Почти через сорок лет после публикации «Новой Элоизы» в другом произведении романтической литературы также прославлялась порожденная горами свобода. Разумеется, речь о пьесе Шиллера «Вильгельм Телль», герой которой, охотник, ведет простую жизнь идеального крестьянина из поэмы Галлера — в гармонии со своим луком, женой, сыном и своей страной. В одной из сцен в начале пьесы сын Телля, Вальтер, играет маленьким самострелом, жена Тел-ля занимается домашней работой, а его отец плотничает. «Метки горца стрелы, верен лук тугой, вот идет он смело по тропе крутой, — счастливо напевает юный Вальтер, сидя на солнышке. — В синие просторы дерзко он пришел, где орлы да горы, где он сам — орел!» И в остальной пьесе немало строк, в которых преклонение перед великолепием и величием гор выражено похожим образом: «Пора нам в долины... Увидимся снова, когда все очнется от сна ледяного и голос кукушки в лесу зазвучит, цветы запестреют, родник зажурчит», — поет пастух на горе, а далее появляется охотник на оленей, который на высокой круче и на скользкой тропе не робеет и «дерзко шагает средь снега, средь льдов, где весен не знают, не знают цветов». Подобно воспетым Галлером крестьянам населяющие пьесу Шиллера охотники, всадники и несговорчивые крестьяне, как кажется, живут в полной гармонии с окружающими горами, которые наделяют их самобытностью и придают их характерам силу и целеустремленность. Подобное сочинение просто не могло появиться до того, как занялась заря романтизма.
Подхваченные волной новой литературной моды, будь то произведения Руссо или Шиллера, европейские туристы захотели увидеть горы, а не античные города Средиземноморья, не развалины классической эпохи. И одним из таких туристов был Байрон, называвший Швейцарию «самым романтичным уголком мира» и заявивший в «Паломничестве Чайльд-Гарольда»: «Я часть Природы, я — ее созданье, / Мне ненавистны улиц шум и гам, / Но моря гул, но льдистых гор блистанье!»[10] Сочинения Байрона наряду с творчеством Вордсворта, Шелли и других поэтов-романтиков определили наше нынешнее отношение к горам и оформили решительный переход от «ужасного» к «прекрасному».
Поскольку романтизм придавал особое значение размышлениям в уединении, неудивительно, что поэты и писатели были влюблены в возвышенности; в конце концов, где лучше всего предаваться в одиночестве раздумьям о возвышенном, как не на горной вершине? Духовное просветление и прекрасный вид стали общепринятой частью романтического стандарта. Чарльз Дарвин написал в 1836 году: «Должно быть, всем знакомо чувство торжества и гордости, которые сообщает разуму великолепный вид, открывающийся с возвышенности». Аналогичным образом Ральф Уолдо Эмерсон в 1860 году отметил в сборнике эссе «Путь жизни»: «Зрелище прекрасного пейзажа, сами горы успокаивают, умеряют наше раздражение и укрепляют дружбу». С еще большим жаром отзывался об упоении высотой французский ученый и горовосходитель Орас Бенедикт де Соссюр, один из первых покорителей Монблана. По-видимому, его переживания в горах были почти трансцендентальным опытом. «Какой язык способен воспроизвести ощущения... которыми эти величественные сцены [гор] наполняют душу философа, стоящего на вершине пика?!» — восклицал он, далее прибавляя, что возможно «властвовать над земным шаром... [и] признавать действие главных сил, которые определяют его вращение».
Многие поэты Альп начали воспевать красоту гор на своем родном языке. Особенно примечателен словенский поэт Франце Прешерн (1800-1849), который сыграл видную роль в создании национальной идентичности своей страны и стал известен стихами о Бохиньском озере и об окрестностях идиллического озера Блед, откуда был родом. Его портрет красуется на 1000-толаровых банкнотах (вышли из обращения с 1 января 2007 года), а его стихотворение стало государственным гимном Словении. Чем-то похож на Прешерна еще один лирический поэт — Альфонс Ламартин, чья знаменитая поэма «Озеро» воспевает озеро Бурже, известное своими изрезанными скалистыми берегами и тем, что его водная гладь меняет цвет в зависимости от времени года.
Тунское озеро в Швейцарии.
Фото О. Королевой
Красоту Альп также описывали и поэты, приезжавшие сюда из Англии, в том числе Вордсворт, Байрон и Шелли. Первым из троих в Альпах побывал Вордсворт; его творчество следует принципам возвышенного, а также обладает характерными чертами романтической поэзии. В опубликованной после смерти стихотворной автобиографии «Прелюдия» он, в сущности, воздает должное Эдмунду Берку, летописцу возвышенного. В части этой поэмы описано пешее путешествие по Альпам, которое Вордсворт предпринял в 1790 году, будучи студентом Кембриджа. Это путешествие по Европе было весьма и весьма амбициозным: он проделал путь в три тысячи миль, две тысячи из которых прошел пешком, и это в те дни, когда на своих двоих в дорогу отправлялись исключительно бедняки. Спутник Вордсворта Роберт Джонс вспоминал, что оба «вставали рано... и обычно до завтрака [мы] проходили пешком двенадцать или пятнадцать миль, а, перекусив утром на лоне природы, затем обедали тем, что нам могли предложить в доме, где мы останавливались». Пройдя долиной Роны и побывав в «дивной долине Шамони», двое путешественников пересекли Симплонский перевал, где, как написал в «Прелюдии» Вордсворт, он «преисполнился благоговейным страхом перед альпийским троном... Природы». Поэт описал, как, спускаясь с Симплонского перевала, вошел в «узкую расселину», где
Веют неблагоприятные ветры, смущенные и заброшенные,
Потоки низвергаются с чистого голубого неба,
Скалы, что шепчут прямо в наши уши,
Черные скользкие уступы, что говорят с обочины,
Как будто у них есть голоса...
