Если углубиться дальше на запад, в Швейцарию, то на высоте 1411 метров — намного выше любого австрийского или немецкого курорта с минеральными водами — находится Лойкербад; его богатые оксидом кальция и серой воды, как считается, облегчают ревматические боли, подагру и паралич. Как ни удивительно, но «Туристический справочник по Швейцарии» Мюррея 1838 года говорит об этом месте мало хорошего: «Из-за безотрадности расположения, суровости холодного климата и нехватки номеров в гостиницах мало у кого из англичан возникнет желание подольше здесь задержаться». Путеводитель также отмечает, что купальни были снесены лавинами, причем сходили те по меньшей мере трижды. О лечении, которое тут предлагали, сказано: «После четырех часов “подводной расплаты” следует, по воле доктора, один час в постели; и, пересекая пространство между купальнями и отелями, можно столкнуться со многими прекрасными нимфами в крайнем неглиже, без чулок и с неприкрытыми волосами. По виду можно предположить, что наружу их выгнал сигнал о пожаре или какая-то другая подобная катастрофа, угрожающая жизни».
Марк Твен отозвался об этом месте с большей доброжелательностью:
Больные сидят в громадных резервуарах целыми часами. Дамы и мужчины занимают одни и те же резервуары по нескольку человек и занимаются разными играми и шалостями. В воду поставлены столы, за которыми читают, завтракают или играют в шашки и карты... В городе несколько таких купальных заведений, и вы всегда можете узнать о близости их по шуму и взрывам хохота, раздающимся оттуда.
Во Франции особенно славятся два курорта с минеральными водами, и оба располагаются на берегах озер: Экс-ле-Бен — возле озера Бурже, а Эвиан — на озере Ле-Ман (иначе — Женевском). На первом, лежащем у подножия горы Ревар (1537 м), лечат ревматизм и болезни органов дыхания. Городок был известен как курорт на протяжении двух тысячелетий — древние римляне знали его как Aquae Gratianus, «Воды императора Грациана»; и в городе есть красивая арка Арк-де-Кампаню, возведенная в честь семьи Помпеи возле Терм-Насьено, где в цокольном этаже сохранились остатки древнеримского кальдария[20]. Во второй половине XIX столетия уже тогда модный и фешенебельный Экс-ле-Бен привлекал к себе коронованных европейских особ; в их числе здесь трижды побывала королева. Тут также принимали воды император Бразилии и императрица Елизавета Австрийская, но в настоящее время пышные отели, где останавливались венценосные гости, например «Сплендид» или «Ройал», с великолепными видами на озеро и отдельными огороженными садиками, превращены в кварталы роскошных многоквартирных домов, и Экс-ле-Бен ныне, по-видимому, больше ценит себя как центр яхтенного спорта, нежели бальнеологический курорт. Свидетельством упадка стоит в эти дни на ничем не примечательной глухой улице заброшенная англиканская церковь Святого Суизина, построенная в 1870 году для самой крупной колонии эмигрантов.
Судя по всему, у Эвиана, с другой стороны, дела и без того идут вполне неплохо: его вода — прохладная, профильтрованная через песок ледникового происхождения — используется для лечения заболеваний почек и пищеварительной системы, не говоря уже о том, что она продается по всему миру в пластиковых бутылках. Так как название городка превратилось в известную всему миру торговую марку, это не может не сказаться положительно на его судьбе в эпоху, когда лечение водами на курорте уже не столь модно, как раньше. И сегодня отели заполнены, а в изящном Jardin anglais (Английском саду) возле озера много гуляющих. Тем не менее Эвиан не всем приходится по вкусу: в книге «Швейцария» (1950) Джон Расселл замечал: «Сама вода имеет запах столь безвкусный, словно бы приобрела пропорции философской проблемы», — и описывал угодничество обслуживающего персонала в гостиницах, где «облаченные в белое помощники бесшумно ступают следом, готовые предугадать чей-то каприз... они обращаются [к постояльцу] словно бы по наитию, в самых изысканных выражениях его родного языка; гости из Англии могут рассчитывать на почти по-уайльдовски изящную манеру выражаться».
Не удивительно, что курорты с их расслабляющей атмосферой, возвышенные пейзажи и тихие спокойные городки по берегам озер превратили Альпы в излюбленное место писателей еще в эпоху поэтов-романтиков, почти два столетия назад. Среди тех, кто во второй половине XIX века отправлялся сюда творить, были Чарльз Диккенс, Иоганн Вольфганг фон Гёте, Генри Джеймс, Уильям Теккерей, Томас Манн и сэр Артур Конан Дойл; многие из них включали в свои произведения описания запомнившихся гор.
Разумеется, Чарльз Диккенс более всего известен благодаря своим романам, действие которых происходит в мрачной и угнетающей атмосфере викторианской Англии. Но автор много путешествовал по Франции, Швейцарии и Италии (бывал он и в Соединенных Штатах) и публиковал многочисленные очерки о тех странах, где побывал. Он всегда очень любил Альпы. В 1844 году Диккенс покинул Англию и перевез жену и пятерых детей на жительство в Геную, на Итальянскую Ривьеру. Неделю за неделей он отсылал изобилующие описаниями короткие литературные заметки Джону Форстеру, своему будущему биографу, а тот позже опубликовал их в сборнике, озаглавленном «Картины Италии». Вот отрывок из этой книги, где Диккенс вспоминает, как глубокой ночью шел через Симплонский перевал в Швейцарию: «Стоял конец ноября... воздух был пронизывающе-холодным. Но эта ясная морозная ночь и величественная дорога с ее непроницаемыми тенями и непроглядным мраком, и внезапные повороты, выводившие нас туда, где все было залито лунным сиянием, и неумолчный рокот падающей воды — все вместе делало поездку незабываемой[21]».
