Мы взялись за стопки, свели их с глухим звоном и дружно посмотрели на Горецкого: по неписаным правилам застолий первому полагалось пить ему, старшему и по должности, и по званию. Но тот медлил, с любопытством взирая на нас с Игорьком и, по всей видимости, ожидая, каким будет эффект. Наконец не утерпел:
– Что же вы? Пейте! Только не сразу, по глоточку. Нёбо обволакивает? Во-от! Какой вкус, а? То-то!
Мы с Игорьком дружно закивали головами, хотя, как по мне (а я всегда был неважным ценителем спиртных напитков), элитный коньяк, присланный из Армении, «прямо с завода», особо не отличался от нашей «Десны».
Тут неподалеку раздался негромкий смех, и, обернувшись, мы увидели веселую парочку – парня и девушку, сидевших метрах в двадцати от нашего застолья на сваленном стволе осины. Негромко переговариваясь и хихикая, они бесцеремонно взирали на нас со своего наблюдательного пункта.
– Кто такие? – насторожился Горецкий, грозно насупил брови и велел Игорьку: – Пойди скажи, чтобы ушли. Мало им места на берегу?
Поставив стопку на стол, Игорек направился к парочке, огибая кусты и перепрыгивая через черные кротовые кучи. Через минуту он вернулся и со вздохом сказал, что уходить соглядатаи не желают: берег общий, место давно ими облюбовано и вообще…
– Кто такие? – повторил вопрос Горецкий. – Ты их знаешь?
– Парня не знаю, а эта, – кивнул он на девушку, – Зинка, паспортистка из паспортного стола. Наглая девка. Выпендривается перед кавалером: вот я какая! Замуж, видно, хочет. Может, пригрозить? Или нам отъехать?
– Еще чего! – с неожиданным благодушием махнул рукой Горецкий. – Черт с ними, пусть сидят. Может, что и высидят. – И, позабыв о собственных наставлениях – пить коньяк «по глоточку», залпом опорожнил свою стопку.
4. Размышления и соблазны
Уезжая, Горецкий снова напустил на себя вид неприступного вельможи и небрежно подал мне размягченную, как дохлая плотвичка, руку. Но взгляд уже был у него сытый, умиротворенный, глаза маслились, и двигался он вяло и неспешно. Садясь в машину, он вдруг поманил Игорька и переспросил, как и там, на берегу, жмурясь на солнце и фукая в усы:
– Ну, как мой коньяк? Но смотри, лишнего не болтай, – и упреждающе помахал пальцем.
– Вроде пронесло, – сказал Игорек, когда машина областного скрылась за поворотом. – И зачем он приезжал? На лодке поплавать?
Я молча пожал плечами: может быть, и на лодке; мало ли какие могут быть у начальства причуды.
– А теперь что? Он намекнул, чтобы домой не ехали. Стоит где-нибудь на трассе и поджидает, а тут мы едем. Может, переночуем от греха подальше в Приозерске, а, Николаевич?
– Еще чего! Домой! – непререкаемо велел я. – Пусть ждет на трассе, а мы другой дорогой, через Чернорудку.
Игорек вздохнул с затаенным разочарованием. Недавно, как нашептал мне всезнающий Савенко, у парня завелась в Приозерске пассия, моложавая замужняя дамочка, у которой муж-строитель месяцами отсутствовал дома – возводил новоявленным нуворишам особняки в других регионах страны. Как это часто бывает, супружеское ложе недолго оставалось холодным. Нашелся любвеобильный Игорек с утешениями, конфетами и вином, и сегодня он понадеялся воспользоваться случаем и провести с пассией ночь – в гараже прокуратуры или на худой конец у бабенки на сеновале.
«Обломилось, да? – искоса поглядывая на надутую физиономию парня, ухмыльнулся я. – Дома жена, ребенок, а ты туда же: шляться по помойкам. А с другой стороны, черт его разберет, что там у него с женой происходит. Не мое это дело, времена, когда партия и профком лезли куда не просят, давно миновали. Теперь каждый сам с усам».
Но, с другой стороны, я в последний год с удивлением наблюдал за тем, как проявлялся истинный характер Игорька, какие привычки приживались у этого в целом неплохого парня. А характер был самолюбивый и обидчивый, и привычки появлялись под стать характеру. Ему непременно хотелось знать обо всем, что происходит в прокуратуре, а когда я садился за руль и уезжал куда-либо без него, он обижался, как мальчишка, которому обещали сладкое, но потом обманули. Когда в коллективе отмечали какое-нибудь торжество, он норовил сесть за стол по правую от меня руку. Если я выпивал на природе с Мирошником или Ковтуном, Игорек был со мной рядом: нарезал, подавал, разливал спиртное и пил наравне со всеми. И вскоре по району поползли странные слухи, что он мой внебрачный сын.
– Откуда взялась эта чушь? – спросил я у Игорька, когда в очередной раз услышал эту «новость», но тот пожал плечами и хитро улыбнулся: мол, и я слышал, да что тут поделаешь.
Тогда мне показалось, что если не сам он распускает эти слухи, то уж точно рад-радехонек этакому вздору. «И черт с ним, пусть болтают! – махнул я рукой. – Несущественно, и рты болтунам не заткнешь». Тем более что я чувствовал себя обязанным Игорьку после давнего случая под Сокольцом, а с другой стороны, чего греха таить – привязался к нему в последнее время. А уж Даша – та открыто мирволила моему водителю. Не обижаю ли я парня, – то и дело интересовалась она; делюсь ли с ним, когда по какому-либо случаю одаривают рыбьими хвостами, приставала, что можно сделать, чтобы помочь тому встать на ноги.
