- Припоминаю, мы были с ним одни. Подслушивать нехорошо, ваша княжеская милость, - сказал Деян, подумав про себя, что Терош Хадем имел в виду совсем другое, чем посчитал чародей.
- Уж прости: привычка. - Голем развел руками. - Я заподозрил, что ему что-то может быть известно; откуда ж мне было знать, что и тебе он ничего не скажет, кроме личного... Дедовские шпионские штучки я изучил во всех подробностях, и не зря: после смещения отца они сослужили мне хорошую службу. Без помощи этих фокусов нас с Джебом рано или поздно все же сбросили бы в колодец. Я подслушивал все разговоры в замке, обнаруживая наши ошибки, корысть доверенных слуг или находя нежданных бескорыстных помощников. Но важнее было другое. Видишь ли... Главная беда любых советников не в подлости, а в глупости. И в невежестве. Честный дурак, который всей душой желает, чтоб все сделалось в лучшем виде, порой такого наговорит - хуже любого жулика. Нажалуются на него: болван, мол, неграмотный. Но жалобщики - того же поля ягоды: и дураков среди них, и подлецов предостаточно. Поэтому сколько доклады и жалобы ни читай - не поймешь ничего. Совсем иное дело, если послушать, как жалобщики промеж собой ругаются, о чем стряпчий с женой за ужином говорят... Мы с Джебом знали об управлении замком, землей и людьми меньше, чем кухаркины сыновья, но должны были в короткие сроки разобраться сами, не выказывая беспомощности. И мы разобрались. Подслушивать нехорошо - твоя правда, Деян, - но полезно. У многих правителей эта привычка в крови.
- Так дурость тоже у многих в крови - и что? - хмыкнул Деян. - Ну да я сам на слух и любопытство не жалуюсь, грешен, так что не мне тебя судить.
- Небеса благоволят молчаливым и внимательным. - Голем усмехнулся. - Даже со всеми ухищрениями наладить управление и укрепить власть после отцовских бесчинств было непросто. Одной слежкой дела не делались: виселица редко пустовала, а кое-кого мне даже пришлось устранить самому, скрытно, чтобы избежать смуты. Но за три года мы добились своего. Джеб стал для людей хорошим правителем; лучшим, чем в будущем я сам, потому как он всегда был добрее меня. - Голем вдруг повернулся к великану. - Многое произошло за следующий век, многое изменилось. Кроме нашей общей, у тебя была собственная жизнь, Джеб, которая нравилась тебе, - точнее сказать, мне нравилось думать, что она тебе нравится... По правде, мне мало что известно об этом: чаще всего я был далеко. Но многие мои и твои друзья знали, кто ты на самом деле, и все же ты был в их глазах человеком, потому как ты и был - человек. Бессмысленно и пытаться перечесть все, чем я тебе обязан. Я страшно виноват перед тобой за случившееся; виноват и в том, что мне невыносимо теперь говорить с тобой, видеть, что с тобой сталось... Ты, тешу себя надеждой, не так уж и несчастлив сейчас, но я - не знаю, смогу ли я свыкнуться со всем этим, чтобы помочь тебе пройти весь путь заново. Я быстро ко всему привыкаю, однако это... это... боюсь, все это слишком для меня одного. Но я постараюсь сделать для тебя все, что нужно; все, что смогу. Обещаю. Только не торопи... Не дави на меня, ладно?
- Спасибо, мастер, - громко сказал Джибанд, повернувшись, и от его неловкого движения затрещало что-то в стене. - Я тоже стараюсь тебя понять, мастер.
Чародей достал тряпицу, заменявшую ему платок, и промокнул лоб.
- Спасибо и тебе... Ты всегда был великодушен. Твой дух и силен, и крепок - под стать этому телу, и насколько смутны твои телесные чувства - настолько же смутно для тебя зло... Особенно когда это зло - я. Ты не должен выполнять мои приказы, Джеб, не должен следовать за мной, когда не хочешь. Ты сам по себе, ты свободен. И ты не должен больше звать меня мастером.
Деян бросил взгляд на оконцеа: наконец-то забрезжил рассвет. Огонь потух, и камни очага начали уже остывать; в хижине стало прохладно.
- Я не знаю, что есть зло. Но ты - мой мастер, - сказал Джибанд.
- Был когда-то; но это не важно. Теперь...
- Простите, что прерываю, господа: утро на дворе, - поспешил вмешаться Деян, пока чародей не ввязался в очередной тяжелый и бесполезный спор. - Я послушал бы еще, но пора заканчивать, Рибен. Ты пока не выглядишь достаточно здоровым, чтобы бередить себе душу сутками напролет.
- Мне...
- Тебе, тебе. - Деян не дал ему договорить. - Не ты ли недавно говорил, что твои самыи малые ошибки неизменно приводят к большим бедам? Зачем тогда торопишься совершить еще одну? Господь свидетель, я охотно выслушал бы тебя до конца, но лучше уж я дослушаю потом, чем если ты опять свалишься... Приводить тебя в чувство - та еще работенка, знаешь ли. Второй раз может и не получиться.
- Но ведь... Да, я понимаю. Ты прав. Наверное. - Чародей вздохнул. Голос его разом как-то выцвел. - Ты прав: хватит на сегодня. Еще будет время.
- Будет, конечно.
Деян, встав сам, подал чародею руку и, только когда тот на миг замешкался, понял, что сделал это, не задумываясь; впервые он предложил помощь, не дожидаясь просьбы, не перебарывая нежелание и внутреннее отвращение.
