Все это не укладывалось в голове.
Наконец по знаку Тероша мертвецов по одному начали опускать в землю. Вакиру и старикам, несмотря на их недовольство, помогал Джибанд, без которого они едва ли смогли бы справиться.
- Помилуй, Господи Великий Судия, неразумных детей своих, что стремятся к тебе, пути не ведая... - нараспев говорил преподобный. - Прими, Господи, души их, освети им путь во Мраке милостию своей...
- Удивительное дело: прежде у Небес просили справедливого суда, а теперь просят милости, - тихо сказал Голем. - И что ваш Господь? Прислушивается?
- Сделай одолжение: замолчи, - так же тихо попросил Деян.
Чародей стоял рядом, в двух шагах, опершись спиной на сосну с видом отрешенным и уставшим. Иногда он приоткрывал один глаз, чтобы окинуть взглядом толпу, но тут же снова погружался в себя.
От Эльмы Деян знал, что на рассвете Голем забрал кобылу Беона и уехал в Волковку. К полудню вернулся, а часом позже прискакал священник. В Волковке вроде как обошлось без происшествий, хотя вид у Тероша был пришибленный и помятый.
В Орыжи все утро копали на погосте общую яму Кенековым дружкам и могилы для своих. А когда закончили - оказалось, нужно на одну больше: старый кровельщик Матак Пабал, отец Кенека, поутру помогал остальным с рытьем - а потом пошел домой, поднялся на чердак и накинул на шею петлю.
Кенек сидел связанный в сарае у Беона. С того мгновения, как ему сообщили о самоубийстве отца, он не сказал ни слова. Что с ним делать - никто до сих пор не решил. Сам староста пришел в себя, но встать с постели не мог. А если б и мог - у него хватало других забот: у Пимы, узнавшей о смерти Халека, от переживаний раньше срока начались схватки. Разрешиться от бремени ей никак не удавалось, хотя Илла суетилась вокруг нее с самого утра; Эльма тоже сидела с ней. Пока одни хоронили убитых или готовили поминальный стол, другие пытались сохранить одну жизнь и помочь появиться второй... Деяну чудилось в этом совпадении что-то сверхъестественное и жуткое. Хотя, в сущности, таков был обыкновенный порядок вещей - только сжатый до единого дня и часа.
Еще не успели упасть последние комья земли, как люди вереницей потянулись от погоста. Несколько старух - тетки и свекровь покойной Дамиши, единственная ее родня - обступили священника, однако тот попросил их обождать.
Деян и сам ждал случая попрощаться, но все же на миг пожалел, что не поторопился уйти: преподобный Терош протискивался к нему через толпу с видом самым мрачным и решительным. А что бы их ни связывало прежде, Терош Хадем всегда и во всем был служителем Господним, колдовства не одобрявшим...
- Переговорить с глазу на глаз можем? - спросил священник.
Деян обернулся к Голему, но тот уже куда-то исчез. Чародей сначала собирался уехать еще до похорон, потом - сразу после, однако отчего-то медлил.
- Думаю, есть еще время, отец Терош, - сказал Деян. - Только где?
- Это тебе лучше знать.
"Ошибаешься. Ничего я не знаю".
Деян снова огляделся: погост почти опустел. Идти к Догжонам не хотелось, и он был не уверен, пустит ли вообще Малуха его на порог: наспех собранный в дорогу мешок она красноречиво выставила на крыльцо. О том, чтобы еще раз зайти в разгромленный, оскверненный насилием и убийством родительский дом, даже думать было противно.
- Ну так что? Веди куда хочешь, - священник прокашлялся, - Сын мой.
- Идемте. Тут недалеко, - Деян горько усмехнулся. Во всей Орыжи теперь оставалось только одно место, которое он мог считать родным и откуда его никто не посмел бы выгнать. Оно и впрямь находилось близко: здесь же, на погосте, через два ряда...
Родители лежали под одним камнем, будто сбитым из двух половин, с тонкой алракцитовой прожилкой посередине. А на дедовском надгробии давно не мешало бы подновить надпись. У старой Вильмы надписи не было вовсе, так и лежала под серым валуном.
Терош Хадем молчал и ерзал на скамейке, слишком маленькой и узкой для его тучного тела.
- Ее когда-то сделал Мажел. Затем, чтоб мне не приходилось стоять. - Деян выставил вперед ногу. Сапог прежде тоже принадлежал Хемризу, оставшаяся на заднике кровь - Барулу. - Вы об этом собирались поговорить? Так говорите. Я слушаю.
Преподобный Терош нахмурился.
- Невиданное дело. И большой грех колдовством порядок, Господом сложенный, менять... Но разве ты просил о том, желал того? Большой грех, да не твой.
- Не просил. Но есть ли на свете калека, который никогда не желал бы вернуть утраченное?
- Всегда с тобой сложности.
- Каким уж уродился... Каким уж стал.
- А может, то и не грех вовсе. - Священник подергал себя за бороду. - Читал житие кузнецов небесных Козмы и Дамиана? Те тоже в странствиях своих как-то раз ногу от мертвого к живому приставили. Но то чудом Господним названо, и как святых их чтут.
- Угу, - кивнул Деян. - Но если читать с умом, сразу ясно делается: колдуны они на княжеской службе были, а не чудотворцы. Уж простите, отец.
Тот вдруг скривился:
- Отца твоего в последний путь здесь провожали, а ты безбожником каким был, таким и остался. И меня за дурака держишь! На кой ляд церемонии разводишь, а?!
