- Волковка в двадцати верстах, господин, только волковские - те, позвольте судить, еще темнее нас будут, нам-то отсюда до большака поближе. И если в Волковку направиться желаете - это б лучше поутру, поздно уже нынче...
- До большака сколько?
- Сорок верст короткой тропой, если не размыло, но по таким-то дождям - уж наверное, оползла земля... А точно знать не можем: мы туда не ходоки нынче. Мужики наши как ушли, так сгинули, девки сбежали да пропали... Лихое время, война кровь любит, - печально сказала Солша и тут же всплеснула руками. - Да что я вам объясняю! Вы ведь сами оттудова явились: вам и знать лучше.
- Война?
Чародей, чуть нахмурившись, оглядел толпу, в которой не было ни одного с виду молодого и здорового мужчины. Взгляд его снова задержался на Деяне, всего-то лишнее мгновение, - но это мгновение показалось Деяну невозможно долгим.
- Война, значит. Похоже на то. - В мутных глазах чародея зажегся интерес, и вопросы полились потоком:
- Кто воюет? Кто знаменные чародеи? Из-за чего свара?
Солша растерялась, оглянулась украдкой на людей: "Что за нескладица?"
Она, как и все, считала чужаков вражескими солдатами. Недобрыми, страшными - но простыми людьми, с которыми и разговор простой.
- Да вам ведь лучше знать, господин, пошто люди друг на друга с оружием идут... - наконец, неуверенно проговорила она. - Зачем нас-то, темных, спрашивать?
Чародей тоже помедлил с ответом.
- Раз спрашиваю - значит, надо. Говори, что знаешь.
- Воюет - да вродь как Величество наше с бароном Бергичем: бунт барон поднял, так королевские люди сказывали... А за какой надобностью тот бунт - мы того знать не можем. Может, дед наш поболе знал, да только теперь... - Солша, взглянув на неподвижно лежащего Беона, осеклась, вспомнила, с кем говорит. Голос ее задрожал. - Наше дело - налог исправно платить, сколько укажут. Мы люди скромные, небогатые, милорд Ригич....
Чародей, проследив за ее взглядом, в голос выругался. Брань его состояла сплошь из самой чудовищной божбы, какую Деян когда-либо слышал. Чародей опустился рядом с Беоном на одно колено и, перевернув старика сперва на живот, затем на спину, стащил с него окровавленную куртку.
- Не надо, милорд Ригич... - зашептала Солша.
- Ты ему жена?
- Не надо...
- Да проглоти ты уже язык, женщина! - Чародей упер ладони старику в грудь. Звук был такой, будто в ручную мельницу насыпали песку и быстро завертели ворот.
- Не тронь! - Киан пробился сквозь толпу вперед. - Не тронь, ты, чтоб тебя!
Великан, в то же миг оживший, преградил дорогу:
- Не мешай мастеру.
Киан, даже вытянувшись во весь свой немаленький рост, едва ли смог бы достать лезвием ему до затылка. Джибанд широко расставил руки и стал будто еще больше. Киан зло таращился на великана снизу вверх, не решаясь ни отступить, ни напасть. Возможно, он все же пошел бы вперед, но чародей оставил Беона в покое.
- Погоди, Джеб! - бросил он великану, встал, отряхивая ладони, и развернулся к Киану. - Как твое имя, старик?
- Не твое дело, - прохрипел тот.
- А ты, я вижу, не робкого десятка, - с необыкновенной для себя разборчивостью произнес чародей, выговаривая по отдельности каждый звук, и протянул руку ладонью вверх. Без слов, одной позой и жестом приказывая отдать ему топор.
Киана Кержана в Орыжи называли не иначе чем Кианом-Лесорубом: во времена его молодости не нашлось бы во всем Спокоище такого дерева, какое он не смог бы свалить с дюжины ударов. Киан приходился ровесником Беону и последние годы чаще покрикивал на молодых, чем брался за дело сам, но с топором никогда не расставался. С тем самым, которым некогда, ворча и вздыхая, рубанул по кости "пустоголовому малому", на диво неудачно поломавшему ногу на скале.
Деян сгорбился на колоде, безотчетно комкая в пальцах полу куртки. Взгляд его метался между прошлым и сегодняшним кошмаром, между Кианом и Големом, между острой кромкой лезвия и длиннопалой, в кровоточащих ссадинах, рукой чародея.
Киан, стискивая топор, буравил полным ярости взглядом чародея, а тот, казалось бы, не замечал этого взгляда, не замечал даже самого Киана, - смотрел, мрачно и устало, на людей за его спиной. И люди пятились, отступали.
Безмолвное противостояние кончилось неожиданно, в один миг. Киан коротко вскрикнул, отшатнулся, отбросив от себя топор, будто обжегшись. Великан проворно подхватил топор на лету. А Киан, споткнувшись на подвернувшемся под каблук камне, сел посреди двора на зад.
- Так будет лучше, старик, - спокойно сказал чародей. Великан заткнул топор себе за пояс. Киан, не переставая браниться, попытался встать - но снова не удержался на ногах и плюхнулся в грязь. В толпе послышались смешки. Как замечал в своем трактате Фил Вуковский: "Тому, кто видит себя напуганным и униженным, нет ничего милее, чем видеть, что кто-то напуган и унижен еще более него"... К тому же Киана многие недолюбливали, не без оснований полагая, что тот слишком высоко задирает нос.
Больше Киан подняться не пытался, только осоловело хлопал глазами и разглядывал свои мозолистые ладони.