Он назвал увиденные им пейзажи «подобными творениями единого разума», чертами
Того же лица, соцветия с одного дерева;
Признаки Великого Апокалипсиса,
Меты и символы Вечности,
Начальной, и последней, и между, и бесконечной.
Вордсворт так описал свои чувства при расставании с Альпами: «Мысль о прощании с ними удручала меня; нахлынула та же печаль, какую я всегда испытывал, покидая возлюбленного друга... Я чувствовал волнение и радость, думая о том, что, наверное, едва ли в моей жизни будет день, когда бы я не вспомнил этих образов, преисполнивших меня счастьем». Конечно же, своей славой Вордсворт более всего обязан воспетым им одиноким странствиям — точно гонимое ветром облако — среди холмов и долин другого горного района, Озерного края его родной Англии. По этой причине его стихи об Альпах оказались в тени творчества еще двух английских поэтов, которые отправились вслед за Вордсвортом в горы и имена которых нередко кажутся неотделимыми и друг от друга, и от описываемых ими пейзажей: это Перси Биши Шелли (1792-1822) и Джордж Гордон, лорд Байрон (1788-1824).
Впервые Байрон и Шелли встретились в 1816 году на пристани у отеля «Англетер» в Сешероне возле Женевы. Байрон учился в Харроу и в Кембридже, где заслужил репутацию человека храброго и пылкого. В 1812 году он опубликовал первую часть «Паломничества Чайльд-Гарольда», после чего записал: «Однажды утром я проснулся знаменитым». Через четыре года, по-прежнему купаясь в лучах славы, Байрон отправился в путешествие в Швейцарию в огромной копии наполеоновского экипажа, в сопровождении камердинера, лакея, проводника-швейцарца и личного врача-итальянца. Из Лондона его вынудил бежать разрыв с Анабеллой Милбэнк, с которой он прожил год в браке; ходили слухи о его возможной связи с единокровной сестрой, в дом на Пиккадилли-террас явились судебные приставы, чтобы истребовать неуплаченные долги, — из-за всего этого оставшиеся годы жизни Байрон проведет в Европе.
Шелли, как и его новый друг, был аристократом, хотя и не из высших кругов, а полученное им образование вполне соответствовало тому, какое пристало иметь английскому джентльмену тех лет. Но после Итона его изгнали из Оксфорда за сочиненный им памфлет, озаглавленный «Необходимость атеизма»; к моменту встречи с Байроном Шелли было двадцать четыре года, и он уже был отцом двоих детей и имел за спиной распавшийся брак с Хэрриет Уэстбрук. Она утопилась в том же году, когда Шелли приехал в Альпы со своей любовницей, Мэри Уоллстонкрафт Годвин. И Шелли, и Байрон на путешествие в горы вдохновило чтение ранних сочинений романтической литературы, таких как «Новая Элоиза», но, что более существенно, сама возможность подобной поездки появилась после окончания наполеоновских войн в Европе, благодаря чему, как мы далее увидим, на континент в начале XIX века устремился беспрецедентный поток путешественников.
Ко времени знакомства с Шелли Байрон был объектом множества сплетен и досужего любопытства; если в начале XIX века и существовало нечто похожее на сегодняшний культ «звезд» и охоту на знаменитостей, лорд наверняка был главной мишенью. В частности, Байрону досаждали зеваки, заинтригованные его романом с Клэр Клермонт, за ним даже наблюдали в телескоп. Устав от подобного внимания, Байрон попросил Шелли отобедать с ним наедине, и тот принял приглашение. Встреча сыграла в судьбах поэтов значительную роль, и тем вечером родилось удивительное литературное товарищество. Вскоре они стали жить на соседних виллах у Колоньи вместе со своими заботливыми спутницами: Байрон — на вилле Диодати, а Шелли — в особняке Шапюи. Какое-то время плохая погода удерживала обоих в невольном затворничестве на виллах, а затем они на неделю отправились плавать по озеру, взяв с собой одного лишь лодочника Шелли, швейцарца по имени Морис, а Шелли, не перестававший восхищаться «Новой Элоизой», прихватил с собой экземпляр романа.
С книгой Руссо в качестве путеводителя поэты посетили Мейери, где Юлия и Сен-Пре прогуливались рука об руку и вырезали свои имена на камнях. Затем они посетили «Элизиум» в Кларане, но, к их разочарованию, дикий сад Юлии превратился в монастырский виноградник. В ходе путешествия по озеру разразилась буря, которая напомнила поэтам, что любовники из романа Руссо едва избежали гибели в волнах во время похожей грозы. Маршрут поездки включал в себя также множество традиционных для туристов достопримечательностей Женевского озера. Если оценивать Байрона с Шелли не как литераторов, а как обыкновенных туристов, то зачастую они вели себя как бесцеремонные и надменные денди: например, высадившись в Эвиане, на савойском берегу озера, они обнаружили, что забыли свои паспорта. Вместо того чтобы отправиться за ними, Шелли немедленно заявил: его спутник — не кто иной, как «Джордж Гордон, шестой лорд Байрон, англичанин, — как и я сам»; Байрон, который как-то однажды в лондонской опере встречался с королем Сардинии (тогдашним правителем Савойи), угрожал, если путешественников не пропустят, пожаловаться лично монарху.