Посещение Шильонского замка, должно быть, удовлетворило их куда больше и определенно заняло заметное место в истории литературы. В таинственный замок на берегу озера Шелли и Байрон отправились, заинтересованные историей Франсуа Бонивара, который, как упоминалось ранее, в XVI веке был здесь узником. Поскольку образы и представления романтизма превозносили тему свободы, неудивительно, что два поэта побывали в замке. Они просто следовали по стопам недавней литературной традиции. Берк отстаивал права рабов, ирландцев и американских колонистов, а Руссо много писал о социальной несправедливости; Байрону же, кроме того, суждено было встретить смерть в возрасте тридцати пяти лет, когда он помогал грекам в их борьбе против турецкого владычества. Оба поэта в своих сочинениях провозглашали любовь к свободе, писали о ненависти к тирании и угнетению; наверняка они не могли пройти мимо узилища Бонивара и не побывать там. (Во время путешествия вокруг озера Байрон и Шелли также посетили Веве, где в церкви Святого Мартина установлены памятники епископу Ладлоу и генералу Броутону, которые поставили свои подписи под указом о приведении в исполнение смертного приговора, вынесенного Карлу I; во время Реставрации оба бежали в Веве.) Согласно Руссо, Бонивар был «савояром, который стремился к свободе и терпимости», и два поэта из Англии страстно желали увидеть место, где он томился в неволе, прикованный цепями. Как известно, оказавшись в темнице Бонивара, Байрон вырезал свое имя на одной из колонн; она — третья от входа, и надпись в настоящее время благоговейно оберегает стеклянная перегородка, изогнутая по форме колонны. (Слово «Вугоп» составлено из жирных прописных печатных букв, с наклоном к последней букве «N».)
Это граффити знаменито едва ли не более, чем поэма, которую Байрон сочинил о Бониваре — «Шильонский узник». В поэме Бонивара бросили в темницу вместе с двумя братьями (их якобы приковали к первой и второй колонне узилища), которые умерли, оставив Бонивара в одиночку размышлять о своей неволе. После смерти братьев он выглядывает в «зарешеченное окно» тюрьмы и смотрит «на красоту знакомых гор, на их утесы» и тоскует по свободе и миру за стенами тюрьмы:
Я их увидел — и оне
Все были те ж: на вышине
Веков создание — снега,
Под ними Альпы и луга,
И бездна озера у ног,
И Роны блещущий поток
Между зеленых берегов;
И слышен был мне шум ручьев,
Бегущих, бьющих по скалам;
И по лазоревым водам
Сверкали ясны облака;
И быстрый парус челнока
Между небес и вод летел;
И хижины веселых сел,
И кровы светлых городов
Сквозь пар мелькали вдоль брегов...[11]
Донжон Шильонского замка.
Фото О. Королевой
Но когда узника в конце концов освобождают из тюрьмы, в его словах звучит легкая нотка сожаления. Бонивар начал наслаждаться обществом пауков и мышей, с которыми он делил свою камеру. Он провел в узилище немало времени:
Я к цепи руку приучил;
И... столь себе неверны мы! —
Когда за дверь своей тюрьмы
На волю я перешагнул —
Я о тюрьме своей вздохнул.
Поэму Байрон написал в «Отеле де Л’Анкр», теперь это гостиница «Англетер» в Уши, возле Монтре. Он так погрузился в работу, что Шелли нередко приходилось обедать в одиночестве — а он тоже продолжал трудиться над собственным сочинением, «Гимном интеллектуальной красоте», которым отдавал дань уважения Руссо и его «Новой Элоизе». Вскоре после совместного путешествия вокруг озера и остановки в Уши поэты отправились каждый своим путем, оба в расцвете творческих физических сил. Шелли, вместе со своей женой Мэри и любовницей Байрона Клэр (которая была сводной сестрой Мэри), поехал в Савойю, а Байрон остался в Швейцарии и какое-то время жил в Монбоване, крошечной деревушке, расположенной между Монтре и Грюйером у западных отрогов гор Бернского Обервальда. Там он написал в «Альпийском дневнике» о «музыке коровьих колокольцев на пастбищах... и пастухах, что перекликаются от утеса к утесу и играют на своих дудочках... Я осознал все, что мною когда-либо было услышано о пастушеской жизни или о том, какой я представлял ее себе... Недавно я вновь поселил в своем разуме Природу». Глядя на сельский пейзаж, он описывал домики и коров: те «похожи на мечту; нечто слишком яркое для реальности и чуждое ей», и отмечал, что посредством произведений, родившихся в Альпах, пытался «избавиться от собственных искаженных особенностей личности, со всех сторон окружающих меня величественностью, властью и славой».