На лбу чародея блестела испарина, но ладонь оказалась сухой и холодной. Деян чувствовал потребность что-то сказать, однако не мог найти подходящих слов.
- Долгий день был, - подвел черту Джибанд. - Отдохни, мастер. Ты устал. Я вижу.
Чародей не спорил с очевидным, но и не слушал добрых советов. Внутреннее напряжение крепко держало его, вынуждая говорить и двигаться.
- Кстати, Деян. Когда Джеб принес мешок с тушкой, я глазам не поверил. - Едва коснувшись головой лавки, Голем снова сел, указывая на серые перья на полу - все, что осталось от птицы. - Как ты умудрился поймать санху?
- Она замерзла в снегопад, и мне оставалось только стряхнуть ее с ветки, - сказал Деян. - Впервые вижу такую. Даже сомневался, годна ли одна в пищу.
- Странно: прежде их было много, и жили они тут повсюду... И доставляли немало неприятностей. Хотя сами они при правильной готовке вкусны и дорого ценятся, но - присмотрись к их клюву.
- В следующий раз - обязательно, - равнодушно сказал Деян, которого неизвестные птицы интересовали мало: съедобны - и ладно.
- В мое время санху в шутку называли "удачей птицелова". Поймать ее - к прибыли, но в девяти случаях из десяти она рвет сети, и только ее и видели. Упорхнула вместе со всем уловом: вот тебе и "удача"! А тут, значит, замерзла и сама упала в руки... Забавно. - Чародей вновь лег, заложив руки за голову. - Забавно: к чему бы это...
Вскоре он уже спал.
"Что сегодня кажется удачей, то завтра - беда. Или наоборот. Или ни так, ни эдак: не в везении же вся суть... Есть следствие у всякого поступка, но и причина важна. Хотя - кому? Кто мертв, тому все равно", - думал Деян часом позже, объясняя азы ловчего искусства Джибанду и ставя ловушки прямо за хижиной. В голове творился полный беспорядок.
- Ты правда ничего не помнишь, Джибанд? - спросил Деян перед тем, как вернуться в хижину. - О прошлом.
- Правда. - Великан опустил взгляд на свои руки. - Тело помнит, как ходить, как бить, как рубить. Но как учился - не помню. Даже мастера не помню. Знаю только, что он - это он. Я старался вспомнить, но не могу... Это нельзя, наверное.
- Я почему-то всегда думал, что память - она в теле, - сказал Деян после неловкого молчания. - А душа, дух - как искра, чтоб фитиль в лампе поджечь. Ошибался, выходит.
Про себя он подумал, что странно и даже невозможно духу жить и оставаться в мире, пребывая при том в разрыве с телом, пусть даже и частичном, - потому что-то тут, быть может, напутано: чародей или сам не все знает, или зачем-то темнит с разъяснениями.
Но, как оказалось, ничего такого не было: возможность воочию наблюдать бестелесных духов представилась Деяну совсем скоро - спустя десять дней, когда Голем заявил, что пришло время избавиться от повертухи.
Еще накануне намерения разбираться с мертвой ведьмой у чародея не было, но к вечеру поднялся ветер и спал мороз, а в ночь грянула оттепель; к полудню следующего дня под ярким солнцем половина снега стаяла, напитав водой ручей, землю, старые бревна хижины и все подряд. "Это очень кстати, - сказал Голем. - Пора покончить с тварью".
- Ты уверен, что нужно так торопиться? - осторожно поинтересовался Деян, больше беспокоившийся о том, не подтопит ли хижину, чем о повертухе. Джибанд, которому та не могла навредить, выучился охотиться и исправно приносил дичь, потому голод не грозил, а чародей достаточно здоровым еще не выглядел. - Лучше бы еще подождать. По-моему.
- Я уверен, что смогу сделать все, что нужно, и не уверен, что у меня будет лучшая возможность. - Голем прошелся по хижине. - Вернутся ли ко мне силы или время возьмет свое и я рассыплюсь прахом - одним Небесам известно; а вода в нашем деле - хорошее подспорье. Мне до смерти надоело, что эта тварь таращится на нас и держит взаперти! Пора ей не покой. Не бойся. Повертуха, мертвая к тому же - не того полета птица, чтоб ее бояться.
- Да я не боюсь, - сказал Деян, малость покривив душой. - Но что мне делать, если...
- Никаких "если": все будет в порядке, - перебил Голем. - Она и вполовину не столь опасна, как тебе кажется, поверь на слово.
- Мастера сложно переубедить, когда он что-то решил, - заметил Джибанд.
- Да уж, - буркнул Деян. Чародею явно не терпелось попробовать свои силы; оставалось надеяться, он знает, что делает.
Вышло и впрямь не страшно; скорее, красиво. И быстро.
Голем, разрисовывавая кровью факел и хозяйские костяные бусы, начал было разъяснять смысл тех символов, что изображал, однако Деян отказался слушать:
- Не пытайся учить меня своим колдовским штучкам: сколько раз повторять - не знаю и знать не желаю! - Он вышел из хижины, хлопнув дверью, и стал ждать снаружи.
В журчании ручейков талой воды можно было разобрать бормотание потревоженной приготовлениями повертухи, то манящее, то угрожающее, то подобное родным голосам. Не прислушиваться к нему было не так уж и просто.