, но штурмбаннфюрер, очевидно, решил себя не щадить.
— Я — военный человек, — пафосно вскинул он подбородок. — Я терпеть не могу все эти цивильные одеяния! Я терпеть не могу всего того цивильного, в которое меня постоянно заставляют наряжаться! — выкрикивал он так, словно человек, которому адресовались эти слова, мог слышать его за перестенком.
— Судя по всему, «цивильные одеяния» вас тоже не очень-то воспринимают, — не удержалась теперь уже и Софи, прекрасно понимая, что представить себе этого располневшего господина, с лицом и фигурой мелкого торговца, в мундире офицера СС она тоже вряд ли смогла бы. — По крайней мере до тех пор, пока вы не пропустите их через руки уважающего себя портного. Впрочем, мы ведь с вами собрались не на бал, поэтому давайте обсудим деловую часть нашей поездки.
— Обсудим, несомненно обсудим, — согласился Вильгельм и, открыв едва приметную дверь, впустил Софи в небольшую, прекрасно меблированную под старину комнату, где между трех кресел стоял треугольный столик, накрытый на три персоны.
— Третьей будет некая дама? — интригующе поинтересовалась Софи.
Ей нетрудно было предположить, что Хёттлю захочется устроить себе для души «ужин при свечах, на двоих». Тем более что Хёттль уже дал понять, что принимает ее не в штаб-квартире СД, а в каком-то особняке для деловых встреч. Но чтобы «ужин на троих»!
— Третьим будет профессор, группенфюрер СС Карл Геб-хардт, — произнес Хёттль таким осуждающим тоном, словно своим предположением Софи кровно обидела его. И Жерницки поняла, что с юмором в этом доме надо быть предельно осторожной.
— Что ж, наслышана, рада буду познакомиться.
— Будет ли рад он? — как бы между прочим обронил штурм-баннфюрер, взглядом метрдотеля осматривая богато сервированный стол, на котором, за дорогим, с золотыми обводами, хрусталем просматривались лишь бутылка «Токайского» вина и по паре бутербродов.
— Вы хотели сказать: «Будет ли он рад именно вам?», то есть мне?
— Да теперь он уже вообще никому в этом мире не рад. Достигнув вершины своей военно — медицинской карьеры, этот человек панически боится потерять все, вместе со своей головой.
— Намекаете на то, что посыпались письменные предупреждения-угрозы от всевозможных общественных организаций с обвинениями в адрес медицины СС? Дескать, эксперименты над заключенными, бесчеловечное обращение в концлагерях, находящихся под охраной СС, газовые камеры, расовая дискриминация и все такое прочее?
— Значит, вы уже в курсе?
— Разве так трудно догадаться?
— Во время недавней поездки «рейхсмедика СС» в Ирландию, на международный медицинский конгресс, у него были серьезные стычки, прозвучали оскорбительные обвинения. И это в Ирландии, на которую у Шелленберга и Скорцени имеются большие послевоенные виды[51].
— На Ирландию? — поморщила носик Софи. Для нее это было новостью. Испания, Швейцария, Аргентина — да, но Ирландия?.
— Вы должны были бы знать, гауптман Жерницки, что с руководящим звеном Ирландской республиканской армии (ИРА), ведущей борьбу за изгнание со своей земли англичан, мы наладили отношения еще задолго до войны с Советами. Были подготовлены целые подразделения ирландских диверсантов, которые обязаны были выводить из строя аэродромы, пункты связи, вообще все, что позволяло бы англичанам успешно противостоять нашему вторжению в Британию. Не зря же, утверждая план операции «Морской лев», фюрер объявил Ирландию «ключом вторжения».
Об этом высказывании фюрера Софи не знала, тем не менее согласно кивнула. В это время она прикидывала: а не стоит ли ей со своими арт-проектами тоже сориентироваться на эту страну, но уже минутой спустя отвергла этот план: «Не стоит. Что такое Ирландия для человека искусства? Задворки Европы в худшем их варианте».