Шелли же тем временем находился в Шамони. Когда здесь побывал Сэмюэл Тейлор Кольридж (1772-1834), то написал в своем «Гимне перед восходом в долине Шамони»: «Кто бы мог, кто бы сумел остаться атеистом в этой долине чудес?» Шелли дал ответ на вопрос Кольриджа — в регистрационной книге гостиницы в Шамони он подписался так: «Демократ, атеист, очень люблю человечество». Причем эту остроумную запись он оставил на греческом языке. Пейзаж вокруг города внушал Шелли благоговение и страх. В одном из своих писем он писал: «Я никогда не представлял себе, какими раньше были горы... безмерность этих нереальных вершин возбуждала, когда они вдруг возникали перед глазами, рождая чувство восторженного удивления, в чем-то родственного безумию». Пережитые чувства он выразил в одной из самых знаменитых своих поэм — в «Оде Монблану»:
Так точно ты, обрывистый овраг,
Лощина Арвы, с ликом властелина,
Стозвучная, стоцветная долина,
В себе таишь и жизнь, и смерти мрак.
Неотразимо страшная картина,
Могучая своею красотой:
Расставшись торопливо с высотой
Угрюмых гор, полна кипучей страсти,
Как молния, порвавши гнет оков,
Стремится Арва, символ вечной Власти,
Взлелеянный молчаньем ледников.
Гиганты-хвои лепятся по скалам,
Созданья незапамятных времен,
И в воздухе, чуть дышащем, усталом,
Покоится душисто-нежный сон;
С благоговеньем ветры прилетают
Вдыхать в себя смолистый аромат
И слушают, как звуки гула тают,
Как сосны вновь шумят и все шумят:
Так сотни лет не молкнет их громада,
Они поют торжественный хорал[12].
Позднее Шелли говорил о своем стихотворении, что оно оказалось «непокорным разливом души... сочинено под непосредственным впечатлением недавних и ярких чувств, пробужденных тем, что оно пытается описать». Но, в противоположность Вордсворту, атеист Шелли не видел в красоте гор проявления Провидения; в отличие от Вордсворта (и Галлера), он не идеализировал здоровую и чистую жизнь альпийских крестьян. В действительности в своих произведениях романтики подходили к горам по-разному: если для Вордсворта горы рождают некий духовный подъем, то Байрон и Шелли считали их источниками вдохновения и просветления, а Руссо видел в горах и красивых, пробуждающих вдохновение сельских пейзажах моральные добродетели. Рука об руку с подобными поэтическими и духовными устремлениями шли достижения науки, способствовавшие новому пониманию геологии и гляциологии и ботаники Альп. Подобное сочетание эстетического и научного стало причиной громадных перемен в восприятии гор на протяжении первых десятилетий XVIII века и отношении к ним.
Романтизм стал кульминацией той тенденции, которая через Галлера и Руссо в конце концов истребила драконов и демонов, с незапамятных времен населявших Альпы. И, как ни удивительно, именно романтической традиции — или, вернее, ее литературному ответвлению, готическому роману, — суждено было породить еще одно, последнее существо, обитавшее среди ледников и прятавшееся меж скалистых пиков. Это существо — ужасное «детище» вымышленного ученого, Виктора Франкенштейна, и создательницей этой мрачной фантазии стала не кто иная, как жена Перси Шелли, Мэри.
Мэри, дочь философа Уильяма Годвина и писательницы-феминистки радикальных воззрений Мэри Уоллстонкрафт, родилась в 1797 году. Шелли восхищался работами Годвина и часто бывал в его доме; с Мэри он познакомился, когда той было семнадцать лет. Два года спустя, вскоре после смерти первой жены Шелли, они поженились ив 1816 году отправились в совместное путешествие в Швейцарию.
Самое известное творение Мэри Шелли было задумано на берегах Женевского озера. Вскоре после поездки Байрона и Шелли по озеру установившаяся плохая погода заперла поэтов и их спутниц на виллах. По словам Мэри Шелли, грозы, грохотавшие над головой, были «сильнее и намного страшнее, чем когда-либо доводилось видеть». Одним особенно ненастным вечером появился Байрон с идеей под стать погоде: он предложил каждому придумать историю с привидениями и рассказать ее остальным. В предисловии к «Франкенштейну» Мэри писала, что хотела сочинить повесть, «которая обращалась бы к нашим тайным страхам и вызывала нервную дрожь; такую, чтобы читатель боялся оглянуться назад, чтобы у него стыла кровь в жилах и громко стучало сердце». Ее история, опубликованная в 1818 году, рассказывала об уроженце Женевы, ученом по имени Виктор Франкенштейн, создавшем существо, которое зажило своей жизнью. Мэри Шелли описывала чудовище так: «Отвратительное существо сперва лежало недвижно, а потом, повинуясь некоей силе, подало признаки жизни и неуклюже задвигалось»[13].
Действие романа происходит во многих частях Европы, в том числе в Ингольштадте в Баварии, где Франкенштейн создает свое существо, в Лондоне, в Санкт-Петербурге и в Архангельске, студеном городе в Арктической России, где Виктор преследует свое создание и, настигнув, наконец-то его убивает. Но начинается роман в Бельриве, на восточном берегу Женевского озера. Здесь пятнадцатилетний Виктор наблюдает одну из тех страшных гроз, которыми славятся окрестные места; обрушившись на озеро, гроза заставляет бешено работать разум ученого. «Стоя в дверях, я внезапно увидел, как из мощного старого дуба, росшего в каких-нибудь двадцати ярдах от дома, вырвалось пламя, а когда исчез этот слепящий све