Деян уставился на побагровевшего священника с изумлением и радостью. Терош Хаден за последние годы стал для него другом; утешительно было слышать, что хотя бы это не изменилось.
- Я никогда не держал тебя за дурака, Терош. Извини, если обидел... Я искренне, - Деян прижал ладонь к груди. Ребра, заживленные колдовством, почти не болели. - Просто не знаю уже, что и думать. Люди теперь смотрят на меня, как на заразного какого.
- А еще говоришь - за дурака не держишь. Ладно, Деян. Пустое это. - Терош Хадем, вздохнув, потер бок под разорванной рясой. - Дурное время, чтобы ссориться. Рассказала мне уже девица Догжонов, как ты в это встрял. И про Мажела с Нарехом сказала... Соболезную.
- Спасибо. Кто тебя отделал? Голем?
- Что вы все заладили - Голем, Голем? Скажи еще, старика Пабала ваш Голем повесил, а не сам он со стыда в петлю полез.
- И все же?
- Да с лошади упал. - Терош Хадем досадливо поморщился. - Думал, издохну прежде, чем до вас доберусь. С дорогой что-то совсем худо дело, окольной тропой ехать пришлось, а я до сегодняшнего дня последний раз в седло залазил, когда еще о вашей Господом забытой чащобе слыхом не слыхивал, - а тогда во мне весу поменьше было. И скотинка у меня смирная была. Не то что это бесовское отродье. Сбросила меня в канаву - и поминай как звали. Еле-еле поймал, а она еще лягаться удумала... Как бес вселился. Точно тебе говорю, бес! Надобно обряд провести и...
- Без сомнения, обряд нужен: обучение езде называется. - Деян, не сдержавшись, заулыбался, но тут же опомнился. - Извини. Спасибо, что приехал. И что поторопился - спасибо.
Священник покачал головой.
- Не за что меня благодарить, Деян: смейся лучше. Думаешь, чего я так спешил, что чуть шею не свернул? К вам, живым, торопился, или к мертвым? Грешен, нет.
- Зачем тогда?
- Колдуна догнать хотел. Уболтать его, чтоб мне с ним заместо тебя ехать.
- Это еще зачем?! - неподдельно изумился Деян. - Глупости. Ты здесь нужен.
Священник снова поморщился.
- Он мне то же самое заявил: мол, ему брехуны пустоголовые в попутчиках без надобности, а тут, может, еще на что и сгодятся... Но какой с меня тут толк, вот скажи, Деян? Смех один. Хоть сегодняшний день возьми. Погнался за ним, о должном не задумавшись, оборвался весь дорогой... Смех да и только!
- Что-то я не заметил, чтобы сегодня над тобой кто-то, кроме него, смеялся. Не было такого: не до смеха нынче, - отрезал Деян. - Как по мне - да, уж прости, брехун ты знатный. Но болтовня твоя людям сердце греет. Какой ни есть, а ты им нужен.
- Вот ведь... Заладил повторять одно и то же.
- Хоть о жене и ребятне своей подумал бы, чудак! - Деян с досады хлопнул ладонью по бедру. - Как они будут без тебя? Нельзя тебе никуда уезжать. И зачем? Голему проповеди читать? Кто-кто, а он тебя точно слушать не станет. Зато шкуру вмиг спустит, если злить его будешь. А ты будешь. Нельзя тебе с ним!
- Я никуда и не еду: он не разрешил. - Священник вздохнул. - А я тому и рад. Трус потому что.
- А кто не трус? - Деян развел руками. - Киан храбрец был - вот и нет его больше. Я тебе не исповедник, чтоб ты мне в грехах каялся, Терош.
- Старики наши, те собирались Голема самого уговаривать остаться: мол, лучше колдун, чем тот сброд, что теперь по округе шарится. Но не успели: пока они решали, уехал он.
- Вот уж свезло: не приведи Господь, еще уговорили бы... Болваны! Ему же в голову взбредет - он сам тут всех порешит.
- С чего ты взял? С побасенок старухи сумасшедшей, упокой Господи ее душу? - Священник покачал головой и оглянулся по сторонам, будто высматривая, не подслушивает ли кто. - Вот что я тебе скажу: он не злодей, Деян. Сам бы он пожелал остаться - я б его гнать не стал и другим бы не дал... Лихие люди - эти не из преданий явились, с ними никакого сладу нет, кроме как, прости и помилуй Господь их души, в землю их зарыть. Но колдуну нет охоты сидеть тут и нас от беды сторожить: брехала твоя Вильма. Не злодей он, но человек пропащий. Беги ты от него, как сможешь.
- "Не злодей, но человек пропащий"? - недоуменно переспросил Деян. - То есть?
- То и есть. Никакой правды над собой не признает, милость Господня ему - плюнуть да растереть, хотя у самого во всем мире - ни кола, ни двора. Вышло бы так, как тут у вас днем вчерашним, если б его хоть кто на белом свете ждал? Нет, - ответил сам себе священник. - Куда он едет, какая ему в том надобность? Мести искать грешно, да только он и того не ищет: себя самого во всем винит, но в грехах своих и в уродстве колдовском покаяния принять не желает... У нас бы остался, хоть дело бы доброе сделал, да куда там... Нет для него ни правды высшей, ни добра, ни зла. Пропащий человек. Что бы он ни затеял - все к худу обернется. Мы с ним мало говорили, но все по глазам его больным видать... Чего хмуришься? Говорю как есть.