Дальше дорога к перевалу шла через ущелье Гондо — «неописуемо дикое и величественное, где гладкие, отвесно вздымающиеся по обе стороны стены почти смыкаются вверху друг с другом. Так мы ехали всю ночь, медленно взбираясь по трудной дороге, поднимаясь все выше и выше, и ни одной минуты я не испытывал скуки, погруженный в созерцание черных скал, грозных высот и глубин, гладких снежных полей, лежащих в расщелинах и ложбинах, и неистовых горных потоков, с грохотом падающих в глубокие бездны». На рассвете семья Диккенсов добралась до вершины перевала, откуда они смотрели, как «лучи восходящего солнца сразу вырвались на свободу, растеклись над снежной пустыней и окрасили ее в красный цвет», а потом
начали быстро спускаться, проезжая под нависшими ледниками по сводчатым галереям, обвешанным гроздьями сосулек, под и над кипевшими пеною водопадами... Вниз, по мостам, перекинутым через вселяющие ужас теснины — крошечным движущимся пятнышком среди пустынных пространств, где не было ничего, кроме льда, снега и чудовищных глыб гранита... Вниз и вниз по зигзагам дорог, проложенных между отвесными утесами с одной стороны и пропастями с другой; вниз, где погода теплее, а пейзажи мягче, пока перед нами не появились тронутые оттепелью и сверкавшие на солнце золотом и серебром, металлические или красные, зеленые, желтые купола и шпили церквей швейцарского города.
В июне следующего года Диккенсу потребовалось вернуться в Англию, и на сей раз путь его пролегал через другой перевал, Сен-Готард, который оказался «не так прекрасен, как Симплонский... Ему не сравниться по безлюдности и дикости с Симплоном». Писатель отправился в дорогу в сопровождении Чарли Диккенса, своего восьмилетнего сына, и тот позднее вспоминал «чрезвычайно каменистую и очень обледенелую тропу... Я как наяву вижу нас двоих, отец шагает в отдалении впереди, а я изо всех сил тщетно стараюсь не отстать от него, очень усталый, но в высшей степени гордый, что иду вместе с ним».
Хотя Диккенс нередко упоминал Альпы в своих путевых заметках, в его сочинениях горы появляются только однажды — в начале второй части «Крошки Доррит», где автор проводит параллели между суровым и строгим монастырем на вершине перевала Большой Сен-Бернар и тюрьмой Маршалси в Лондоне, куда недавно был заключен отец Крошки Доррит. Так в романе монастырь предстает ночью: «...Каменная твердыня словно превратилась в новый ковчег и поплыла по волнам мрака», хотя на следующий день: «Яркое утреннее солнце слепило глаза, вьюга утихла, туман рассеялся, и в горном воздухе, теперь легком и чистом, дышалось так свободно, словно наступила совсем другая, новая жизнь»[22].
Хотя в описаниях Диккенса перевал и монастырь Сен-Бернар в «Крошке Доррит» и других произведениях предстают сумрачным и зловещем убежищем в горах, сам Диккенс был очарован большинством альпийских пейзажей, и под конец жизни в саду своего дома в Гэдсхилл-плейс под Рочестером в Кенте построил модель швейцарского сельского домика-шале. Этот рождественский подарок ему прислал французский актер Шарль Фехтер, который сотрудничал с Диккенсом на целом ряде драматических постановок в Лондоне, — набор-конструктор из девяноста четырех отдельных деталей был упакован в пятьдесят восемь ящиков. От подарка Диккенс пришел в такое возбуждение, что заставил помогать ему собирать домик своих гостей, которые приехали на рождественские праздники 1864 года. Из окон построенного домика открывался совсем нешвейцарский вид: кукурузные поля до самой Темзы с яхтами и пароходами; но Диккенс проводил в шале много времени, развесив везде зеркала, чтобы создавать ощущение света и пространства. Он писал тут, когда погода была достаточно теплой, и в июне 1879 года, за день до смерти, трудился в шале над своим последним (оставшимся незавершенным) романом «Загадка Эдвина Друда».
Диккенса вряд ли можно обвинить в том, что он воспользовался викторианской манией ко всему альпийскому, чего не скажешь в отношении другого романиста викторианской эпохи, который использовал драматические виды Альп для пущего эффекта в своем широко известном произведении. В 1891 году сэр Артур Конан Дойл решил избавиться от своего героя Шерлока Холмса, сбросив того в Рейхенбахский водопад, что недалеко от маленького городка Майнринген в центральной Швейцарии. Придуманный Дойлом знаменитый сыщик погиб в борьбе со своим заклятым врагом, злодеем профессором Мориарти, которого Холмс с Ватсоном преследовали по всей Европе. В «Последнем деле Холмса» рассказывается, как, будучи в Майрингене, Холмс и Ватсон решили передохнуть, отложить на время расследования и осмотреть местные достопримечательности. Достигнув водопада, парочка обнаружила