— Уповают на Ирландию и наши германские аристократы, — вещал тем временем штурмбаннфюрер, — которые уже начинают скупать земельные участки в этой стране, пытаясь превратиться в добропорядочных помещиков. В частности, в ближайшие дни туда, в свои новые владения, намерен перебраться принц Эрнст Генрих фон Заксен, а вслед за ним — представители нескольких старинных графских родов, таких, как род графа фон Денхофа, барона фон Дёрнберга[52]. Не исключено, что туда же подастся со временем граф фон Ленц, отставной генерал барон Карл фон Штубер…
Произнося имя барона фон Штубера, штурмбаннфюрер выдержал красноречивую паузу и по-ястребиному уставился на Софи, готовясь к ее реакции. Однако гауптман не позволила спровоцировать себя на какие бы то ни было комментарии.
— Такие же стычки случались у профессора Гебхардта в Испании, — без всякого энтузиазма завершил Хёттль.
— Понятно: теперь «рейхсмедик СС» не уверен, что нечто подобное не повторится в Швейцарии.
— Только не вздумайте называть профессора «рейхсмедиком СС» в его присутствии. Он этого не любит.
— С некоторых пор? Особенно когда попадает в Швейцарию?
— Зато без конца любит повторять: «Только так, и во имя рейха!».
— И с этим рыцарским девизом на щите он собирается вести переговоры с американцами?
— Мне сказали, что ваш самолет был атакован неким бродячим звеном английских истребителей, — не стал прибегать к швейцарским прогнозам Хёттль, — и даже успел получил пробоины, прежде чем в ситуацию вмешалась какая-то батарея зенитчиков.
— Было бы странно, если бы нас не обстреляли, штурмбаннфюрер.
— Вы говорите об этом с таким стоическим спокойствием?
— Это ли тема для воспоминаний?
— Тогда, возможно, Гебхардт и прав в своем неувядаемом — «Только так, и во имя рейха!» — оптимизме.
32
Уже при первом же знакомстве с какими-то пещерами, расположенными в пяти километрах от Шварцбурга, штурмбанн-фюрер обнаружил, что лейтенант Гельмут фон Гиммель является обладателем специальной карты, на которую нанесены заброшенные и действующие угольные шахты, пещеры, гроты, небольшие горные озера и мрачные ущелья. То есть все те места, которые так и просятся, чтобы в них оборудовали очередной тайник чьих-либо сокровищ.
Мало того, оказалось, что этот сорокалетний, аскетического вида офицер сам же является и составителем этой карты, сведения которой подбирались его помощниками по старинным местным картам, туристическим справочникам и просто по рассказам, легендам и преданиям местных жителей.
Несколько таких мест Борман уже взял себе на заметку и счел, что их, уже третьи сутки длившуюся, экспедицию пора сворачивать[53]. Однако Гиммель начал вести себя, как торговец, решивший показать щедрым покупателям весь свой товар. Он буквально уговорил Бормана подняться на их армейском вездеходе на какое-то крохотное плато в лесистом горном массиве. А затем еще метров триста пройти по едва приметной тропе, вьющейся по склону горы.
Причем Штубер, как опытный диверсант сразу же обратил внимание, что местами эту тропу кто-то тщательно усложнял, сужая именно там, где она выходила на обрывы, а местами старался заваливать камнями, имитируя камнепады и небольшие осыпи даже там, где их попросту не могло быть.
На таких участках Борман вдруг начинал ворчать и чертыхаться, однако адъютанту Гиммелю всякий раз удавалось соблазнять его рассказами о необычности этой пещеры, имеющей несколько отсеков, самый дальний из которых связан с какими-то неисследованными пустотами. По его словам, один «штрек» этого подземелья уходил в глубь хребта горизонтально, а другой уводил куда-то вниз, в бездну
Сама пещера оказалась небольшой, низенькой и похожей на грот. Не всякий попавший в нее решился бы пробираться через небольшой извилистый лаз в соседнюю пещеру, которая действительно имела несколько отсеков. По одному из них Гиммель и вывел их в какую-то горную пустоту, которая вряд ли была создана руками человеческими, но в которой четко угадывалось присутствие человека — кости животных, несколько древних человеческих черепов, какие-то заостренные камни, очень напоминавшие хрестоматийные орудия первобытных…
Но едва Штубер перевел луч фонаря с полки, на которой стояли жертвоприношения, на боковой вход, как тут же схватился рукой за кобуру.