"Вы что же, ослепли?! Разве вы не видите - он ведь упал не сам!" - Деян отчаянным взглядом шарил по толпе односельчан.
Кто-то посмеивался над стариком, кто-то сочувствовал ему, но, похоже, никто не сомневался в том, что Киана попросту ноги не держат от страха. Тогда как он определенно свалился не сам. Чародей что-то сделал. Сперва с топорищем, затем с землей, выбив ее у старика из-под ног. Но даже сам Киан не мог взять в толк, что такое с ним случилось.
- Значит, так! Пусть ваша память не длиннее вашего ума, - чародей вздохнул, - кое-что вам надлежит запомнить твердо.
Он закинул руку великану на плечо - и дальше они заговорили вместе. Лица приняли сходное выражение, губы шевелились одновременно, голос куклы-великана оплетал свистящий говор чародея:
- Мое имя - Рибен Ригич. Ваша земля - моя земля. Я - Голем, Хозяин камня, и в камень обратится тот, кто посмеет меня ослушаться!
Он отпустил великана и продолжил уже один, спокойнее.
- Отнесите этого, - он скосил глаза на тело Беона, - в дом. И покопайтесь в своих пустых головах - вдруг что вспомните. Пока меня не будет, Джибанд за вами присмотрит. Он хороший малый, но лучше его не огорчать и не сердить. Все ясно?
- Все, милорд Ригич, - торопливо закивала Солша. - Да с чего б нам дурное делать. Мы люди честные, смирные...
- Надеюсь на то, женщина.
Чародей подхватил с земли куртку Беона, закинул за плечо и, едва не пройдя Киану по ногам, направился к калитке. Люди расступались перед ним: изумление и испуг пока еще держали их крепко, никто и не думал о том, чтобы ему перечить. Он двинулся в ту же сторону, откуда пришел, - и скрылся с глаз прежде, чем завернул за угол. Исчез, будто его и не было.
- Ловко... Экий трюк, - приглушенно сказал печник Вакир, потирая челюсть. - Чудны дела твои, Господи...
Толпа задвигалась, зашептала.
- Уж не колдун ли князек наш? - предположил кто-то из орыжцев, но на него сразу же зашикали:
- Ты подумай сперва, дурной, а потом уж болтай!
- Будь колдун - стал бы он деда нашего кулаками месить?
- Бергичевский засланец! Тут и ума не надо, чтоб понять.
- Да ежель и колдун - все одно, бергичевский. За добром нашим пришел.
- Да какой из него колдун, с таковской-то рожей? Тем паче Джанбанд этот: силища бычья, а языком едва ворочать умеет, Висы-дурака дурней, прости его Господи... "Колдуны", выдумали тож!
Джибанд возвышался посреди двора, озираясь: соображал он, похоже, и впрямь туго. Горбатая Илла - преемница Вильмы, которая понимала в лечении еще меньше старухи, - хлопотала над кровельщиком, Матаком Пабалом, приходившим в себя у забора. Солша и с ней еще бабы метнулись к Беону. С колоды, где сидел Деян, староста казался мертвым, но тихо застонал, когда они, охая и причитая, попытались его приподнять.
- Не тронь, дуры! - зарычал на них Киан. Встал осторожно, с опаской, обогнул по широкой дуге великана, зло кося глазом, и потрусил к ним:
- Не тронь, кому сказано! Нельзя же человека, как мешок с сеном! Это у вас в бошках сено, бабье дурное! Ты и ты, помогите, чего встали, раззявы!
Орал и бранился Киан больше обычного, пытаясь восстановить в глазах односельчан пошатнувшийся авторитет, а замечая, что его не больно-то слушают, распалялся еще больше. Двор наполнился суматошным людским движением: кто-то бросился помогать поднимать Беона, кто-то пошел успокоить бившуюся в стойле лошадь, кто-то бочком протискивался к калитке. Другие сбивались в кучки - соседи, приятели - и обсуждали случившееся, бросая настороженные взгляды то на Джибанда, то на улицу, где исчез "князь". Только Джибанд по-прежнему оставался недвижим, глазея по сторонам с выражением робкого любопытства.
- Деян!!! Да очнись ты уже!
- Что?!..
Деян едва не свалился с колоды, почувствовав, как кто-то тронул его за плечо, и непременно свалился бы - если б девушка его не удержала. Он не заметил ни как она появилась во дворе, ни как она подошла.
- Эльма! Когда ты вернулась?
- Я уже битый час пытаюсь тебя дозваться, глухарь, - проворчала девушка. - Хоть ты можешь мне объяснить, что здесь происходит? Кто эти двое? Я заметила столпотворение, когда возвращалась из леса, ну и подошла послушать. Этот новоявленный князь как раз заканчивал выпытывать у вас про развалины... Деян! Почему ты на меня так смотришь? На тебе лица нет... или это у меня что-то с лицом?
Она, смущенная таким предположением, подалась назад, быстро провела ладонью ото лба до подбородка, откинула приставшую к щеке прядь.
Деян - уже который раз за сегодня - не мог произнести ни слова. Его бросало то в жар, то в холод. Пока Голем был рядом, он думал только о том, чтобы самому ненароком себя не выдать, и со страху забыл обо всем на свете.
Эльма. Дочери и жена Петера, старуха - все они жили сейчас с ним под одной крышей и слышали, какие он сказывал сказочки про "волшебную" скалу, а значит, находились в опасности ненамного меньшей, чем он.