– Не все тебя возить да услуживать, – благодетельствовала она. – Ему семью кормить надо. Молодой парень, расторопный, не дурак…
– А вы его к нам, в колледж, – как-то предложил мне Черных, когда я имел неосторожность заговорить о судьбе Игорька. – Пусть осваивает азы…
Так Игорек стал студентом-заочником. Но учиться не было у него ни времени, ни желания, и вскоре Черных пожалел о своем предложении, а я о том, что согласился на эту авантюру.
– Евгений Николаевич, – звонил директор во время очередной сессии. – Отпустили бы вы Савчука в колледж, пусть хоть на установочных посидит.
– Что значит отпустить? – удивлялся я. – Он мне ни слова о сессии не сказал. Разумеется, пусть едет. Я и машину дам…
Но Игорек и не думал появляться в колледже.
– Что, сам звонил? – покривив губы, спрашивал он меня. – Не уважает Владимир Игнатьевич нас, – и при слове «нас» выразительно поглядывал на меня. – Студенты поговаривают, если привезти ему кабана, можно до конца сессии в колледже не появляться. А у меня кабана нет, вот он и трезвонит.
И так тяжко и сокрушенно вздыхал, что я и не хотел – начинал в душе гневаться на Черныха: в самом деле, не уважает. Вот я ему покажу кабана!
– Николаевич, на минутку! – тем временем переходил на шепот Игорек и зазывал меня в гараж. – Вчера Мирошник в лесу наливал, а рука у него – не приведи господь! Тяжелая рука. У меня немного осталось после вчерашнего. А, Николаевич? Поправим здоровье? Самую малость, а?..
Был, оказывается, у парня грех: любил водочку. А тут еще и чужая баба нарисовалась…
«Да, парень оказался не промах, – размышлял я, с невозмутимым видом глядя на дорогу, а в душе улыбаясь. – Но какой мужик не любит выпить и поволочиться за чужими женщинами?! Взять, например, меня: раньше особо не пил, теперь начинаю понемногу привыкать – и к выпивке, и к случайным застольям. А что до женщин… что до Даши и других женщин…»
Спохватившись, я постарался отогнать от себя эту крамольную мысль – может быть, потому что в последнее время она все чаще занимала меня.
«И что она в нем нашла? – все так же искоса поглядывая на Игорька, продолжал размышлять я. – Что они в нем нашли? – тотчас поправился я, поминая Дашу в одном ряду с женой Игорька и с пассией, не дождавшейся того сегодня на сеновале. – Плотный, крепко сбитый, с ранними залысинами по сторонам лба. Какой-то он… молодой бобер. Такой может нравиться только женщинам, не умеющим отличать самца от человека мыслящего, глубокого. Тем не менее, Дашке он чем-то интересен. Своей несхожестью со мной? То-то она с некоторых пор так переменилась ко мне!»
Перемена была не то чтобы явной, но все же наводила на невеселые размышления. Даша стала раздражительна, часто язвила и по любому поводу вступала в спор, заканчивающийся ссорой и злыми слезами. То она казалась неприступной и не подпускала к себе, то навязчиво изображала похотливую самочку, каковой никогда не была и быть не могла. Выяснилось вдруг и то, что жена подозрительна и очень ревнива. Однажды она нежданно-негаданно нагрянула с попуткой в Приозерск, потом долго не хотела сказать причину своего внезапного появления. И только в одну из минут близости, все более редких и отчаянных, как бы на грани, призналась, что кто-то позвонил ей по телефону, какая-то ехидная баба, и с радостью сообщила:
– Знаете, чем занимается сейчас ваш благоверный? Нет? Приезжайте и полюбуйтесь!
Оказывается, Даша ревновала, и эта потаенная беспричинная ревность порадовала меня. Ведь что такое ревность, если не обостренное и уязвленное чувство любви, как бы ни осуждали ее проявлений просвещенные философы-гуманисты. Другое дело, были ли к тому основания. Ведь в последнее время я и вправду будто с катушек слетел, а в числе причин могла быть банальная – другая женщина. И хотя другой женщины не было, пока не было…
– Ну-ка, признавайся, – сказал я Игорьку, прогоняя и эту крамольную мысль о возможности для меня другой женщины, – что за шашни ты завел в Приозерске? Кто такая, когда успел?
– Уже знаете? – быстро обернулся ко мне Игорек, блудливо сверкнул глазами, будто мартовский кот, и растянул рот в ослепительной улыбке. – Ну и поселок, скажу я вам! Раз-другой подвез на машине, угостил мороженым, посидели на лавочке – и уже шум-гам!..
– Только – на машине, только – на лавочке? – недоверчиво протянул я.
– Остальное – за поселком, в лесополосе. Никто видеть не мог…
– Ну ты и прохвост! Уже и остальное у него было!
– А чего тянуть? – самодовольно хмыкнул юный ловелас. – Я хочу, она хочет… Женитьбы можно не бояться, и ей замужество не светит, потому что оба мы уже… Чего тут тянуть? – И, заерзав на сиденье, хитро прищурился: – Как вам она? Коня на скаку, а?..
– Что значит как? Мне почем знать?